Мысли подполковника двигались быстро и судорожно.

«В чьих руках побывала эта кассета? Первый — Кожухов. Мог ли он ее подменить? Технически — вполне возможно. Но не понятно — зачем? Захотел сам заработать на этой записи? Но тогда какого черта он пришел в ФСБ? Или он просто испугался, когда понял, что играть придется по-взрослому, рискуя собственной шкурой?

Нет. Вряд ли. Слишком глупый ход. Кожухов прекрасно понимает, что он на крючке у ФСБ, и они — в случае необходимости — могут сделать с ним все, что захотят. Даже сдать его бывшим «подельникам». Но тогда кто? Кожухов передал пленку Дементьеву. Неужели…»

В памяти подполковника всплыло худое лицо блондина с прозрачными глазами и белесыми бровями.

«Нет, на Дементьева это не похоже. Он никогда не был интриганом, всегда предпочитал честную службу нелегальным (или не санкционированным начальством) рискованным операциям. Хотя… — Данилов невесело усмехнулся. — До недавнего времени я сам был таким, — подумал он. — А времени на подмену у майора было хоть отбавляй. К тому же — Рита. Женщина, которая любит деньги больше всего не свете. Не выдержав ее ежедневных упреков, он вполне мог решиться на этот отчаянный ход. Итак, Дементьев!»

Подполковник сгреб со стола записывающее устройство и наушники и швырнул все это в портфель.

— Это просто недоразумение, — спокойно сказал он Чернявому. — Я с этим разберусь.

Он резко поднялся из-за стола, но тут Чернявый положил ему на запястье свою холодную бледную ладонь.

— Я не советую вам с нами шутить, — произнес он негромким, шипящим голосом.

Подполковник спокойно стряхнул с запястья руку Чернявого и так же спокойно ответил:

— Я не собираюсь с вами шутить. Ошибку я исправлю. Если, конечно, это будет в моих силах и возможностях.

— Постарайтесь, любезный, постарайтесь. Иначе…

— Можете не продолжать, — оборвал Чернявого подполковник. — Как только дело будет доведено до конца, я свяжусь с вами.

Данилов развернулся и, не прощаясь, направился к выходу из кафе. Всю дорогу до выхода он чувствовал спиной пристальный, буравящий взгляд Чернявого. Зайдя за угол, Данилов на мгновение остановился и вдохнул полной грудью прохладный воздух улицы, словно только что выбрался из землянки или из погреба.

Собрание «братства» проходило на даче у банкира Шаховского. На повестке дня стоял всего один вопрос.

Шаховской поднялся со стула и откашлялся. Шум утих.

— Коллеги, друзья! — обратился он к присутствующим. — Я рад видеть вас всех здесь. Вы знаете, с каким глубоким уважением и с какой симпатией я к вам отношусь. Надеюсь, что ваши чувства ко мне того же свойства. — Он вновь откашлялся. — Мы знаем друг друга с юности. Когда-то все мы, тогда еще совсем мальчишки, поклялись друг другу в верности. Мы поклялись поддерживать друг друга. Поклялись не забывать своих товарищей, как бы высоко мы ни взлетели. А… — Шаховской обвел коллег цепким взглядом. — …А взлетели мы очень. высоко. Как это получилось? Очень просто. Мы помогали друг другу. И мы доверяли друг другу. Теперь все мы занимаем высокое положение в обществе. Я говорю это без бахвальства, потому что от нашей работы, от наших позиций и убеждений, в конце концов, от нашей уверенности в своей правоте зависит жизнь страны.

Шаховской выдержал паузу, собираясь с мыслями, и продолжил:

— Некоторое время назад мы с вами приняли важное для нас всех решение. Мы приняли решение оказать поддержку Алексею Лобанову. Мы давно знаем Алексея и уверены, что он станет достойным Президентом России. Должен сказать, что нами двигали отнюдь не шкурные интересы. Хотя думать о собственной выгоде — это вполне нормально для любого человека. И мы, конечно, не исключение. Мы…

— Лева, давай короче, — негромко произнес министр печати Полянин, нетерпеливо взглянув на наручные часы.

