Творимир нахмурился. Он был человек холостой и менять образ жизни не собирался, но супружеские измены осуждал строго. И то, что он увидел, ему совсем не понравилось.

Дэвин вошел в комнату Эрика и остановился на пороге:

– Ну как самочувствие?.. Энгус, я все видел. Не прячь бутылку, не прячь, бессовестный! Брат и так еле ходит, а ты…

– Дядя, это же не ему!..

– Тебе тоже праздновать нечего, – сердито сказал Дэвин, подходя к кровати и вытягивая руку. – Давай сюда.

– Ну дя-а-адя…

– Быстро давай, обормот! Пристрастился… – Вождь отобрал у надутого племянника пыльную бутыль, посмотрел на свет и покачал головой. – Ты гляди, уж больше половины вылакал. Вот все матери скажу!.. И где только берешь, паршивец? Не иначе как опять вчера с Грихаром полночи в карты дулся.

– Вот почему сразу с Грихаром? Я, может…

– Угу! Купил, – хмыкнул Дэвин. – На какие шиши, интересно?.. И хватит его выгораживать – что я, не знаю, какое вино этот старый пьянчуга любит? Половину жалованья в бутылку… А, Кара, и ты здесь?

Госпожа О’Нейлл, сидящая у камина с вышиванием на коленях, подняла голову. Иголка замерла в ее пальцах.

– Если хочешь, я могу выйти.

– Мне-то что? – отмахнулся вождь. – Сиди. Энгус, брысь. И не тяни ручонки, тебе на сегодня хватит.

– Дядя!

– Брысь, сказал!.. Каррик ранен, за него сегодня в караул выйдешь.

– Но я же и так третью ночь дежурю! – возмутился юноша. – Вам, дядюшка, дай волю, так вы меня еще и в поле пахать отправите…

– Не помешало бы, – буркнул Дэвин. – Бегом! Не то еще и завтра осчастливлю.

Энгус скорчил недовольную мину, но снова возражать не рискнул: с дядюшки бы сталось исполнить свое обещание. Вождь поставил бутылку на подоконник и повернулся к сыну:

– Чего ухмыляешься? Очухаешься – твоя очередь дежурить придет… Как сам-то?

– Уже лучше. – Эрик пожал плечами и спрятал улыбку: за спиной вождя в дверном проеме мелькнула физиономия кузена с высунутым языком. Энгус состроил в затылок дяде насмешливую гримаску, весело подмигнул брату и исчез. – Ты куда-то собираешься, отец?

– Да, съезжу к Мэлдуину, проведаю. Совсем он там скоро мхом покроется, отшельник несчастный…

– Но уже вечер! – обеспокоился Эрик, бросив взгляд в окно, за которым малиновел закат.

Дэвин фыркнул:

– И чего?

– Это опасно! – Сын озабоченно сдвинул брови. – Может, лучше завтра?

– Яйца курицу учить будут, – недовольно буркнул вождь О’Нейлл. – «Опасно»… Кого мне бояться после норманнов-то? Одни О’Кэтейны были – да и те все вышли!

– Есть еще другие, – тихо сказала Кара. – Эрик прав, это рискованно. Мы и так тебя недавно чуть не потеряли.

– Можно подумать, тебя б оно сильно расстроило… – хмуро обронил Дэвин. Кара вспыхнула и опустила глаза. – Ладно, недосуг мне тут с вами!.. Поеду. И десяток с собой прихвачу, чай, не совсем еще страх потерял… Кара, к ужину не жди.

Она кивнула, все так же не поднимая головы от рукоделия. Эрик, подождав, пока шаги отца затихнут на лестнице, повернулся к матери:

– Я не понимаю, почему ты позволяешь так с собой обращаться?.. Ты ведь ни в чем перед ним не виновата!

– Ах, милый, – печально улыбнулась госпожа О’Нейлл, – не расстраивайся попусту. Все это неважно…

– Неважно?!

– Хочешь, я тебе почитаю? – Сменив тему, Кара отложила шитье в сторону и потянулась к книжной полке. – Вот, твое любимое. Житие святого Кевина…

– Не надо, мама, – сказал Эрик. И, откинувшись на подушки, попросил: – Лучше прикрой ставни. Я… я устал.

– Конечно, дорогой. – Мать поднялась. – Прости, мы с Энгусом совсем тебе отдохнуть не даем. Ты поспи. Скоро будет ужин, я тебе прямо сюда принесу.

– Не надо, – повторил сын, закрывая глаза. – Мне не хочется.

– Но…

– Если проголодаюсь, позову кого-нибудь, – слабо улыбнулся он. – Ты не волнуйся, мама. Я же, в конце концов, не при смерти!.. Иди. Ты ведь обещала тетушке с нитками помочь, помнишь?

– Ох! – всплеснула руками Кара, поспешно поднимая корзинку с рукоделием. – И правда, ведь Дейдре еще с обеда ждет!.. Отдыхай, милый. Я скажу, чтобы тебя никто не беспокоил.

Она затворила ставни и, наклонившись над кроватью, поцеловала сына в лоб. Эрик повел носом:

– Что это за запах, мама?

– Запах? – удивленно переспросила женщина, выпрямляясь. – Я ничего не чувствую, дорогой!..

– А я чувствую, – наморщил лоб сын. – То ли травы, то ли…

– Ах это! – Она улыбнулась. – Наверное, моя желудочная настойка… Ты спи.

Госпожа О’Нейлл поправила ему одеяло и торопливо вышла из спальни, прикрыв за собой дверь.

– Желудочная настойка, – пробормотал Эрик, – ты пьешь ее как воду, мама!.. Только пахнет она совсем по-другому…

Он прислушался к тишине в коридоре и, откинув плед, поднялся с кровати. Оглянулся на дверь, подошел к окну и взял с подоконника бутылку. Там оставалось еще порядочно.

– Твое здоровье, братишка! – широко улыбнулся Эрик, припав губами к горлышку. Терпкое вино приятно обожгло горло. Пряное, душистое, даже с легкой горчинкой… «А Грихар знает толк в напитках, – подумал юноша, приканчивая остатки. – И ничего не смыслит в картах, раз такое вино Энгусу продул! Раньше было послабже, видно, из тайных запасов достал». Эрик приблизил горлышко к носу, принюхался и недоверчиво хмыкнул. Показалось? Или к аромату дорогого выдержанного вина примешивался какой-то до странности знакомый запах?.. Который вот буквально только что…

– Мама?.. – Молодой человек наморщил брови и оглянулся на дверь. Та почему-то расплывалась в глазах. Легкая горчинка на языке превратилась в едкую вязкую горечь. Ноги стали ватными. – Мама…

Эрик покачнулся и, цепляясь за тяжелую оконную занавесь, сполз на пол.

Творимир еще раз проверил оружие, одернул стеганку и, сняв со спинки стула кольчугу, нырнул в нее головой. Финви, сидя в своем углу на тюфяке, с беспокойством следил за этими сборами. Ему было совершенно непонятно, с чего вдруг русичу понадобилось цеплять на себя столько железа – война же кончилась! Правда, она длилась недолго, и большую ее часть бродяга позорно проспал в каморке своих нанимателей, всеми позабытый, но тем не менее… «Неужели опять что-то не слава богу? – испуганно вжавшись спиной в стену, думал Финви. – Разве ж в обычный караул так-то обряжаются?.. Ох, клянусь святой Бригиттой, не к добру все это, не к добру… Такой кольчугой убить можно, честное слово. Как он ее на плечах таскает?»

Воевода затянул ремень, встряхнулся и принялся надевать широкие кожаные наручи. Откуда он их достал, бродяжка не понял. Но встревожился еще сильнее – наручи он видел на Творимире всего один раз – несколько дней назад, когда вместе с остальными обитателями поместья встречал победителей у ворот. «Опять сражаться?! – похолодел паренек. – Да сколько ж можно?! И без того ни дня спокойного!» Он набрался храбрости и высунул нос из-за спинки кровати:

– Господин, позвольте спросить?..

– Эх? – покосился в его сторону русич, зубами затягивая тесемки.

– Это вот все… – Финви неопределенно махнул рукой на обтянутый серебристой чешуей могучий торс воина, – оно зачем?..

– Эх, – обрубил Творимир, поморщившись. Видимо, сие означало: «Не твое дело». Чего и следовало ожидать.

– В бой, что ли?.. – все-таки рискнул бродяга. – Эвон вы как готовитесь!

Русич не ответил, только плечом дернул – отстань, мол. И, набросив плащ, повернулся к Финви.

– Эх! – Заскорузлый палец уперся пареньку в грудь. И переместился на дверной засов. – Эх.

– Тут сидеть, что ли? – сообразил Финви. – И дверь закрыть, да?

– Эх, – кивнул Творимир, беря со стола перчатки.

Бродяжка потерянно заморгал:

– Хорошо… А зачем?

– Эх! – сурово выдохнул воин, ткнув ему под нос мозолистый кулак.

Паренек быстро закивал:

– Понял-понял!.. А ежели позовут? Или случится чего?

Бывший воевода, уже шагнув через порог, медленно обернулся. И посмотрел на чрезмерно болтливого мальчишку таким многообещающим взглядом, что тот мигом заткнулся. И, снова забравшись на тюфяк с ногами, клятвенно заверил: