Дальнейшее было делом техники.

— Итак, — подвел итоги Поремский. — Нигматзянов, Лобов и Чача задёржаны. Вместе с ними в кутузке парятся еще пятеро террористов из московской организации. Банковские счета террористов арестованы. Вроде все нормально, а?

— Да, операция прошла неплохо, — согласился Солонин. — Почти так же чисто, как в Дюссельдорфе. Ребята из «Пятого уровня» накрыли бандитов без шума и пыли. Мы благодаря Михаилу — тоже. Но Михаил Иванович Кротов и Володя Большое Гнездо все еще на свободе. Если они узнают об операции, залягут на дно, и мы их не достанем.

— Операция проведена в полной тайне, — сказал Поремский. — Я сам проследил за этим.

— Что ж… — Солонин задумчиво почесал пальцем небритый подбородок. — В таком случае у нас есть шанс прижать их к стене.

— Мы уже пробовали, — напомнил оперативнику Камельков. — Но этих чертей так просто не возьмешь. У них прочные завязки в правительстве.

— Ничего, — с усмешкой сказал Солонин. — Любые завязки можно развязать, если действовать умеючи.

— Легально нам это вряд ли удастся, — возразил Поремский. — В прошлый раз у нас на руках были все карты, но Сметанин ушел. Это непробиваемая стена, Витя.

— Если легально, то да, — согласился Солонин. — А если сделать операцию тайной и провернуть ее с известной долей фантазии, то можно прижать к стене хоть самого министра обороны. Было бы желание и… — Солонин внимательно посмотрел на Поремского и договорил странным голосом: —…Смелость пойти против правил.

Поремский спокойно встретил взгляд Виктора и усмехнулся.

— Думаю, об этом нам стоит поговорить особо, — сказал он.

Допрос продолжался уже полчаса. Кондиционер сломался, и в кабинете было довольно душно, однако Поремский не открывал окно, чтобы звуки, доносящиеся с улицы, не мешали разговору. Хотя разговором это можно было назвать лишь с большой натяжкой. На большинство вопросов Алмаз Рафикович отвечал глубоким молчанием. На остальные отвечал односложно, не признаваясь ни в чем — «нет», «не знал», «не видел», «не делал», «не понимаю».

Поремского допрос страшно утомил.

— Послушайте, Нигматзянов, — устало сказал он, — у вас нет ни одного шанса выйти сухим из воды. У нас имеются записи ваших телефонных разговоров с Бариевым и Кротовым. К тому же мы взяли вас с поличным. Маклюда Межидова уже дала против вас показания. Она рассказала обо всех терактах, устроенных по вашему поручению и с вашей помощью. Лобов тоже заговорил.

Алмаз Рафикович чуть заметно усмехнулся.

— Не верите? — поднял брови Поремский. — Что ж, я дам вам возможность удостовериться в этом.

Он протянул руку и нажал на кнопку диктофона.

— Гражданин начальник, — донесся из динамика голос Лобова, — я же вам сказал, я работал на них за деньги — и глубоко в этом раскаиваюсь. Началось все два года назад. У меня тогда заболела мама, а содержание в клинике… сами знаете… по нынешним временам обходится очень дорого. Лекарства, уход… Потом мама умерла, но я втянулся в эту работу, о чем сейчас страшно сожалею. Извините, я забыл, как вас зовут?

— Владимир Дмитриевич.

— Владимир Дмитриевич, я никогда не был террористом. Вот Нигматзянов, это да. Он сука редкостная. Из этих, идейных… А чего вы усмехаетесь, Владимир Дмитриевич? Между прочим, идейные террористы гораздо страшнее продажных. Их не запугаешь, не переубедишь. Они упрутся как бараны и будут до конца стоять на своем. Вы думаете, мне нравилось на них работать?

— А разве нет?

— Что вы! Да меня в дрожь бросало от одного взгляда Нигматзянова. Он небось никогда этого и не замечал. Иногда он смотрел так, словно… словно еще слово — и он нож тебе под лопатку загонит. Правда! Владимир Дмитриевич, мне стыдно, что я связался с таким дерьмом, но я готов сотрудничать ради нашего общего дела.

— Нашего общего дела?

— Да! Ради борьбы с терроризмом. Я отвечу на все ваши вопросы и сделаю все, что вы скажете. Я расскажу все!

Поремский выключил диктофон.