Шаховской чуть прищурился, кивнул:

— Хорошо, Георгий Викторович, я попытаюсь. Коллеги, мы сделали ставку на Алексея Лобанова, потому что ясно себе представляем, куда может привести страну политика, которую ведет Панин. Его некомпетентность, вялость, неумение вести диалог с представителями бизнеса и властных структур — ни для кого уже не секрет. И… — Шаховской осекся, взял со стола стакан с соком и сделал несколько больших глотков. Поставил стакан на стол и, вздохнув, продолжил: — Мне тяжело говорить о том, что произошло, но я должен это сказать. И я должен узнать ваше мнение. А дело, собственно, вот в чем. До нас дошли сведения, что небезызвестный вам всем Матвей Кожухов пошел на сговор с ФСБ. Он записал свои разговоры с Алексеем Лобановым на пленку и передал эту пленку Пантелееву. Короче говоря, наш с вами замысел для Президента больше не секрет.

Мужчины, до сих пор с напряженным вниманием слушавшие речь Шаховского, заговорили все разом:

— Как он мог?

— Негодяй!

— Подлец!

— Какого черта он это сделал?

Шаховской стоял со скорбным видом, опустив голову и задумчиво разглядывая белоснежную скатерть. Выждав положенное для нагнетания страстей время, он снова поднял взгляд на коллег и сказал:

— Я понимаю, что вы сейчас чувствуете, друзья. Мне было нелегко об этом говорить, но… — Он слегка пожал плечами: — Что случилось, то случилось.

Гомон снова стих, и в наступившей тишине голос министра печати Полянина прозвучал резко и отчетливо.

— Эта сволочь поставила нас в сложное положение, — сказал министр.

Шаховской кивнул:

— Да, Георгий Викторович. И это еще мягко сказано. — Он повернулся к Кускову: — А ты что думаешь, Антон Сергеевич?

Кусков криво усмехнулся:

— Думаю, что теперь наши с вами головы полетят, как тополиный пух по весне. Если, конечно, он и в самом деле записал все эти разговоры. Насколько точны сведения?

— На сто процентов, — сказал Шаховской.

В комнате снова поднялся гомон. Банкир подождал, пока гомон утихнет, обвел присутствующих взглядом и спросил:

— Что будем делать, друзья?

— У нас есть возможность добыть эти пленки? — спросил замминистра Бакунин.

Шаховской усмехнулся и кивнул:

— Да. В ФСБ есть человек, который может изъять пленки и передать их нам. Зовут его подполковник Данилов. Разумеется, информация, которую мы получили от этого человека, равно как и само изъятие, стоит денег. Я… взял на себя смелость заплатить этому человеку. Сумма была не настолько большая, чтобы обсуждать ее. Тем более что в эту сумму входит также и информация, которой мы располагаем на данный момент.

— Так пусть изымет!

— Пленка должна быть уничтожена!

— С этим надо покончить!

Шаховской поднял ладонь и сделал успокаивающий жест.

— Разумеется, вы правы. Но… Вы ведь прекрасно понимаете: то, что Матвей Кожухов дает показания в ФСБ, — это полбеды. Беда будет, когда он выступит со своими разоблачениями в прессе и на телевидении. Он популярен в народе. Ему верят. Как ни прискорбно, но это факт.

— Негодяй!

— Паскудник!

— Предатель!

— Тихо, тихо. — Шаховской вновь поднял ладонь, призывая коллег к спокойствию. — Мне понятны ваши чувства. Но сейчас мы с вами должны решить, что нам делать. Как нам поступить? Я хочу услышать ваше мнение. — Шаховской опустил руку и взглянул на министра печати Полянина: — Ты как считаешь, Георгий Викторович?

— Мы не можем допустить огласки, — Сухо ответил Полянин. — Мы должны пресечь распространение информации любыми методами. Вплоть до самых жестких.

Шаховской повернулся к Бакунину.

— А каково твое мнение?

— Я за жесткие меры, — коротко ответил Бакунин.

— А конкретней?

— Кожухов — слабое звено. А слабое звено, как правило, устраняется. Иначе будет сбой во всей цепи.

— Что ж… — Шаховской задумчиво почесал пальцем подбородок. — Я уверен, что все вы разделяете это мнение… Но на всякий случай давайте проголосуем. Понимаю, как это глупо и неуместно, но другого способа подтвердить свою позицию ни у кого из вас… из нас нет. Итак, тех, кто поддерживает идею о физическом устранении… э-э… носителя опасной информации, я прошу поднять руку. — Шаховской обвел гостиную взглядом и удовлетворенно кивнул: — Единогласно. — Он вздохнул: — Видит Бог, у нас нет другого способа. Кожухов знал, на что шел, когда предавал нас. Итак, друзья, решение принято, осталось обсудить финансовую сторону проекта.