Хмельное – отрава редкостная. И все, кто живет рядом с человеком, это знают. И ни капли дряни той в рот не возьмут никогда, ни за какие коврижки. Это вон люди пускай травятся, коли думают, что веселей им от чарочки станет… Раньше брауни считал именно так. Но сейчас, когда его мир рухнул, ему уже было все равно. Он встал на задние лапы, подтянулся и стащил со столика тяжелый кубок. Сжал теплые стенки дрожащими ладошками, выдохнул, как, бывало, делал лэрд Вильям, и единым глотком осушил чашу до дна.

– Ох-х-х! – просипел он, смаргивая брызнувшие из глаз слезы. – Ох-х-х!.. – повторил, когда горячая волна прожгла его всего от макушки до пяток. – Ох-х-х… – через минуту протянул домашний дух, чувствуя, как по телу разливается тепло, мысли путаются, а глаза самым непостижимым образом разъезжаются в стороны. – Ик!.. Га-а-адость… Но… ик! Волшебная-а-а…

Брауни неуклюже плюхнулся с кресла на ковер, поднялся на непослушные лапы и, покачиваясь, поплелся вон из кабинета. Кое-как вскарабкался по лестнице, оскальзываясь на гладких деревянных ступенях, и понял, что до гостевой спальни на третьем этаже он попросту не дойдет.

А потом увидел распахнутую дверь. Свечу на столе. Адмирала, склонившегося над листом бумаги и скрипящего пером. И – рядом с ним – большой просмоленный сундук с откинутой крышкой. Такие сундуки брауни любил – в похожих лэрд Вильям дома держал меха. Теплые, мягкие, как лебяжий пух… «П-подойдет…» – пьяно обрадовался домашний дух, заикаясь уже даже в мыслях. После чего, не обращая никакого внимания на сэра Дэвида, проскользнул в комнату и, подпрыгнув, лаской нырнул в манящую темноту обитого кожей ящика. Мехов внутри не оказалось, но брауни это не расстроило. Его больше уже ничто не расстраивало. «Хорошо-о-о… – блаженно подумал упившийся в стельку хранитель очага, зарываясь поглубже в ворох штанов, рубах и курток. – Ох-х, хорошо же-э…» Он уткнулся носом во что-то колюче-шерстяное и закрыл глаза.

Лорд Кэвендиш, отвлекшись на шум, повернул голову. Никого не увидел и, пожав плечами («Померещилось!»), вновь вернулся к своему занятию. Выехать к месту стоянки королевской эскадры ему предстояло на рассвете, а будить жену в такую рань он не хотел. Поэтому все объяснил в письме… Закончив, посыпал лист песком, широко зевнул и поднялся:

– Хоть на час прилягу… Черт бы побрал эту Ирландию!..

Адмирал скинул с плеч камзол, стянул сапоги и, взяв со стола подсвечник, захлопнул крышку своего дорожного сундука.

Брауни внутри даже не проснулся.

Отец Бэннан, не открывая глаз, прислушался. Да нет, показалось… «Кажется, я становлюсь слишком подозрительным», – с неудовольствием подумал аббат, привычно огладив рукой заветный сундучок и чуть приподнял веки. В окошко сарая светила луна, резко очерчивая тени от массивных деревянных балок и выбеляя кучи сена, в которых, закопавшись по самую шею, спали монахи. Бескрайние торфяные болота были уже позади, и братьям наконец посчастливилось добраться до человеческого жилья. Искать постоялый двор община не стала – все были слишком измучены дорогой. Поэтому, когда впустивший их отдохнуть добродушный фермер предложил едва волочащим ноги монахам ночлег, никто даже не подумал отказываться. В доме бы они все не поместились, да и стеснять радушных хозяев аббату не хотелось, поэтому община расположилась на сеновале… Ароматная сухая трава грела не хуже одеяла, желудки были полны свежим молоком и ржаными лепешками, так что братья уснули практически мгновенно.