— Ну что? Этого хватит или хотите послушать дальше?

— Он бредит, — сухо сказал Алмаз Рафикович. — Все это чушь собачья. Я работаю в культурно-развлекательной сфере и никогда не имел ничего общего ни с бандитами, ни с террористами. Вы это прекрасно знаете, но привязались ко мне, потому что хотите сделать из меня крайнего и залатать мной брешь в «плане раскрываемости». Я ведь мусульманин, а значит, заведомо мерзавец и преступник.

— Вы очень упрямый человек, Нигматзянов. Но не очень умный. Вы сядете в любом случае, речь идет лишь о том, на сколько лет. Вы можете выгадать себе пару-тройку лет свободной жизни, если будете с нами сотрудничать.

Алмаз Рафикович хрипло рассмеялся:

— Вы и в самом деле думаете, что я куплюсь на эти дешевые фокусы? Я ни в чем не виновен, гражданин начальник. Меня подставили. А что касается записей, так это все чепуха. На кассетах не мой голос.

Поремский вздохнул:

— Как с вами тяжело, Нигматзянов. Какого черта вам понадобилось рыть себе яму? От этого ведь никому не будет лучше.

— Как знать… Возможно, кому-то и будет, — пробубнил Алмаз Рафикович.

— Улик против вас множество, — продолжил Поремский. — Мы легко обойдемся и без вашего признания. Но мы хотим, чтобы вы помогли нам в одном деле. Вы ведь и сами терпеть не можете Кротова, правда?

— Я не знаю, кто это такой, — отрезал Алмаз Рафикович.

Поремский поморщился и небрежно махнул рукой:

— Прекрасно знаете. С вашей помощью мы засадим этого мерзавца в тюрьму. И не только его. Он ведь вел с вами переговоры от лица Владимира Сметанина, которого в определенных кругах называют Владимир Большое Гнездо? Если вы нам поможете, мы доберемся и до этого человека.

— Какой Владимир? Какое гнездо? — Алмаз Рафикович изумленно приподнял брови. — Понятия не имею, о чем вы говорите, гражданин начальник. И знаете что… — внезапно он снова нахмурился, — плевать я хотел на все ваши угрозы и просьбы. Я буду стоять на своем до конца и больше не скажу ни слова. Это все.

Нигматзянов замолчал. В течение следующих пяти минут он не проронил ни слова, после чего отправился в камеру.

— Черт бы его побрал,— в сердцах сказал Поремский. — Молчит!

— А ты что хотел? — усмехнулся Солонин. — Он же идейный. Он уже заранее, авансом определил себя в рай. Ему теперь и смерть не страшна, не то что твои угрозы.

— Ты это говоришь таким тоном, словно гордишься им, — проворчал Поремский.

— Да нет, Володь, не горжусь. Просто я видел немало таких «героев». И с большинством из них бесполезно было иметь дело.

— Что же мы будем делать? Без Нигматзянова вся наша операция идет псу под хвост.

Солонин ничего не ответил, он погрузился в задумчивость. Но тут заговорил молчавший до сих пор Камельков:

— Владимир Дмитриевич, Виктор, у меня есть одна неплохая идея! Помните, вы говорили, что если применить фантазию, то можно прижать к стене хоть самого министра обороны?

— Ну, — кивнул Солонин. — У тебя что, заработала фантазия?

— Она у меня работает безостановочно, — сообщил Камельков. — Да только чаще всего остается не востребованной из-за закоснелого мышления начальства.

— Это ты в мой огород? — иронично спросил Поремский. — Что ж, давай излагай.

— В общем, так. У меня есть приятель. Ну то есть не приятель, а так… знакомый по школе. Он, правда, был класса на два-три старше. Так вот, этот приятель после школы пошел в эстрадное училище. Он еще в школе бесил учителей тем, что передразнивал их. Причем передразнивал Оченьпохоже. — Заметив усмешку на лице Поремского, Миша обиделся: — Напрасно усмехаетесь, Владимир Дмитриевич. Между прочим, он теперь известный артист.

— Его фамилия случайно не Петросян? — уточнил Поремский.

— Увы, нет. Или — к счастью, нет. Но вы его все равно неплохо знаете. Он ведет по телику известную передачу. Э-э… как там она называется?.. — Камельков защелкал пальцами. — Черт, на языке вертится… «Как украсть миллион», что ли?