По-видимому, недовольная и этой малостью открывшейся информации, миссис Ренквист с мрачноватым видом откинулась на подушки трона.

— Это ведь был он, не так ли?

— В самом деле, мистер Кестрел, — начала она, — если вы настаиваете…

— Этот шут Аттик…

— Подожди! — приказала она, предотвращая очередной удар.

— …заморочил голову простаку из теленовостей? — Я потряс головой, как отряхивающийся от воды пес. — Черт, не могу вспомнить, как его звали. Но это был не Джеральд. Или Джеральд там тоже был?

Она наблюдала за мной.

Желчь мешала мне говорить.

— Это ведь Аттик по вашему приказу провел фальшивую сделку с Хэйпиком во время войны в Заливе? А не ваш сын?

Герли молчала.

— Я ошибаюсь?

Она извлекла из тени рядом с троном маленький колокольчик.

Я еще не кончил:

— Аттик и Джеральда убил, миссис Ренквист? За то, что он провалил обмен с Рени?

Она стискивала колокольчик обеими руками, прижав пальцем язычок, и смотрела на меня.

— А диктора из «Прогноза прогноза» погоды он убил? Не помню, как ее звали…

— Каррингтон, — спокойно напомнила она. — Кто сказал, что он ее убил?

— Я сказал. Непредвиденная свидетельница? Ему было приказано ее убить или это было автономное решение?

Она выпустила раструб колокольчика и держала его теперь за резную деревянную рукоятку, задумчиво рассматривая меня. Потом она чуть заметно шевельнула кистью, так что колокольчик еле слышно звякнул. Казалось, она решила проверить, насколько тихо он может звонить.

Дверь слева от трона немедля открылась, обнаружив укрытую капюшоном фигуру. Миссис Ренквист томно повела в мою сторону двумя пальчиками. Человек в капюшоне, опустив голову, приблизился. Он него распространялся аромат пачулей.

Неизвестный опустился на колени рядом с креслом и мягко развернул мои руки на подлокотниках ладонями вверх. Я воспротивился. Когда ребро ладони Аттика ударило меня над ухом, человек поднял голову, и я увидел страшные шрамы на лице под капюшоном.

Кровь едва успела свернуться. Из свежей раны в форме круга сочилась сукровица. Покрывающая ее мазь блестела. Скулу и надбровную дугу явно рассекло до кости. Лицо походило на риф, открытый большим отливом.

— Это Тедди, — представила миссис Ренквист. — Тедди недавно жестоко изуродовали.

— Разбитой бутылкой, судя по его виду.

— Да, — задумчиво произнесла миссис Ренквист, — в руках твоего друга. Ты слышишь, Тедди? — добавила она, словно обращалась к ребенку. — Человек с бутылкой любил этого человека в кресле. Они были как братья.

Занятый работой Тедди развернул кратер глазницы в мою сторону. Ужасная улыбка растянула его губы с одной стороны, по уголок с другой по-прежнему отвисал вниз.

— Поражены нервы, — пояснила миссис Ренквист. — Симптомы… неутешительные.

— Ага. Похоже, Джон хорошо прицелился.

Я широко улыбнулся Тедди.

Усмешка Тедди пропала, его лицо дернулось, и он жестоко затянул мне руку ремнем.

— Джон Пленти проявил черную неблагодарность, обокрав нас, — сказала миссис Ренквист. — Когда он был никем, мы вытащили его из этой ужасной коммунальной студии-крольчатника в гавани Охотничьего мыса. Он тайно изучал работу над фигурой, а сам малевал большие бессмысленные абстракции на публику — вот только публики у него не было. Едва взглянув на его наброски фигур, мы назвали его дураком. Он растрачивал свой талант на сюрреализм и экспрессионизм — на так называемую интеллектуальную живопись. Чушь. Мы рискнули предложить ему десять тысяч долларов за портрет — за всю жизнь не видел таких денег. Он закончил картину за месяц. Шедевр. У него сразу появилась собственная студия, деньги в банке, женщины, которых он мог… писать. Под конец он запрашивал семьдесят пять тысяч долларов за портрет.

Она с отвращением фыркнула.

— Если бы не мы, Джон Пленти сейчас рисовал бы пальнем в каком-нибудь приюте для ветеранов.

— И, возможно, был бы жив, — возразил я.

