Вы когда-нибудь видели пятьдесят тысяч стодолларовых бумажек?

«Дорогой мой, — как сказала бы Мисси, — конечно, вы не видели!»

Пять миллионов сотнями занимают двадцать пять футов в высоту. Пачки были пухлыми, как досье Дж. Эдгара Гувера на мафию, или как досье мафии на Дж. Эдгара Гувера, или как все эти досье вместе взятые. Они были толстыми и объемистыми, внушительными и непререкаемыми, падежными и несомненными. Это впечатляет.

Насмотревшись вдоволь, я закрыл чемоданы и оставил их стоять, где стояли, между мною и видом из окна, задрав ногу на более высокий из них. Кевин спросил, не хочу ли я еще арманьяка. Я хотел. Он предложил мне осмотреть этикетку новой бутылки. Я отмахнулся, сказав, что ничего в этом не понимаю. Он открыл бутылку и налил немного в чистую рюмку — маленькую, на ножке, как и полагалось, но его словам. Прежде чем подать ее мне, он проверил букет.

Я приветственно поднял маленькую рюмку:

— Выше нос!

Кевин Карнес озадаченно взглянул на меня. Потом сказал:

— Одну минуту, — подошел к бару и достал еще одну рюмку — в пару той, которую я держал в руках, — и налил немного арманьяка себе.

— Выше нос, — повторил он и тихонько тронул краем своей рюмки мою.

Мы пригубили. Вкус был отменный. Мы сидели на кушетке и любовались видом. Мы находились почти в центре города, в десяти минутах ходьбы от станции паромной переправы. Но из этого пентхауза видна была гора Сан-Бруно далеко за южной окраиной города.

Я кивнул на стоявшие перед нами чемоданы.

— Надо было прихватить тачку.

Кевин любезно улыбнулся:

— Что-нибудь придумаете.

Мы еще полюбовались видом. Казалось, можно было пересчитать все окна пассажирских кораблей, растянувшихся в очередь к причалам в двадцати милях по заливу.

Я позволил себе проявить любопытство.

— Кевин, — спросил я его, — вы знали Рени Ноулс?

— Простите? — отозвался Кевин, выходя из задумчивости.

Но я не успел повторить вопрос, как он ответил:

— Нет, — сказал он, — никогда с ней не встречался.