— Боже мой! — воскликнула Мисси, взвизгивая от восторга.

— Кха!

Бодич покачал головой.

— Я охрип. Мне нужно перекурить. Пусть рассказ закончит сержант Мэйсл.

— Но вы так хорошо справляетесь, — запротестовала Мисси.

— Под конец я читал прямо по ее тексту, — сказал Бодич, тщетно пытаясь скрыть кашель под привычной ворчливостью. — Мы, должно быть, уже на стороне В.

Он скормил магнитофону кассету и нажал кнопку перемотки. Потом показал нам сигареты:

— Не возражаете?

Никто не возразил. Дэйв взял одну для себя. К тому времени, как сигареты были раскурены, кассета прокрутилась. Мягкий ирландский акцепт в голосе женщины уравновешивал жестокость повествования.

«Теодос не намеревался возвращаться, потому что, увидев императрицу собственными глазами, он в ужасе распознал в ней свое рождение и свою смерть. Позже он говорил Али, что ни на миг не утратил отваги, и что разгадка этой шарады потребовала от него полной сосредоточенности. Ему оставалось только надеяться, что проделка с подложным перстнем оттянет конец его жизни. Он каждую минуту ждал, что императрица кликнет свою стражу и прикажет покончить с ним или, самое малое, нарезать с его тела дюймовые ремни, пока она не убедится, что он в самом деле не знает, где искать Али и аметистовый перстень, после чего все равно убьет его.

Мать поразила юношу красотой. Ее глаза лучились умом, и он чувствовал, что они видят его насквозь. То были, сказал он Али, глаза богини. Он разыграл разинувшего рот простофилю, что оказалось не слишком трудно: дворец был полон чудес. Евнухи, и девы, и „язвительные уроженки Амазонии“ тайком перешептывались под беседу матери и сына. Две огромные львицы возлежали по сторонам трона Феодоры. Шелковые занавеси, выкрашеные экстрактом пурпура — краски, дозволявшейся лишь царственным особам, — дышали вдоль стен. Входили и выходили люди, разодетые на все лады. Высоко под мозаикой купола лучи света пробивали дымный сумрак. Порхали туда-сюда редкостные птицы, кричавшие странными голосами, и иной раз одна из них плавно опускалась на пол, усыпленная экзотическими благовониями. Мягкие слои аравийских ковров невредимой принимали птицу, которую тут же подхватывал один из придворных бездельников, чтобы лаской и поглаживанием привести в чувство и снова отпустить в полет. И горе тому, — рассказали Теодосу — кто повредит хотя бы единое перышко. Короче, его окружали чудеса, и он без труда изобразил, что теряет голову.

Ранее мы обсуждали монофиситов и их влияние на Юстиниана и Феодору. Али говорит нам, что только вера, превосходящая, по его убеждению, любую ересь, какую могла исповедовать эта дьяволица, его мать, помогла Теодосу выдержать ее вопросы. Под конец, горячо напомнив о его обещании вернуться не более чем через пять дней, она одарила Теодоса кошелем, полным золотых солиди, и великолепным конем. Многократно заверив в своем скором возвращении и в страстном желании восстановить союз с возлюбленной матерью, он был выведен дворцовой прислугой на месенскую дорогу, уходившую на запад от города.

Она не станет целовать на прощанье странника, кокетливо заявила Феодора, в надежде вскоре приветствовать поцелуем принца.

Впоследствии Теодос рассказал Али, что, когда он садился на коня, которого звали Беллерофон — прекрасного горячего коня, достойного принца, — над дорогой прямо перед ним пролетели два ворона, своим карканьем словно призывая его поторопиться. Он едва ли нуждался в подобном знамении. Он был уверен, как никогда и ни в чем не был уверен прежде, что возвращение во дворец Феодоры означает для него, самое малое, никогда более не вдохнуть воздуха свободы. Каким глупцом он был, вообразив, что эта тигрица может признать права, принадлежащие ему по рождению! Но каков дворец! Какая роскошь! Девушки! Африканские птицы! Надушенные евнухи! Обстановка, самоцветы, благовония… Однако ясно: все это не для него. Недостижимо. Наивная мечта. Надо отдать ему должное: мгновенно отринув честолюбивые замыслы, Теодос обратил мысли к способу спастись из когтей императрицы.

Составленный ими план был прост. Али оставляет у себя аметистовый перстень и за три дня до аудиенции исчезает, так что Теодос не имеет понятия о его местонахождении. Такова была суть плана, в который Феодора, признав его гибкость, не посмела вмешаться. Пока не посмела.

