Клянусь согласовывать свои действия с товарищами по братству и не делать ничего такого, что могло бы принести им физический или моральный ущерб.

Клянусь, что моя деятельность, так же, как и деятельность всех товарищей по братству, будет направлена на процветание Родины. Клянусь никогда не действовать ей во вред.

Нарушивший клятву автоматически выбывает из рядов братства, и его бывшие товарищи обязаны сделать все, чтобы ему на этом свете жилось несладко. Ибо предательство — величайший из грехов!

— Аминь! — насмешливо сказал Гоша Полянин, когда клятва была зачитана Лобановым вслух.

Одухотворенные и пораженные торжественностью минуты, парни посмотрели на Гошу с осуждением, что, впрочем, нисколько его не смутило.

Произносили клятву по очереди. Гоша Полянин был против, но в конце концов вынужден был подчиниться большинству. После произнесения клятвы Матвей предложил всем присутствующим надрезать пальцы и смешать кровь, но его не поддержали.

До метро решили идти пешком. На улице сильно посвежело и похолодало. Лобанов поднял воротник пиджака. Лева намотал на шею старый шарф, который ему выдал Мотя Кожухов.

— Ну что, начали вроде неплохо, а? — сказал Алексей и посмотрел на приятеля сверху вниз.

— То ли еще будет, — весело отозвался Лева. — Помяни мое слово — скоро народ потянется к нам косяком. Ты предупредил ребят, чтобы не трепались где попало?

— Да. Ты ведь слышал.

— Наши двери открыты, но только для избранных, — сурово сказал Лева. — Надо придумать пароль. Вокруг так много стукачей, что поневоле станешь Рихардом Зорге. — Он покосился на Лобанова и с беспокойством спросил: — Как думаешь, Полянин не сдаст?

— Гошка-то? — Алексей покачал головой. — Нет. Это у него просто привычка такая — идти поперек общему мнению. Если бы кто-то стал при нем хаять наше братство, он бы кинулся с пеной у рта доказывать его полезность. Нет, Лева, Полянин надежный парень. Он может брякнуть какую-нибудь глупость из пижонских соображений, но стукачом он не был никогда.

— Всегда бывает первый раз, — заметил Лева. — Мы и себя-то не знаем. Не говоря уже о других.

Лобанов вставил в губы сигарету и усмехнулся.

— Волков бояться — в лес не ходить, — коротко ответил он. — Меня больше тревожит Матвей Кожухов. От таких вот восторженных юнцов в конце концов и происходят все беды. Сегодня он восторгается по одному поводу, завтра — совершенно по противоположному.

— Да нет, в Мотьке я уверен, — возразил Шаховской. — Вспомни сам: обычно он ведет себя гораздо спокойнее, а сегодня просто немного перебрал с портвейном.

— Посмотрим… — отозвался Алексей, зябко поводя плечами. — Подожди-ка секунду.

Лобанов остановился, и дрожащий язычок зажигалки осветил его худощавое, красивое, насмешливое лицо.

Разговор с Ириной не был для Лобанова неожиданностью. Он ждал его, он верил, что этот разговор станет отправной точкой их отношений, а в том, что эти отношения будут, он уже нисколько «не сомневался. Ирина сидела перед ним с чашкой кофе, такая красивая, такая юная и такая смущенная, что неожиданно для себя он смутился сам.

— Послушай, Алексей, — тихо проговорила Ирина, — я хочу еще раз поблагодарить тебя за те деньги.

— А, перестань, — махнул рукой Лобанов. — О таком пустяке не стоит и вспоминать.

— О пустяке? — Ира покачала головой: — Нет, Алеша, это не пустяк. Если бы не ты, мой отец… — Она прерывисто вздохнула: — Господи, да с ним что угодно могло бы произойти…

— Не нагнетай. Что его — распяли бы, что ли, за эту тысячу?

— Его бы посадили в тюрьму. А он бы не выдержал тюремных условий. У него такое слабое здоровье.

Лобанов любил, когда его благодарили, но не сейчас. Сейчас он готов был сквозь землю провалиться от смущения. Он и не думал, что Ирина когда-нибудь заговорит с ним таким тоном.

О ней, о Ирине, еще в школе мечтали все парни с седьмого класса по десятый. Мечтать-то мечтали, но близко подойти никто не осмеливался. Одни боялись ее холодного взгляда (она умела ставить наглецов на место, это факт), другие не хотели зря тратить время — все равно ведь с такой красивой девчонкой им ничего не светит, лучше найти кого-нибудь попроще, но чтоб наверняка. И только Лобанов не оставлял попыток завоевать сердце холодной красавицы. С того самого дня, когда она пятнадцатилетней девушкой, тонкой и хрупкой, как цветок, впервые вошла в их класс.

— Привет! — сказал он ей тогда после урока. — Меня зовут Алексей. Рад, что ты будешь учиться в нашей школе.

— Я тоже рада, — ответила Ира, почти не взглянув на него.

Она повернулась, чтобы уходить, и Лобанов инстинктивным движением ухватил ее за локоть:

— Сходим куда-нибудь сегодня вечером?

Ира остановилась и посмотрела на его руку холодным, неприязненным взглядом. Алексей поспешно убрал руку.

— Боюсь, что нет, — сказала Ира. — У меня сегодня много дел.

— А завтра?

— И завтра тоже. Я очень занятая девушка. Прости.

И она ушла. А Лобанов остался стоять, наливаясь пунцовой краской злости и стараясь не замечать глумливых физиономий приятелей. Он вновь и вновь пытался закадрить эту холодную, независимую и насмешливую девушку, но месяц проходил за месяцем, и все было безрезультатно. В конце концов Лобанов плюнул на это дело и усилием воли (а воли ему было не занимать) заставил себя выбросить Иру из головы.

С тех пор прошло несколько лет. Ира так же, как и Алексей, поступила в МГУ. Только двумя годами позже и на другой факультет. Лобанов учился на юридическом, Ира — на филологическом.

Они почти не встречались. Но неделю назад случилось чудо — Ира сама подошла к Алексею, встретив его у входа в поточную аудиторию. Она стояла, слегка опустив голову, вцепившись пальцами в ремешок сумочки, губы ее были полуоткрыты, глаза взволнованно блестели, на нежных щеках выступил румянец.

— Здравствуй, — тихо сказала Ира, робко шагнув ему навстречу.

— Привет, — ответил Лобанов, едва не присвистнув от удивления.

— Не ожидал меня здесь увидеть?

— Честно говоря, нет. Ты кого-то ждешь?

— Да.

— Неужели… меня?

— Да. — Легкий кивок. — Тебя.

— Хм.

Алексей склонил голову набок и уставился на Иру долгим изучающим взглядом. Что бы это все, черт возьми, означало? За спиной у Лобанова послышался девичий смех.

— Пойдем отсюда, — быстро сказала Ира. — Нам нужно поговорить.

Они пешком спустились по гулким ступенькам гуманитарного корпуса, вышли на улицу и свернули на тенистую кленовую аллею, где было тихо и безлюдно.

— Сядем? — спросила Ира, остановившись возле скамейки.

Алексей пожал плечами:

— Если ты хочешь.

Они сели на скамейку, и Ира приступила к рассказу. Когда она закончила, Лобанов задал всего один вопрос:

— Почему ты обратилась ко мне?

— Мне больше не к кому обратиться. Для нас это огромные деньги. Для наших родственников и друзей — тоже. Кое-что мы собрали, но двух тысяч не хватает. А ты… — Она повернулась и посмотрела на него своими большущими глазами: — Я знаю, что ты можешь мне помочь. Я кое-что слышала про ваш стройотряд. Вас считают чуть ли не миллионерами.

— Ну, миллионеры не миллионеры, а на бутерброд с икрой хватает. Когда тебе нужны деньги?

— Сегодня вечером. В крайнем случае — завтра утром.

Алексей задумался.

— Значит, деньги нужно собрать за время от заката до рассвета… — медленно, с еле заметной усмешкой сказал он. — Если вдуматься, это большой срок.

Розовый румянец волнения на щеках Иры сменился мертвенной бледностью.

— Я понимаю, — тихо, почти не разжимая губ, произнесла она. — Я готова сделать все, что ты скажешь. Скажи, куда мне прийти.

— Что? — Лобанов вышел из задумчивости и удивленно посмотрел на Иру: — Ты что, подумала, что я… Неужели у меня репутация такого подлеца?

Ира опустила глаза и покачала головой: