— На него стоило посмотреть, — сказала Мисси.

— Я думаю, Рени прежде всего заботилась об анонимности, — продолжал Вонг. — Это гостиничный бар, и фреска Перриша очень популярна у туристов.

— Очевидно, — вставила Мисси.

— Очевидно, — повторил Вонг как будто про себя, покачивая головой. — Так или иначе, я попался.

— В чем попался?

— Рени уже ждала меня. Она знала, что я люблю виски «Манхэттен» с «Олд Оверхолт» и горькой настойкой «Пейчод», охлажденный до ледяного. Едва я сел за стол, перед нами появилось два стакана, и между ними лежал конверт. На нем по-прежнему был адрес дома, который я уже продал и выехал из него восемь месяцев назад. В конверте был чек на пять тысяч долларов.

— Прибыли не оказалось? — догадался я.

Вонг устало согласился.

— Я тоже так решил. Но дело оказалось сложнее. Или, можно сказать, проще. Рени поблагодарила меня, довольно неуверенно, затем вдруг подняла тост за следующую, более удачную сделку. Я промолчал. Мы немножко поболтали о Перрише. Затем я прямо спросил, что произошло. Она не хотела об этом говорить. Я настаивал. Она отмалчивалась. Наконец я просто потребовал рассказать, что случилось. Сделка сорвалась? Или женщина из Тибурона не дала настоящей цены? Хуже — и тут я подумал, что догадался об истинном положении дел — женщина из Тибурона вообще отказалась покупать, оставив Рени с товаром на руках? И Рени пыталась оправдать свою долю, снижая продажную цену этого проклятого сундука? Она молча выслушивала мои догадки. Потом, когда первый коктейль подошел к концу, она выдала мне так называемую правдивую историю — а именно, что сундук так и не прибыл в Соединенные Штаты! Такая новость потребовала второй порции чего-нибудь покрепче. И у Рени на все был готов ответ. Сундук исчез при погрузке. Украден, конечно. У нее была расписка от торговца в Руане, от компании, которая доставила его в Марсель, и от склада, куда его поместили в ожидании отгрузки. Ей известно было название судна, причала, у которого оно стояло. Она знала дату и время, у нее была копия квитанции о погрузке в контейнер, занятый в основном имуществом военного ведомства, в нем даже «фольксваген» везли. Контейнер доставили в Лонг-Бич — по ошибке — и разгрузили там же. Это обнаружилось с запозданием — первоначально портом прибытия числился Окленд. Она наняла грузовик и сама отправилась в Лонг-Бич. Девятьсот миль в объезд. Какого черта? У нее же были все эти бумаги. Но когда она добралась туда — китайского сундучка не было. Постепенно обнаружилось, что его вообще не загружали в контейнер. Что вполне объясняло факт, почему его не сгрузили с контейнера по прибытии в Лонг-Бич.

Вонг сел за свой стол и тяжело вздохнул. В последовавшем молчании блондин снова сунул голову в дверь.

— Сэр?

— Минуту! — рыкнул на него Вонг, бросив на парня злой взгляд.

Блондинчик испарился.

— Так вот, мне совершенно не нужен был этот сундук. Ну, исчез и исчез. А пять тысяч… еще не конец света.

Он философски пожал плечами.

— Я как-то выразил сочувствие и все такое. Я заказал еще два коктейля. Рени была явно расстроена всем этим делом. Сказала, что потратила две тысячи долларов на телефонные переговоры с Европой, аренду грузовика, неделю в отеле в Лонг-Бич. Только через три месяца всей этой суеты она поняла, что должно было случиться.

— Что вы хотите сказать? — спросил я, поначалу не поняв. — Что должно было случиться?

Вонг сидел, уставясь в пол. Потом, подняв взгляд, он воспроизвел разговор с Рени так четко, словно это было вчера.