— Это хорошие деньги, — прогремела она, — и из них Джон не больше шести или восьми тысяч платил за одну из твоих несчастных рам.

— Так значит, — сказал я, — Джон удвоил цену на мои рамы за ваш счет.

Она зашипела и умолкла.

Надежно притянув мою руку к подлокотнику посредством двух прочных ремешков, Тедди передвинулся к левой. Ему приходилось держаться так, чтобы не заслонять меня от миссис Ренквист, но, несмотря на это и несмотря на его раны, работал он ловко. Повтори одно и то же много раз, и обязательно научишься.

Миссис Ренквист с презрением проговорила:

— К услугам Джона Пленти были самая известная галерея в городе — галерея Ренквист — деньги в банке и никаких забот. И тут он связался с этой… с этой…

— Бродяжкой? — предположил я. — Помоечницей?

— Помоечницей, — повторила она, словно пробуя слово на вкус. — Мы находим такое определение слишком мягким, однако оно все же приоткрывает вершину айсберга. Джон имел глупость влюбиться в нее, отчего обмануть его стало еще проще. Рени довела его до попытки обмануть нас!

Она вдруг так стиснула колокольчик ладонями, что он придушенно звякнул.

— Нас, свою наставницу, — бормотала она.

Закрепив мне вторую руку, Тедди прошуршал по ковру и исчез в сумраке за троном. Он двигался легко, как полиэтиленовый пакет, гонимый ветром.

— И свою королеву? — спросил я тихо.

Она царственно кивнула.

— Джон Пленти, Рени Ноулс, Томми Вонг — они ослушались свою королеву? — прошептал я так тихо, что не был уверен, расслышит ли она.

Тедди вернулся с двумя хрустальными чашами для пунша и тремя бургундскими полотенцами. Он расстелил полотенца на полу под каждой рукой и на каждое поставил одну из чаш. Третье он постелил мне на колени и заботливо подоткнул концы под бедра.

Взгляд миссис Ренквист еще не вернулся из тех далей, куда она устремила его.

— Они ослушались нас, — просто сказала она.

Орудием служил изогнутый собачьей лапой инструмент зловещего вида. При отвинчивании одного пинта рукоять расщеплялась надвое, позволяя вставить голубое сменное лезвие, напоминающее обычную двустороннюю бритву. Тедди поигрывал им, словно разминаясь перед игрой в «ножички». Вытянув руку ладонью вниз, он клал инструмент на тыльную сторону, потом резким движением выдергивал руку из-под открытого лезвия и ловил рукоять так, что рука оставалась обращенной ладонью вниз. Не делая паузы, он подкидывал его из-за спины вверх через левое плечо и ловил за рукоять левой рукой. Ошибка неизбежно привела бы к глубокому порезу. Не такому страшному, как раны на лице, но весьма неприятному.

— Ловко, — похвалил я. — Ты словно видишь сквозь струпья.

Гнилые прокуренные зубы Тедди превратили его уродливую усмешку в рентгеновский снимок головы пираньи.

Его доблести были налицо, а вот свои мне еще предстояло проявить.

Тедди извлек короткую отвертку и принялся менять лезвие. Вынув старое, затупившееся и покрытое пятнами крови, он вставил новое, блистающее, как сплав, приготовленный из тысяч африканских фиалок. Использованное лезвие Тедди сбросил в чашу для пунша: оно соскользнуло по одной стороне, с разгона взлетело на противоположную и снова упало на дно, как попавший в ловушку паук.

— Это нож ковровщика, — заметила миссис Ренквист, открывая жестяную коробку сигарет. — Тедди предложил его нашему вниманию. Мы нашли это орудие превосходящим все прочие.

Она выбрала сигарету и повела вдоль нее носом.

— Тедди прежде расстилал ковры.

Тедди поднял на меня взгляд. Пройдет какое-то время, прежде чем его печальные глаза приспособятся к новому уродству.

— Ты порочишь свое ремесло, мальчик, — сурово упрекнул я.

Тедди гневно выпятил челюсть.

Миссис Ренквист улыбнулась поверх сигареты.

— Оно разрезает самые толстые ковры с одного движения, но ковровщики часто по ошибке режут себе ладони или колени. Поэтому они любовно называют этого опасного, по полезного помощника «Кровавая Мери».