Роуз рассмеялась. Женщина улыбнулась ей, по-прежнему не отнимая трубки от уха.
— А вот Нифкин любит ливерные колбаски. Ему мы их и отдадим!
Снова пауза.
— Ну, не знаю, что тебе с ними делать. Я уже предложила. Положи на крекеры или что-нибудь в этом роде. Скажи своим дамам из книжного клуба, что это паштет. О'кей. Ладно, до встречи. О'кей. Пока.
Она нажала кнопку и спрятала телефон.
— Мама считает меня безработной.
— Вот как, — откликнулась Роуз, проклиная свое неумение вести беседу.
— Но это не так. Просто я работаю дома, а для матери это все равно что не работать вообще, поэтому она считает себя вправе звонить когда захочет и донимать меня ливерными колбасками.
Роуз рассмеялась:
— Я Роуз Феллер.
Женщина протянула руку.
— Я Кэндаси Шапиро. Кэнни.
— Ма! — нетерпеливо крикнула малышка, таща за собой Нифкина.
— Простите, — улыбнулась Кэнни, — я Кэндаси Шапиро, будущая Крушелевански.
И состроив забавную гримаску, пожаловалась:
— Попробуйте уместить это на визитной карточке!
— Так вы замужем? — выпалила Роуз, но тут же сжалась от неловкости и спросила себя: что это с ней случилось? Два месяца без привычной работы, в обществе собак и разносчиков, — и она совсем забыла о таком понятии, как такт.
Но Кэнни, казалось, ничуть не удивилась.
— Помолвлена. Свадьба в июне, — пояснила она.
Ха! Впрочем, если голливудские звезды позволяют себе рожать внебрачных детей, что говорить о простых филадельфийцах?
— Пышная свадьба?
Кэнни покачала головой.
— Нет. В самом тесном кругу. Раввин, родные. Несколько друзей, моя мать, ее партнер по жизни, их софтбольная команда. Нифкин будет нести шлейф, а Джой назначается подружкой невесты.
— О… гм… — Роуз не знала, что сказать. Совсем не похоже на те свадьбы, которые показывают по телевизору.
— Как… — начала Роуз, но тут же осеклась и неуверенно помялась, прежде чем задать самый банальный из возможных вопросов: — Как бы познакомились с будущим мужем?
Кэнни рассмеялась и откинула волосы.
— А вот это длинная и запутанная история. Все началось с диеты.
Роуз смерила взглядом Кэнни и подумала, что диета, вероятно, была выбрана не слишком удачно.
— Понимаете, я встретила Питера, когда была уже беременна Джой, но еще не знала об этом. Он вел занятия по снижению веса, и я подумала, что, если похудею, тот парень, с которым все было кончено, захочет ко мне вернуться. Но знаете, как бывает. Гоняешься не за тем парнем, пока вдруг не поймешь, что настоящая любовь ждала тебя за углом. Пути любви неисповедимы. Или это пути Господни? Я всегда путаю.
— Думаю, что все-таки Господни.
— Поверю на слово, — кивнула Кэнни. — А как насчет вас? Замужем?
— Нет! — вырвалось у Роуз. — Нет, — повторила она, уже немного тише. — То есть пока нет. Видите ли… я только что рассталась с одним человеком. Вернее, не рассталась, а… моя сестра… не важно. Длинная и не слишком приятная история.
Она взглянула на Петунью, свернувшуюся у ее ног, потом на Джой и Нифкина, упорно приносившего хозяйке красную варежку, которую бросала девочка, и, наконец, на собак, бродивших посреди травяного треугольника.
— Сейчас пытаюсь понять, что делать дальше.
— Вам нравится ваша теперешняя работа? — спросила Кэнни.
Роуз снова оглядела собак, серый теннисный мячик и стопку пластиковых пакетов.
— Да, — кивнула она. Она действительно любила всех своих собак: надменную фыркалку Петунью, золотистого ретривера, который так радовался ее приходу, что оглушительно лаял и принимался подскакивать, заслышав скрип ключа в замочной скважине, угрюмых бульдогов, раздражительных шнауцеров, склонного к нарколепсии кокер-спаниеля по кличке Спорт, который время от времени пытался заснуть прямо на улице.