Только к отцу Бэннану сон не шел. Он лежал неподвижно, держа левую руку на сундучке, а правую – на рукояти меча, и чутко прислушивался к ночной тишине. Шмыгал носом во сне Гален, негромко похрапывал брат Даллан, ворочался, что-то невнятно бормоча, брат Колум… Вроде все как всегда. Но аббата не отпускало странное чувство, что в сарае помимо монахов есть кто-то еще. Неслышный, невидимый в темноте и – не спящий, так же как он, Бэннан… И этот «кто-то» знает, что аббат не спит. Знает и ждет. «Нет, я так с ума сойду, – окончательно поддавшись недостойному гневу, подумал святой отец. – С тех пор, как ушел брат Лири, мне все время бог знает что за спиной чудится!» Аббат едва удержался, чтоб не скрипнуть зубами от досады. Чувство было знакомое. Ох какое знакомое!.. Оно не посещало главу общины с самой боевой молодости, хотя тогда, если вспомнить, не раз сослужило Бэннану хорошую службу… Интуиция, чутье – называйте как хотите, но оно у аббата было. И, промолчав не один десяток лет, вдруг проснулось снова. И игнорировать его святой отец попросту не мог.

«Годфри, – мелькнуло в голове аббата. – Наверняка это он. Его внезапное бегство, пояс, тот странный взгляд тогда, на берегу… Он исчез, чтобы вернуться? А в общину пришел, выходит, за Сокровищем Скеллига?..» Отец Бэннан чуть заметно нахмурился – всякое бывает. Одно непонятно – почему послушник так долго ждал? Ладно – на острове: отыскать веками проверенный тайник без помощи аббата было почти невозможно. Но уж здесь, на большой земле?.. Опытному бойцу не составило бы труда перебить наглотавшихся воды монахов и забрать Сокровище сразу, как только их выбросило на берег. «С другой стороны, Годфри среди нас был такой не единственный, – сам себе возразил отец Бэннан. – Один против троих? Нет, это напрасный и глупый риск, а Годфри не дурак… А раз не дурак, так и нет никакого смысла лежать тут колодой да спящего из себя корчить!»

Аббат решительно открыл глаза, пошевелился – тихо посыпалось с груди сено – и поднял голову. Потом, поразмыслив, сел. На всякий случай пересчитал спящих по головам – все были на месте.

– И то слава богу… – вздохнув, сам себе сказал глава общины.

Копна по левую его руку зашевелилась, и раздался сонный голос Джеральда:

– Все в порядке, отче?..

– Разумеется, сын мой, – успокоил его аббат. – Спите, спите.

Послушник зевнул и затих. Святой отец, пристроив сундучок на колени, задумчиво провел пальцами по длинному клинку. Закаленная сталь холодила кожу, как всегда вселяя в него уверенность, что, пока рука может держать меч, его хозяину бояться нечего. Увы, вот как раз это чувство было обманчивым. Оружие может спасти тело, но оно не может спасти душу. Аббат убеждался в этом не единожды…

Он выпустил меч из рук и, опершись локтями о крышку сундучка, молитвенно сложил ладони. И снова прикрыл глаза.

Он молился за доброе здравие своих братьев. За то, чтобы все они дошли, не поколебав своей веры, не сломавшись под тяжестью невзгод. За то, чтобы все это было не зря… А еще он молился о брате Лири. О монахе, чья смелость и любовь к Господу достойна летописей. О том, кто оставил когда-то свой дом ради неприютных утесов Скеллига, а сам Скеллиг – ради того, чтоб лечь в сырую землю на холмах чужой страны.

Брат Лири, так же как и сам Бэннан, не был ирландцем. Но, несмотря ни на что, он был воистину мужественным человеком.

Пожалуй, единственным человеком, которому аббат действительно доверял. И которого ему сейчас очень не хватало. «Но мне пришлось пойти на это, Господи! – подумал святой отец, уткнувшись лбом в ладони. – Пришлось…»

На холмы Аргиаллы тихо опускался вечер. Погода радовала совсем по-летнему ласковым ветерком, а нагретая за день щедрым солнцем земля медленно отдавала свое тепло людям.

Лорд Мак-Лайон, стоя у распахнутых ворот, благодушно наблюдал, как на пологом берегу реки, весело галдя, возится компания молодых людей во главе с заводилой-Энгусом. Босиком, с мокрыми волосами, в одних штанах, шумные приятели сына Дейдре уже вдоволь накупались и теперь затеяли удить форель. «Они, я гляжу, и правда заядлые рыболовы», – подумал Ивар и посторонился, пропуская во двор Энгуса Мак-Кана и высокого нескладного юношу – внука покойного вождя Бриана. Приятели, судя по обрывкам разговора, решили устроить набег на кухню за наживкой – копать червей было некогда и лень… Лорд оглянулся, заметил появившегося на пороге дома Эрика и сказал вопросительно: