Старик молчал. Лишь сверлил Грязнова своими черными глазами, в которых явно читались недовольство и настороженность.

— Не знаю, не знаю… — сказал он наконец. — Не затем я сына растил, чтобы ради вашего «дела» на смерть его отправлять. Будь оно хоть трижды государственным.

— Никто не говорит о смерти, — мягко возразил старику Грязнов. — Вот вы только что говорили, что человек должен жить в мире, дышать чистым воздухом и растить детей. А если в твой дом пришли враги, то нужно бороться. Так вот, враги уже пришли. Они взрывают дома, убивают ваших братьев и сестер. На их совести тысячи ни в чем не повинных людей. И если этих подонков не остановить — жертв будет еще больше. Все, что мы хотим, это не допустить новой крови. А для этого нужно поймать мерзавцев и посадить в клетку, как диких зверей. И если вы мне не поможете — ваша совесть не будет чиста.

— Но я не убиваю людей, — возразил Табеев-старший.

— Но их убивают с вашего молчаливого согласия, — сказал Грязнов. — А разве это не одно и то же?

Табеев-старший задумчиво покивал:

— Да-да… Я все понимаю, Вячеслав…

— Иванович.

— Вячеслав Иванович, — кивнул старик. — Но поймите и вы меня. Вы ведь из московской милиции?

— Да.

— Ну вот. Я смотрю телевизор и вижу, как работает наша московская милиция. Оборотни, взяточники, да и просто негодяи. — Заметив, как изменилось лицо Грязнова при слове «негодяи», Табеев остановил его жестом. — Погодите возмущаться, вот я вам сейчас расскажу один случай. Как-то раз… года, наверное, полтора назад… вышел я из метро поздно вечером. А рядом с метро стояли подростки, совсем еще мальчишки, лет по четырнадцать-пятнадцать. Увидели меня и закричали: «Смотрите, черномазый!» Я повернулся и пошел к автобусной остановке, но не тут-то было. Они меня догнали — благо ноги молодые, здоровые. Сбили с меня шапку, схватили за ворот пальто и повалили в снег. И стали пинать. А неподалеку стояли два милиционера… Вы думаете, они бросились мне на помощь? Нет, уважаемый. Они просто отвернулись и сделали вид, что ничего не происходит. Мальчишки подняли меня со снега и бросили на прилавок ларька, где торговали цветами. И только тут продавщицы подняли вой. Но не потому, что пожалели меня, а потому что пожалели цветы, на которые я упал. Мальчишки засмеялись и убежали. И знаете, что было потом?

— Что?

— Не успел я вытереть кровь с лица, как милиционеры подошли ко мне. Подошли и потребовали паспорт. На беду, паспорта у меня с собой не было — забыл дома. Тогда один из них сказал: «Ну что, черномазый, получил по мозгам? Не хрена было по Москве шастать. Езжай в свой Чучмекистан, пока тебе совсем башку не оторвали».

— И что, вас забрали в отделение за то, что у вас с собой не было паспорта?

— Почему — забрали? Не забрали. Один достал мой бумажник, вынул из него все, что было, и говорит: «А это штраф. В следующий раз попадешься — почки отобьем, понял?» Вот и вся история, Вячеслав Иванович. А вы говорите — милиция. Бросите моего Сулеймана в пасть шайтану, получите то, что вам надо, а мальчика моего доставать не будете. Зачем он вам будет нужен? «Черномазым» больше, «черномазым» меньше.

— Неправильные вещи вы говорите, старый человек. Подонки есть везде, и среди ментов они тоже есть. Менты ведь не инопланетяне и не ангелы небесные, они люди. Но не нужно судить по двоим подонкам обо всей милиции. Ведь вы же не судите обо всех людях по Гитлеру или Чикатило? Короче, так. С Сулейманом я свяжусь в любом случае. Слишком много человеческих жизней поставлено на карту. Судя по всему, он вас очень уважает, и ваше слово может быть для него решающим. Будет обидно, если вы скажете ему. «нет». Но я все равно постараюсь его переубедить. Потому что это не только моя работа, но и мой долг. Долг гражданина и человека:

Грязнов встал с дивана.

— А за разговор спасибо. Адрес Сулеймана мы уже знаем. Завтра я вылетаю в Набережные Челны.