Пройдя сквозь западные ворота города — называвшиеся, между прочим, Золотыми воротами, — Теодос двинулся вдоль стены по часовой стрелке, пока не вышел к воротам Харисия, откуда повернул прямо на север. Эта дорога вела к Анхиалу, маленькому порту на Черном море, где он надеялся найти корабль. Если бы бегство морем не удалось, он мог, выйдя на ту же дорогу, кратчайшим путем достичь реки Данубы — ближайшей границы империи.

Полтора дня он ехал на север, не оглядываясь ни назад, ни по сторонам. С какого-то момента — Теодос не знал, когда — Али начал наблюдать за ним. План был прост. Если Теодос не появляется в течение дня, Али волен скрыться, прихватив с собой перстень как дань благодарности за годы службы. Если Теодос покажется со следами пытки, если он не один, если за ним следят, Али тоже должен скрыться. Только убедившись, что помехи не будет, он мог показаться на глаза.

Почти сразу план оказался под угрозой. Вскоре после того как Теодос покинул город, его по дороге на север обогнал гонец — не верхом и не в колеснице, без знаков императорского герба, можно сказать, гонец в штатском. Этот скороход мог нести любое поручение? послание богатому купцу, сообщение военачальнику или письмо о свидании от патриция к его любовнице. Он мог иметь и поручение от императрицы, не имеющее к ним отношения.

Теодос, конечно, ни на минуту не поверил в случайное появление королевского гонца. Тот скрылся вдали, спустился в низину, появился как малая точка на следующем холме и исчез.

Часом позже в том же направлении пробежал второй скороход, В промежутке между ними Теодосу встретился молодой человек, бегущий на юг. Еще через час он встретил нового гонца на юг. Установился порядок, который уже не изменялся.

Вскоре после полудня второго дня, когда Теодос проезжал густую купу деревьев, рядом с ним возник Али, верхом на собственной лошади. В поводу он вел двух сменных.

— Славный копь, — сказал Али.

— Да. Его зовут Беллерофон.

— Они по этому коню узнают тебя, господин.

— Да.

Али наблюдал за дворцом. Гонцы начали появляться за час до того, как Теодос сел на Беллерофона. Не в силах отгадать уловок сына, императрица предприняла собственные меры предосторожности. За неделю до встречи с ним она собрала легион скороходов, чтобы в случае, если ему удастся почему-то вырваться из дворца, сын не ушел из ее рук. Как только Теодос показался во дворце, поэт, известный тонкостью описаний в своих стихах, возможно, некий Павел Силентарий, продиктовал подробное описание внешности юноши: одежду и повадку, лицо и возраст. Конь тоже был приготовлен заранее. Подробное описание Али было получено от его любящей родственницы. Еще до того как Теодос покинул дворец, поспешно заученные сведения начали расходиться по каждой дороге из столицы, разбегаясь, как капли по спицам все быстрее вращающегося колеса. Даже в кошельке, врученном Теодосу, монеты были особые, с профилем не Юстиниана, а его предшественника Юстина. Такие давно вышли из обращения.

В каждом передаточном пункте, на расстоянии около ста стадий, или десяти миль, ждали два гонца. Первый, выслушав описание Теодоса, отправлялся назад в Константинополь, второй же в направлении от столицы. Все они высматривали Теодоса, но еще пристальнее — приметного Беллерофона. Человек может изменить внешность. Но Беллерофон выиграл множество воскресных скачек на ипподроме и зачал много великолепного потомства. Такого знаменитого жеребца не спрячешь.

Эти посланцы не умели читать — более того, ради сохранения тайны им запрещалось овладевать этим искусством. Описание Теодоса передавалось из уст в уста. Заучив его со слов прибывшего, удаляющийся от дворца гонец получал свиток с письменным описанием и отправлялся в путь. Первый гонец дожидался возвращающегося скорохода, получая, таким образом, час на отдых. Тот же порядок повторялся на каждом следующем дорожном пункте до двенадцатого от столицы, примерно в ста двадцати милях от нее, и на каждой дороге, уходящей от него, ждали несколько гонцов. Здесь грамотный эскувитор принимал доставленный свиток и зачитывал его вслух. Таким образом, информация расходилось центробежно от дворца властителей, а известия стекались к нему центростремительно. Сборщики сведений во дворце быстро установили, что Беллерофона и Теодоса видели только на одной дороге — на дороге к Анхиалу.