Элла села за компьютер миссис Лефковиц, глубоко вздохнула и уставилась на пустой экран.

— Я… я не могу, — пробормотала она.

— Что? — окликнула миссис Лефковиц из кухни. — Опять завис? Перезапустите и начните сначала. Все будет хорошо.

Элла тряхнула головой, ничуть не веря в хеппи-энд. Она сидела в комнате для гостей в квартире миссис Лефковиц, служившей чем-то средним между кабинетом и кладовой. На гигантском письменном столе орехового дерева со звериными лапами вместо ножек стоял знаменитый мандариновый «Макинтош». Тут же красовался красный бархатный диван с прохудившейся обивкой. Над ним висела голова лося, а сбоку примостилась стойка для зонтиков из меди и бамбука, куда миссис Лефковиц ставила трость.

— Не могу. Не могу, — повторила Элла, но никто ее не слышал. Льюис и миссис Лефковиц сидели на кухне, нарезая пышки и свежие фрукты, а по телевизору в гостиной показывали «Дни нашей жизни».

Элла зажмурилась, напечатала в окошечке поисковой системы «Роуз Феллер» и нажала клавишу ввода, прежде чем силы ее покинули. А когда снова открыла глаза, за спиной уже стояли миссис Лефковиц и Льюис и смотрели на заполненный словами экран.

— Вот это да! — ахнул Льюис.

— Распространенное имя, — заметила миссис Лефковиц.

— Откуда я узнаю, какая из них моя? — растерялась Элла.

— Нужно по крайней мере попробовать, — посоветовал Льюис.

Элла развернула одну ссылку и обнаружила, что речь идет о цветочной фирме в Тусоне, штат Аризона. Она вздохнула, вернулась к списку и развернула вторую ссылку. Там оказалась копия брачного свидетельства, выданной некоей Роуз Феллер, родившейся в пятьдесят седьмом году. Это не ее Роуз.

Элла снова вернулась к списку, кликнула мышью, и на экране появилось лицо ее внучки, только на двадцать два года старше, чем при последней встрече.

— Ой! — ахнула Элла, принимаясь читать. — Роуз — адвокат, — сообщила она изменившимся голосом.

— Что ж, это не самое худшее, — закудахтала миссис Лефковиц. — По крайней мере не попала в тюрьму, и то хорошо!

Элла смотрела на экран во все глаза. Это Роуз! Она! Те же глаза, то же серьезное лицо, те же брови, вдоль которых идет глубокая морщинка на лбу. Она всегда у нее была, даже в далеком детстве.

Элла встала, но тут же рухнула на кушетку миссис Лефковиц. Льюис занял ее место и принялся читать текст.

— Принстонский университет… Юридическая школа Пенсильванского университета… специализация — коммерческое законодательство… живет в Филадельфии…

— Она всегда была умницей, — пробормотала Элла.

— Можете послать ей письмо по электронной почте, — посоветовал Льюис.

Элла закрыла лицо руками:

— Не могу. Не сейчас. Я не готова. Что ей сказать?

— Начните со «здравствуй», — предложила миссис Лефковиц и добродушно рассмеялась над собственным остроумием.

— Где ее сестра? — выдавила Элла. — Где Мэгги?

Льюис ответил ободряющим взглядом, теплым, как его рука на ее плече.

— Я ищу. Но пока ничего не нашел.

И Элла поняла: он найдет. Девушки где-то там, далеко от нее, жили своей жизнью, о которой она ничего не знала. Они стали взрослыми. Могут принимать собственные решения. Например, насчет того, хотят они иметь бабушку или вполне могут без нее обойтись. Никто не мешает ей позвонить. Но как она объяснит?

— Ну же, Элла, попробуйте! — воскликнула миссис Лефковиц, плюхнувшись рядом. — Что вы теряете?

«Ничего, — подумала Элла. — Все».

Она покачала головой и устало закрыла глаза.

— Не сегодня. Не сейчас.

К своему немалому удивлению, Мэгги вдруг обнаружила, что и в самом деле получает в Принстоне нечто вроде образования. На это она, разумеется, не рассчитывала. Не рассчитывала, что будет бегать по кампусу с книгами. Но первая же лекция зацепила ее. И Чарлз тоже, со своими пьесами и беседами на темы, обсуждать которые с ней до сей поры ни одному мужчине не приходило в голову: душевные метания персонажей, настроения, мотивации, сходство и различия книг и реальной жизни… Даже Джош, вездесущий неудачливый любовник на одну ночь, казался мелкой неприятностью, а не грозной опасностью. Мэгги вдруг поняла, что ей понравилось быть студенткой. Зря она так относилась к учебе десять лет назад. Нужно было попробовать.

Взять хотя бы поэзию. Для Мэгги чтение самого простого предложения было сродни работе детектива. Сначала приходилось читать вслух и расшифровывать каждую отдельную букву каждого отдельного слова и только потом нанизывать их, как бусы на нитку: существительные и глаголы, яркие побрякушки прилагательных, — и читать снова и снова, пока не осознаешь истинного значения, не вытащишь ею на поверхность, словно ореховое ядро из толстой скорлупы.

Мэгги знала, что большинство людей не испытывает подобных трудностей. Что Роуз достаточно взглянуть на абзац или страницу, чтобы схватить смысл. Что она впитывает знания всей кожей. Именно поэтому ее старшая сестра могла позволить себе пожирать любовные романы десятками и сотнями, а на долю Мэгги оставались журналы. Зато теперь она обнаружила, что поэзия могла быть великим уравнителем, потому что в стихах очевидное не лежало на поверхности и каждый читатель, будь он принстонским умником или недоучкой, сначала должен был пройти через нелегкий процесс расшифровки слов, предложений, строф, словом, разобрать стихотворение по косточкам и снова сложить, прежде чем оно откроет свой сокровенный смысл.

И сейчас, спустя три с половиной месяца после своего появления в кампусе, Мэгги направлялась на «свой» курс лекций «Современная поэзия», чтобы, как всегда, притаиться в заднем ряду, убедившись предварительно, что справа и слева остаются пустые места. Большинство студентов старались сесть поближе к лектору и, затаив дыхание, ловили каждое слово профессора Клапам и так рьяно вскидывали руки для ответа, что оставалось непонятным, как при этом оставались в целости плечевые суставы. Так что до сих пор Мэгги никто не трогал, и она благополучно и в относительном одиночестве прослушивала лекции. Вот и сейчас она села, открыла блокнот и принялась списывать с доски стихотворение, разбор которого предстоял сегодня. Все еще не надеясь на память, Мэгги старательно шептала каждое слово:

ОДНО ИСКУССТВО

— Терять ключи, минуты… — Мэгги шевелила губами, продолжая писать. Искусство потерь… Она могла бы написать о нем целую книгу. Те вещи, которые она заимствовала в женских общежитиях из ящиков с забытыми и найденными вещами, продолжали будоражить ее воображение и служить постоянным источником пополнения гардероба. Теперь, в толстовках, шапочках и перчатках, с неизменными учебниками в руках, она слилась с принстонским пейзажем. И постепенно начинала верить в собственную легенду. Семестр приближался к концу, и Мэгги чувствовала себя почти настоящей студенткой. Беда только, что скоро лето. А что делают летом студенты? Едут домой. Только вот ей ехать некуда. Пока некуда.