– Сколько это продлится? – спросил я детектива Хонду.

– Это расследование уголовного преступления, – резко ответил он, – и продлится оно столько, сколько потребуется.

Я последовал за ним в пустой холл. Мы прошли вдоль бежевых стен коридора, излучавшего тошнотворный запах шкафов с бумагами и боязни замкнутого пространства.

– Сюда, – сказал детектив Хонда.

Он толкнул дверь в комнату с таким длинным столом, что мне показалось, будто я рассматриваю его в телескоп. Во главе стола восседал Ямагава-сан, вокруг него толпились люди в черных костюмах. Двое парней, точные копии близнецов Кану, схватили меня под руки. Впрочем, в этом не было необходимости – меня почти парализовало от ужаса. Я взглянул на детектива Хонду. Он прикуривал от зажигалки «Зиппо», в глазах застыла скука.

– Ватанабе! – тепло приветствовал меня Ямагава-сан. – Наконец-то мы встретились! Прежде всего, позволь тебе сказать, как позабавили нас твои проделки в последние недели. Мы весьма разочарованы, что всему этому приходит конец.

Бандиты не сводили с меня глаз. Ямагава-сан приподнялся над столом – титан в костюме от Армани.

– Однако сегодня ночью ты со своей самодеятельностью перешел границы дозволенного, – сказал он. – Ну, как думаешь, что мы должны с тобой сделать?

Пять минут назад я вошел в офис «Дайва трейдинг». Как и следовало ожидать, в воскресное утро там не было ни души. В здании царила тишина, компьютеры выключены, мусорные корзины пусты. В финансовом Департаменте висел запах пролитой корректирующей жидкости и использованных кофейных фильтров. Это напомнило мне, что старый друг кофеин всегда выручал меня, когда требовалась ясность ума. В голове царил полный беспорядок, и я заправил кофейный аппарат, сел за стол и попытался проанализировать ситуацию Часть меня, трусливая часть, предпочла бы не рассказывать тебе о том, что случилось. Знаешь, я ведь отнюдь не горжусь тем, что совершил. И все же я не могу позволить себе упустить ни единой подробности. Какие у меня могут быть секреты от тебя?

Когда я вернулся в больницу, там царила полная суматоха. Санитары вытаскивали из машин «скорой помощи» носилки, не дожидаясь остановки, и бегом вносили их в здание. Телевизионщики с кансайского кабельного телевидения сновали вокруг, опутывая стоянку проводами. Когда я попытался прорваться внутрь, репортер с пышными кудрявыми волосами и харизматичной улыбкой поднес микрофон к моему лицу и спросил, не был ли я около трех часов ночи в районе Синсайбаси? Камеры застрекотали, сжимая вокруг меня кольцо. Я покачал головой и заспешил восвояси, хотя, честно говоря, в три часа я был именно в Синсайбаси. Впрочем, я вряд ли смог бы поведать репортерам что-нибудь интересное, к тому же ты знаешь, как я боюсь телевизионных камер.

Я вошел через боковой вход, миновал травматологию и реанимацию и поднялся в хирургическое отделение. По пути к госпоже Танаке я прошел мимо спящих пациентов: закутанные, словно мумии, в белые простыни, они оглашали палату согласным храпом, фырканьем и сопением. Последним писком моды здесь были шины на шеях. Доктор Оно разрешил нам с Наоко круглосуточный доступ в палату госпожи Танаки – он считал, что она может воспринимать знакомые голоса, поэтому мы должны постоянно разговаривать с ней. Такой односторонний диалог являлся вопиющим нарушением обычного порядка вещей. Если госпожа Танака слышала нас, наверняка она была в отчаянии, что не может поделиться своими бесценными наблюдениями.

Наоко разговаривала с больной, когда я покидал пату – когда я вернулся, она продолжала все тот же нескончаемый монолог:

– Я приготовила дяде горячий пунш, а потом уложила его в постель. Ему сегодня досталось, поэтому я решила, что капелька бренди не повредит…

Помнишь, как яростно госпожа Танака негодовала, когда ее муж выпивал? Видимо, Наоко хочет, чтобы сильные эмоции разбудили тетушку. Бедная девушка совсем измучилась. Элегантная прическа деловой женщины превратилась в птичье гнездо, от слез лицо пошло красными пятнами. Наоко отвезла дядю на квартиру, которую снимала вместе с подругой, а затем примчалась в больницу, чтобы сидеть у постели тети. Наверное, за всю ночь она и глаз не сомкнула.