Старик проводил Грязнова до прихожей. А когда тот обулся и взялся за дверную ручку, чтобы покинуть квартиру, неожиданно сказал:

— Подождите, Вячеслав Иванович. Если… если Сулейман спросит, я скажу ему «да».

— Что ж, спасибо, — сказал Грязнов и крепко пожал старику руку.

Владимир Поремский разглядывал стоящего перед ним человека с удивлением и подозрением. Тот был одет в ярко-оранжевую футболку и белоснежные шорты, а на шее у него болталась цепочка из деревянных звеньев вроде той, что носил когда-то Джим Моррисон.

— Вы Виктор Солонин? — недоверчиво спросил Поремский.

Человек в белых шортах кивнул и улыбнулся:

— А что, Не похож? Турецкий не так меня описывал?

— Да нет. Просто старший опер МВД — ив шортах… — Поремский пожал плечами. — Вид у вас уж больно курортный.

Солонин засмеялся:

— Что делать, жара. Давайте-ка присядем.

Они сели на скамейку. Старший опер МВД по особо важным делам Солонин закинул ногу на ногу и поболтал белой кроссовкой.

—  Яуже в курсе дела, — сказал он. — И задание получил. Завтра выезжаю в Чечню наводить справки по поводу вашей Фатимы Сатуевой.

— Главное — не Сатуева, — сказал Поремский. — Главное — узнать побольше о лагере, где готовят смертников. Мы не можем рисковать, сведения должны быть точными.

Солонин кивнул:

— Разумеется. Вы уже встречались с этим мальчишкой? Как бишь его…

— Сулейман Табеев, — сказал Поремский.

— Именно.

— Нет. Грязнов вылетел в Набережные Челны. Сегодня вечером они должны встретиться. Не знаю, правда, удастся ли ему убедить парня сотрудничать.

— Будем надеяться, что да. У Вячеслава Ивановича богатый опыт, он умеет разговаривать с такими субъектами. Тем более что парень-то, судя по досье, неконченый. Просто заблудился в жизни. С кем не бывает. — Солонин посмотрел на Поремского и прищурился: — А вам, я вижу, в новинку такие дела?

— Если честно, то да, — признался Поремский. — Раньше я читал о террористах только в газетах. Ну и еще в оперативных сводках.

Солонин понимающе покачал головой.

— Ничего, — сказал он с утешающей улыбкой. — Всегда бывает первый раз. Можете мне поверить, Владимир Дмитриевич, будет и второй и третий… Эту болезнь так просто не вылечишь

— Не слишком-то» оптимистичный прогноз.

— Зато правдивый.

Поремский расстегнул портфель и достал из него папку:

— Я принес вам материалы дела Сатуевой и двух других смертниц. — Он протянул папку Солонину. — Взрывы были совершены в правлениях и офисах крупнейших предприятий. В первом случае посредником между заказчиком взрыва и полевым командиром Султаном Бариевым выступала фирма «Заря». В этой папке все материалы. Показания арестованных, расшифровки их телефонных разговоров и так далее.

Солонин раскрыл папку, перевернул несколько страниц и пробежал взглядом по печатному тексту.

— Грязнов рассказал мне обо всем, но, конечно, эти материалы принесут мне неоценимую помощь, — без тени юмора сказал Солонин. — Я завезу вам папку завтра, перед отлетом.

— Хорошо, — кивнул Поремский.

Солонин спрятал папку в спортивную сумку, висевшую у него на плече, повернулся к Поремскому и с улыбкой протянул руку:

— Мне пора. Приятно было с вами познакомиться, Владимир Дмитриевич. Будете звонить Турецкому — передавайте привет.

— Обязательно, — заверил опера Поремский. И уточнил: — Вы с ним друзья?

— Больше чем друзья. В каком-то смысле Александр Борисович мой учитель. Ну-с, мне пора. Удачи!

Солонин встал со скамейки, подмигнул Поремскому, повернулся и пошел в сторону метро.

Сидя в самолете, гудящем и ворчащем подобно какому-нибудь морскому чудовищу, Вячеслав Иванович Грязнов смотрел в иллюминатор на белоснежные сугробы облаков и думал. Черная кожаная папка с ксерокопиями материалов, которые он собирался показать молодому Сулейману, лежала у него на коленях. Станет ли Сулейман смотреть эти листки? Захочет ли он помочь? И какое, вообще, право имеет Грязнов уговаривать его?