— «Не было страховки, — сказала Рени. — Такой ошибки они и дожидались». «Ошибки? — переспросил я. — Они?» Она говорила очень тихо, по все равно, как мне показалось, голос был сдавленным от злости. «Я должна была застраховать сундук на случай хищения или утери, но я забыла». Я сразу понял, что это значит. Нет страховки, и если сундук в самом деле пропал — украден или потерян, все равно — его стоимость уже не вернешь. Просто. Открыть и закрыть. Однако меня это удивило, потому что я знал Рени как очень надежную, благоразумную деловую женщину. Она покупала и продавала и доставляла и обставляла и импортировала самые разнообразные товары для весьма значительных людей. «Ты забыла? — повторил я. Забыла застраховать сундук?» — «Да, — сказала она, глядя мне прямо в глаза. — Я забыла купить вшивый двухсотфранковый страховой полис». — «И погрузчик об этом знал?» — «Уверена, — сказала она. — Я не могу доказать, но не сомневаюсь, что они знали и действовали, исходя из этого. Не думаю, что торговец замешан. Я попросила переговорить с ним Мисси Джеймс, которая отлично владеет французским».

Здесь и Вонг и я взглянули на Мисси.

— О да, — горестно кивнула Мисси, — я тоже участвую.

— Хотя торговец очень убедительно переживал за нас, — продолжал рассказ Вонг, — он в то же время очень ясно дал понять, чья здесь вина. Без страхового полиса, представляющего потенциальные фискальные убытки страховщика, никто не станет всерьез заниматься поисками. Кому это нужно? У кого, кроме страховой компании, найдутся средства на расследование? А без полиса с какой стати им беспокоиться? Дело закрыто. Черт побери, дело никогда и не открывалось. Пуфф! Раз свистнуть. «Поверь мне, — сказала она, — я перепробовала все». Бедняжка Рени была в отчаянии. Я спросил, давно ли она знает. Ответ был: пять месяцев. Придя к заключению, что похитивший ее китайский сундучок смылся с концами, она занялась восстановлением моей доли закупочной цены, пять тысяч долларов. И вот они лежали на столе между нами. Ее первый чек на пять тысяч. Теперь у нее на банковском счете было достаточно, чтобы его оплатить.

Вонг развернул стул, протянул ноги к окну и, сидя спиной к нам, сложил руки на затылке.

— Рени была мне другом, — сказал он. — У меня в банке было полно денег. Я заказал четвертую выпивку.

— О боже, — тихо сказала Мисси.

Вонг согласно вздохнул и медленно развернулся на стуле лицом к нам.

— Я с огромным удовольствием разорвал чек Рени на крошечные клочки. — Он показал рукой, на миллиметр разведя большой и указательный пальцы. — А потом… — Вонг уронил руку, — я сжег клочки в пепельнице, как деньги на счастье под Новый год.

Помолчав, он добавил по-китайски:

— Ганг хай фат чей, — и умолк.

Прошла, должно быть, минута, пока Мисси подтолкнула его:

— Ну?

Вонг покачал головой.

— Я спросил ее, нельзя ли что-то сделать, что-то предпринять, чтобы: уменьшить наши потери. Обратите внимание на множественное число — «наши» потери.

Он оперся локтями на стол и спрятал голову в ладонях.

— Я, как идиот, поднял свой стакан. И, как идиот, сказал: «Пью за будущие успехи!»

Иной раз мне выпадает случай сделать резную раму. Эта сложная работа доставляет мне самое большое удовольствие и требует употребления множества освященных временем атавизмов. Выбор древесины, например, и шиповые соединения. На верстаке появляются странные инструменты, такие как резцы для гравировки, буровые ложки, щипцы дантиста и резцы для выемки желобков. Аромат экзотических твердых пород сменяет ядовитую вонь столярного клея. Телефонные звонки остаются без ответа. День проходит тихо, его ритм размечается звуками ручных инструментов, а не механизмов. Единственное исключение в звуковой гамме — разметка, да еще выемки, скосы и фальцовка углов. Постукивание киянки, шепот наждака — возвращение в прошлое от нашего мира-хронофага.

Я слышал когда-то о японском подмастерье столяра, достигшего вершины ученичества, когда он представил деревянную стружку такой длины и амплитуды, что мог заворачивать в нее свой сэндвич. Художник Джон Пленти, сам гроза закусок и при том филистимлянин, заявил ошеломленно: «Пора, чтоб его, садиться на диету».

Все-таки самое большое удовольствие я получаю, затачивая лезвие рубанка до такой остроты, что оно снимает с доски молекулярный слой, и движение его прерывается только тогда, когда инструмент поднимают вверх. Тут требуется искусство, и я рассматриваю как привилегию возможность получить плату за такое великолепное развлечение.