– Господин Сато! – воскликнула Наоко, заметив меня. – Вас не было всего пару часов! Этого недостаточно для хорошего сна.

– А сами-то, госпожа Танака? Сиделка сказала, что вы поехали отвозить дядю и обернулись меньше, чем за час.

Наоко вздохнула, пальцы девушки сжимали безжизненную руку больной.

– Посмотрите на нее. Увы, пока нет никаких улучшений!

Наоко была так измучена и взвинчена, что я заставил ее пойти на крышу и подышать свежим воздухом. Когда она ушла, я занял ее место на жестком пластмассовом стуле рядом с кроватью.

– Извините, что оставил вас, госпожа Танака, – неловко промолвил я. – Пришлось заниматься одним неотложным вопросом, связанным с работой.

Госпожа Танака выглядела неважно. К запястью крепилась иголка капельницы, из левой ноздри торчала трубка. Запавшие желтые веки и белый халат с разрезанными рукавами, в который переодели старушку, выглядели пугающе. Седые кудряшки примяты бинтом. Наверное, им пришлось сбрить часть волос на голове. Когда госпожа Танака проснется, она будет страшно возмущена.

В половине шестого палата начала проявлять признаки жизни. Болтая, уборщицы выгребали содержимое мусорных корзин. Тележка с бельем прогромыхала по коридору. Заметив, что солнце уже взошло, я раздвинул шторы, чтобы его живительные лучи, содержащие витамин Д, упали на госпожу Танаку.

– Что за чудесная погода для воскресенья! – заметил я с фальшивым воодушевлением.

Госпожа Танака неподвижно лежала на жестких белых простынях. Двигалась только жидкость в трубках Горло перехватило, комната поплыла перед глазами, я молча занял свое место у постели больной.

Наоко думала, что я отлучался из больницы, чтобы поспать, но она ошибалась. Пока девушка самоотверженно сидела у кровати тети, я мог какое-то время не думать о лежащей в коме госпоже Танаке. Меня одолевали другие заботы – дело, которое требовало немедленного разрешения. Я должен узнать всю правду, пока еще расплывчатую, словно видение, мелькнувшее средь облаков.

Телефонный разговор с Марико стал для меня громом среди ясного неба. Повесив трубку, я бессильно прислонился к стене.

– Бедная, бедная девочка, – прошептал я.

Вынув записную книжку, трясущимися руками, я набрал нужный номер.

Через десять минут такси везло меня по улицам Осаки.

– В такое время люди обычно едут домой, – с сильным кансайским акцентом промолвил шофер.

В зеркале заднего вида я заметил его испытующий взгляд.

– У меня срочное дело, – ответил я резко.

– Похоже, вы и вправду спешите. – Шофер почел за благо оставить тему.

Таксист не смог проехать по Суомачи из-за затора, который образовали полицейские машины и кареты «скорой помощи».

– Мафиозные разборки, наверное, – поморщился он!

Я велел ему везти меня на Америка-Мура. Нужно пройтись, чтобы немного выпустить пар.

Я расстегнул пиджак. Неоновый свет пятнал улицы, усеянные пустыми сигаретными пачками. Где-то вдали звучали полицейские сирены. Я должен дать им понять, что не собираюсь терпеть подобное обращение. Здравый смысл твердил мне, что сначала следует успокоиться, но я был слишком возбужден, чтобы прислушаться к его доводам. Поэтому вместо того, чтобы во время недолгой прогулки выпустить пар, я еще больше распалил себя, превратившись прямо-таки в вулкан раздражения.

У входа в отель «Плаза» стояли два швейцара. Они поклонились и открыли передо мной стеклянные двери. Я оказался в холле. Холл отвечал всем запросам непристойно богатых людей: мраморный пол, гигантская лестница, ведущая на балкон, однако это великолепие не могло развеять мою угрюмость. Я протопал мимо стойки администратора с таким видом, словно попал не в дорогущий отель, в дешевую забегаловку.