— Прошу прощения за свой французский.

— Прошу прощения за свой французский, — пробормотала Роуз. Мэгги с любопытством глянула на сестру, снова отхлебнула из фляжки и съежилась на сиденье.

Отец и Сидел ждали их около касс. Майкл был в джинсах, фуфайке с эмблемой «Иглз» и пуховике цветов команды: зеленое с серебром. Сидел взирала на окружающих с обычным выражением ледяного недовольства. На лице, как всегда, толстый слой косметики, тощая фигура облачена в длинную норковую шубу.

— Мэгги! Роуз! — воскликнул отец, вручая им билеты.

— Девочки! — вторила Сидел, целуя воздух в трех дюймах справа от их щек и тут же подкрашивая губы.

Роуз шла за мачехой и, прислушиваясь к стуку ее каблуков по бетону, в сотый раз задавалась вопросом, почему эта женщина вышла за ее отца. Сидел Левин была разведенной женщиной лет сорока пяти, чей муж — богатый брокер — оказался настолько дурно воспитан, что бросил ее ради своей секретарши. Весьма банальная история, но Сидел пережила унижение — вероятно, с помощью щедрых алиментов, на которые с радостью согласился бывший супруг. По мнению Роуз, он решил, что даже миллион долларов в год — приемлемая цена за счастье навсегда избавиться от Сидел. Майкл Феллер был на восемь лет ее моложе. Менеджер среднего звена в среднего размера банке. В деньгах он не нуждался, но и богатым никогда не был. К тому же ему приходилось воспитывать двух дочерей.

Что же привлекло друг к другу этих двоих?

В юности Роуз часами размышляла на эту тему, после того как Майкл Феллер и Сидел Левин впервые встретились в вестибюле «Бет Шалом». Сидел направлялась на благотворительный обед, где собирали по пятьсот долларов с каждого приглашенного, а Майкл выходил с собрания общества «Одинокие родители».

— Секс, — объявила Мэгги, мерзко закудахтав. Вероятно, так оно и было, поскольку, объективно говоря, их отец был хорош собой. Но Роуз все же сомневалась. Может, Сидел нашла в их отце не красоту, не хорошую партию, а истинную любовь, второй шанс. Кроме того, Роуз считала, что Сидел действительно любила Майкла Феллера, по крайней мере вначале. Да и отец искал не просто спутницу жизни, а мать для девочек и, вероятно, учитывал при этом успехи Сидел в воспитании Моей Марши. Майкл Феллер уже нашел любовь всей своей жизни и успел похоронить ее в Коннектикуте. И с каждой неделей Сидел все больше это сознавала. Все больше разочаровывалась. Все больше ненавидела падчериц. И все изощреннее вымещала на них собственные обиды.

«Как все это грустно», — думала Роуз, натягивая шапку на уши и туго обматывая шею шарфом. Грустно, и уже вряд ли что изменишь. Слишком давно Сидел и отец в одной упряжке.

— Хочешь глоточек?

Роуз, глубоко погруженная в размышления, от неожиданности подскочила и повернулась к сестре. Та, закинув ноги на спинку переднего кресла, помахивала фляжкой с абрикосовым бренди.

— Нет, спасибо.

И Роуз обратилась к отцу:

— Как у тебя дела?

— Ах, сама понимаешь, работы полно. Последний квартал был просто ужасным. Я… Да шевелись ты, ублюдок!!!

Роуз перегнулась через сестру.

— А что новенького у тебя? — спросила она Сидел. Та взбила мех на воротнике.

— Моя Марша решила сделать ремонт.

— Как интересно, — пробормотала Роуз, стараясь изобразить энтузиазм.

Сидел кивнула.

— Мы едем на курорт, — продолжала она. — В феврале. И, бросив многозначительный взгляд на талию Роуз, добавила:

— Знаешь, после свадьбы моя Марша купила костюм от Веры Вонг шестого размера, и пришлось…

«Забрать его в швах», — закончила Роуз мысленно как раз в тот момент, когда Мэгги сказала то же самое, только вслух.

Сидел недовольно прищурилась.

— Не понимаю, почему тебе так нравится грубить?

Мэгги, не сочтя нужным ответить, протянула руку за отцовским биноклем и принялась критиковать девиц-чирлидеров, появившихся на поле.

— Жирная, старая, жирная, старая, — бормотала она, ведя биноклем вдоль цепочки. — Отвратительно выкрашена… о-о-о, кто ей только делал сиськи… старая, жирная, старая…

Майкл махнул разносчику пива, но Сидел схватила мужа за руку.

— Орниш, — прошипела она.

— Это еще что такое? — спросила Роуз.

— Орниш. Мы сидим на диете Дина Орниша. Овощные дни. — Она снова выразительно глянула на бедра Роуз.

— Не мешало бы и тебе попробовать.

«Я в аду, — подумала Роуз уныло. — Ад — это игра «Иглз», где болельщики всегда мерзнут, команда всегда проигрывает, а моя семейка — сборище психов».

Отец погладил ее по плечу и открыл бумажник.

— Принесешь нам горячий шоколад?

— А мне? Нельзя ли и мне денежку? — вмешалась Мэгги и, заглянув в бумажник, удивилась: — А это кто?

— О, — смущенно промямлил отец, — всего лишь статья, которую я вырезал. Хотел отдать Роуз…

— Па, — воскликнула Роуз, — но это Лу Доббс!

— Верно, — кивнул отец.

— Ты носишь фото Лу Доббса в бумажнике?

— Не просто фото, а вместе со статьей. О том, как готовиться к уходу на пенсию. Очень полезная информация.

— А наши снимки тут тоже есть? — допытывалась Мэгги, схватив бумажник. Или только этого Лу Как-его-там?

Она быстро просмотрела снимки. Роуз тоже стало любопытно. Тут были школьные фотографии ее и Мэгги, Майкла и Кэролайн в день свадьбы: чудесный снимок, где их мама сдувала со лба вуаль, а Майкл преданно смотрел на нее. Интересно, а Сидел заметила?

Судя по ледяной физиономии и устремленному вперед взгляду крохотных глазок — да.

— Вперед, Птички! — завопил прямо в ухо Роуз сидевший сзади тип и в завершение рыгнул.

Роуз поднялась и направилась в гулкий, насквозь продуваемый вестибюль, где купила себе чашку водянистого горячего шоколада и сосиску в отсыревшей белой булочке, съела ее в мгновение ока, а потом облокотилась о перила и стала снимать пушинки с шарфа, считая минуты до восьми вечера, когда увидит Джима за ужином.

«Держись», — приказала она себе, прежде чем купить еще три чашки шоколада и осторожно отнести остальному семейству.

— Миссис Лефковиц! — окликнула Элла, барабаня в алюминиевую дверь и придерживая поднос на бедре. — Вы меня слышите?

— Проваливайте ко всем чертям, — невнятно прозвучало в ответ.

Элла вздохнула и постучала снова.

— Обед! — крикнула она как могла жизнерадостно.

— Отвали! — заорала миссис Лефковиц. Миссис Лефковиц перенесла инсульт, и ее выздоровление, к несчастью, совпало с той неделей, когда обитатели «Голден-Эйкрз» могли бесплатно смотреть кабельное телевидение. Помимо всех прочих передач в программе стояло выступление Маргарет Чо [22]в прямом эфире. С тех пор миссис Лефковиц называла Эллу не иначе, как Главная Задница, и при этом оглушительно хохотала.

— Я принесла суп, — сообщила Элла. Небольшая пауза.

— Суп-пюре из шампиньонов? — с надеждой осведомилась миссис Лефковиц.

— Из лущеного гороха, — призналась Элла.

Очередная пауза.

Дверь распахнулась, и в проеме возникла хозяйка: четыре фута одиннадцать дюймов, спутанные седые волосы, розовая фуфайка, такие же спортивные штаны и вязаные розовые с белым башмачки, удивительно смахивающие на гигантские пинетки. Элла постаралась сдержать улыбку, но последняя на сегодня клиентка «Милзон-уилз» ответила яростным взглядом.

— Лущеный горох, — с отвращением повторила миссис Лефковиц. Левый угол ее рта слегка опустился. Элла заметила, что левая рука была прижата к боку под каким-то странным углом. Старуха с надеждой взглянула на нее — Может, вы подогреете мне суп-пюре из шампиньонов?

— А у вас есть готовый?

— Конечно-конечно, — закивала миссис Лефковиц, ковыляя к кухне. Крохотная фигурка терялась в нелепых розовых одеяниях.

Элла последовала за ней, на ходу поставив поднос на кухонный стол.

— Простите, что накричала, — извинилась старуха. — Приняла вас за кое-кого другого.

Интересно, за кого? Насколько было известно Элле, к миссис Лефковиц никто, кроме нее, не заходил, если не считать доктора и патронажной сестры, навещавшей ее три раза в неделю.