Много мне теперь с того было проку.

Он получил не меньше, чем выдал, — больше, сказал бы я, учитывая, что убитым оказался он. На лице и черепе осталось множество ссадин. Рубашка превратилась в лохмотья, один ботинок пропал, левая нога была прострелена, но убила его пуля в грудь. Баллистическая экспертиза покажет, была ли это та же пуля, что пробила ладонь правой руки.

— Сколько же у нас уже набралось? Рени, Торговец Машинами, Джеральд Ренквист — это три. Джон Пленти стал четвертым.

А я даже не был уверен, за что.

А если добавить двух телевизионщиков? И неопознанного типа из Си-Клифа? Это уже семь.

А я все еще не знал, за что.

Я стоял, глядя на тело Джона, и думал: мне бы надо развернуться и пойти отыскать этого креольского сукина сына. Его и его подручного, любителя пострелять. Конечно, не было доказательств, что это они: просто никакие подонки, кроме них, в меня в последнее время не стреляли. Это и еще разгром, который устроили в студии. Пришлось потрудиться, чтобы так все перевернуть. Он был жестоко избит и неумело убит. Экстази и тот креол подходили на роль подозреваемых. Я вблизи рассмотрел их тупость и неуклюжесть.

Однако я не совсем доверял этому выводу. Те парни никак не годились в профессионалы. К тому же оставался вопрос об их заказчике. Тот, кто нанимал халтурщиков-костоломов, но не возражал против серьезных увечий. Эти были не более чем дешевыми головорезами и никуда не годились против некоторых из людей, с которыми их посылали управиться. Убийство — дело хлопотное. Оно привлекает внимание. Для таких деликатных дел профессионал нанимает умелых профессионалов. Кто же послал шутов на работу для диверсанта?

Такой же шут?

Всего двумя часами раньше — и Джон был бы со мной. Вместе мы с Джоном точно справились бы с креолом и Экстази, сколько бы пушек у тех не было: похоже на то, что Джон, даже пьяный, едва не отбился и сам.

Может, они дожидались, пока я уеду?

Стул, на котором он сидел, был перевернут, и стол рядом с ним тоже. Пол засыпали стреляные патроны. Блестела лужица пролитого виски. Они вломились к нему или попытались — хотя трудно сказать, потому что разгром захватил всю студню, что-то около тысячи пятисот квадратных метров. Похоже, они застали его почти вырубившимся, на стуле, спиной к входной двери — которую он, возможно, даже не потрудился запереть.

И все же инстинкт, который сохранял ему жизнь большую часть двух сроков службы, предупредил его и теперь, мертвецки пьяного, отделенного от джунглей тремя десятилетиями мирной жизни. Я несколько раз наступил на осколки бутылки из-под виски. Ее горлышко обнаружилось у ножки большого мольберта. Я подцепил ее ручкой кисти и поднял. Острые осколки в один-два дюйма длиной торчали, как струнки стекла. Их края потемнели от крови.

В безмолвии теней, отбрасываемых светом на чердачке, я представлял себе развитие событий. В страхе и ярости, вынужденный снова сражаться после долгих лет, когда приходилось сдерживать себя, и, если правда когда-нибудь станет известна, немало наслаждаясь схваткой, Джон Пленти, ведомый одним инстинктом, оказался серьезным противником, убивавшим направо и налево. Обычный враг не смог бы противостоять ему в одиночку. Гораздо вероятнее, что их было двое, а может, и трое или четверо. Он дремал в кресле, наверно с бутылкой в руке. Он метнул бутылку, еще вставая, разворачиваясь в броске, и она, набрав основательную скорость, ударилась — о голову? или о плечо? о пистолет? — и разбилась.

Но это был еще не конец. Джо, прежде чем упасть, нашел применение и отбитому горлышку. Его умелое обращение с бутылкой вынудило пришельцев защищаться. На ком-то этой ночью остался кружок диаметром два дюйма, оставленный бутылкой, вошедшей в плоть, как ключ в смертный замок. Вместе с кровью на осколках стекла виднелись клочья мяса. Того, кто останется жив после такой раны, определенно хранит судьба. Здесь было чем заняться хорошему судебному медэксперту вроде Кларенса Инга. Кларенс воспроизведет сцену с замечательной точностью. Кларенсу в последнее время хватает работы.

Крик, верно, был страшный. Джон, если расслышал его в адреналиновом бешенстве, должен был узнать в нем свой успех. И драка, должно быть, стала еще более жестокой.

Но убийство Джона не входило в их планы, и в этом смысле он победил в сражении. Может быть, они опять убили, не добившись желаемого. Без сомнения, быстрая реакция Джона поторопила его смерть. Можно было надеяться, что его инстинкты сильно отяготили положение креола. Быть может, сознание этого и вызвало улыбку, застывшую на лице Джона. Может быть, сдаваясь смерти, он сознавал, что по меньшей мере один из врагов тяжело ранен.

Большой мольберт, стоявший слева от места, где сидели мы с Джоном, остался стоять, хотя его развернуло на треножнике.

На полу рядом с ним я нашел обойму, полную патронов двадцать пятого калибра. Подняв перевернутый стул, нашел коробку из-под патронов, смятую и пустую. Гильзы, смятые тюбики с краской, одежда, страницы блокнота и разбитое стекло разлетелись по всему полу. Я и сам оставил в избытке следов. Найдутся и следы ног в крови, и волокна в виски, и отпечатки пальцев повсюду. Кларенс их отсортирует. Но ко времени, когда Бодич до меня доберется, будет уже все равно. К тому времени все кончится, так или иначе.

Под стулом, оставшимся на месте, на котором я сидел во время последнего визита, я нашел пистолет для стрельбы по мишеням. С пустой обоймой. Я заменил ее на полную и загнал патрон в ствол. Не пушка, конечно, но ведь пушки нужны тем, кто не умеет стрелять. Я заткнул пистолет за пояс. Назовите меня глупцом: мне сразу стало легче.

Потом я еще раз обошел студию.

Они перерыли все. На чердачке из бюро и гардероба выбросили всю одежду; матрас был вспорот, пружины вырваны с корнем. Вся коллекция компакт-дисков оказалась на полу; экран телевизора разбит. Они сорвали занавески душевой кабины и оторвали от стены мыльницу. Крышка туалетного бачка, разбитая, лежала на полу. Две-три картонные перегородки проломили ногами.

Внизу, в свете опустошенного холодильника я рассмотрел, что они дошли до того, чтобы вывернуть из-под раковины сифон. Коробку с чистящими и моющими средствами свалили на пол. От микроволновки оторвали заднюю панель. Две проволочные решетки для гриля лежали на полу перед открытой дверцей духовки. Баночки со специями и майонезом, пакетики из фольги, вскрытые и скомканные, валялись на столике для нарезки мяса. Все ящики остались открытыми: ложки, вилки и битая посуда усеивали пол. И здесь тоже пролилась кровь. Некто с двухдюймовым проколом в организме вложил в свой труд излишки гемоглобина.

В студии они перерыли папки, кисти, краски, вертящуюся подставку для слайдов и книги, которых здесь было порядочно. Обивка мебели вспорота, не забыли и запасную нишу на заду «эксплорера».

Сумей они захватить его живым, Джон, может, и сказал бы посетителям, где искать.

А может и нет.

Губы Джона растянулись, приоткрыв зубы.

«Нет, — словно бы насмехался рот, — они не получили того, за чем пришли. И кое-кого я достал, не дурно для расслабленного пожилого пьянчужки, а, Дэнни?

А?

А, Дэнни?..»

Хотя «Рамми нэйшн» стояла на приколе всего в двадцати кварталах от студии Джона Пленти, их разделял целый мир. Без четверти шесть студию Джона, выходившую на восточный склон холма Портреро, скрывала ночь. А пять обветшалых причалов лодочной гавани Майка смотрели прямо на холмы Окленда за десятью милями залива. По этому гладкому водному пространству скользили лучи показавшегося солнца, отскакивая, как от стекла, от шелушившейся фанерной вывески.