— А что еще вы любите? — допытывалась Кэнни. Роуз покачала головой и растерянно улыбнулась. Она знала, что может сделать счастливой ее сестру: кожаные брючки второго размера, шестидесятидолларовый французский крем, мужчины, уверяющие, что она красива. Знала, что может сделать счастливым отца: удачная игра на понижение, хорошие дивиденды по акциям, свежий экземпляр «Уолл-стрит джорнал» и те редкие случаи, когда Мэгги удавалось найти работу. Знала, что нужно для счастья Эми: записи Джил Скотт, брюки от Шона Джина и фильм «Бойся Черной шляпы». Знала, что любит Сидел: Мою Маршу, проросшие зерна, инъекции ботокса. И еще мачехе доставляло удовольствие ставить перед четырнадцатилетней Роуз диетическое желе, хотя остальные получали на десерт мороженое. Когда-то, давным-давно, Роуз знала, что требуется для счастья ее матери: вещи вроде чистых простыней, яркой губной помады и дешевых брошек, которые они с Мэгги дарили ей на день рождения.
Но что любила сама Роуз, кроме туфель, Джима и всяческой, вредной для нее еды?
Кэнни улыбнулась и встала.
— Подумайте и решите, — жизнерадостно посоветовала она и свистнула Нифкину. Собачка немедленно подбежала к ней, преследуемая Джой с раскрасневшимися щеками и выбившимися из хвостика волосами. — Увидимся завтра?
— Конечно, — обрадовалась Роуз и, спрятав в карман теннисный мячик, принялась собирать своих подопечных, зажав пять поводков в левой руке и поводок вечно норовившей сбежать серой борзой — в правой. Развела собак по домам, пока не осталась одна Петунья. Мопсиха важно трусила впереди, как пухлый круассан на ножках. Из всех собак Роуз больше всего любила Петунью, хотя приходилось каждый вечер отдавать ее хозяйке, Ширли, деловитой семидесятидвухлетней даме, живущей в центре города, которая, к счастью, согласилась доверять Роуз песика дважды в день. Пожалуй, Петунья делала ее счастливой. И что еще? Только не одежда. И не деньги, поскольку из своего солидного, выражавшегося шестизначным числом жалованья она часть отдавала за квартиру, часть — за взятый на обучение кредит, откладывала в пенсионный фонд, а остальное вкладывала под проценты в валютный рынок, следуя подробным инструкциям отца. Так что же?
— Берегись! — окликнул ее рассыльный на велосипеде.
Роуз едва успела подхватить Петунью и отпрыгнуть в сторону. Велосипедист вез перекинутую через плечо сумку. На его поясе висела трубка уоки-токи, изрыгавшая невнятный шум и радиопомехи. Роуз смотрела ему вслед, вспоминая, что когда-то, в детстве, у нее тоже был велосипед. Голубой, с бело-голубым сиденьем, белой соломенной корзинкой сзади и розовой с белым пластиковой бахромой на руле. Велосипедная дорожка, проходившая мимо дома родителей в Коннектикуте, вела к городскому полю для гольфа, и осенью Роуз часто ездила по ней. Шины с хрустом давили упавшие яблоки-дички, под колесами шелестели красно-золотые листья. Иногда мать присоединялась к ней на своем велосипеде, таком же, как у Роуз, только побольше, трехскоростном, с детским сиденьем над задним колесом, где когда-то умещались обе сестры.
Что сталось с ее велосипедом? Теперь уже не вспомнить… Переехав в Нью-Джерси, Феллеры сняли квартиру в кондоминиуме, рядом с шоссе: сплошные автостоянки и дороги без тротуаров и обочин. Скорее всего велосипед просто стал ей мал, а когда они перебрались к Сидел, никто не подумал купить Роуз новый. Вместо этого она получила права, всего через три дня после шестнадцатилетия, и сначала перспектива такой свободы приятно волновала, пока она не сообразила, что стала кем-то вроде личного водителя сестры: доставляла Мэгги на вечеринки, уроки танцев — да еще, по поручению Сидел, ездила за продуктами.
Роуз отвела Петунью Ширли и решила, что в первый же выходной купит себе велосипед, для начала — подержанный, чтобы посмотреть, понравится ли. И еще, может быть, прикрепит на руль небольшую корзинку, куда вполне поместится Петунья, и поедет… куда глаза глядят. Она слышала, что в Фермонт-парке есть велосипедные дорожки, а от Музея искусств ведет пешеходная тропа.
Роуз улыбнулась и зашагала быстрее. Да, она купит велосипед, раздобудет карту, возьмет с собой завтрак — сыр, хлеб, виноград и печенье, — прихватит что-нибудь из собачьих деликатесов для Петуньи. Ее ждет приключение!
