Мэри никогда еще не выглядела такой довольной. Она закрыла глаза и подставила лицо под струю воды. Яркий свет ее души рассеивался неистовым радужным спектром, бьющим прямо из груди. Я прошел сквозь нее, вглядываясь внутрь… И внезапно заметил нечто удивительное. Мэри знала, что никакого пожара не было и в помине! Она знала это благодаря скрытому дару. Ее дар будет ждать своего часа, пока реальность для Мэри не разорвется в клочья. С ней это случится так же неожиданно, как некогда случилось со мной. Холодок прошел по позвоночнику. Скоро, совсем скоро Мэри присоединится ко мне.

Как тебе известно, воскресенье в доме Сато во все времена был днем забот. Всегда находилась какая-нибудь домашняя работа: покраска изгороди, например, или уборка листьев из водосточного желоба. Я помню, как ты любила, надев косынку, бродить из комнаты в комнату, натирая каждую поверхность, пока все вокруг не начинало сиять. Ты настаивала на разделении труда, утверждая, что мне хватает и ежедневной офисной рутины. Если я предлагал вымыть пол или вытереть дощечки жалюзи, ты махала на меня метелкой из перьев и восклицала: «Нет, никогда! Чтобы мой муж!..»

Теперь, когда тебя не стало, все обязанности по поддержанию чистоты в доме легли на мои плечи. Надеюсь, ты была бы довольна мною.

После завтрака я переоделся в спортивный костюм и приступил к работе. Зарядившая с утра серая морось помешала моим планам подрезать живую изгородь, отделявшую наш участок от участка Танаки, поэтому я принялся протирать ступеньки и полировать перила лестницы. Затем подмел и проветрил пустующую комнату. При свете дня я не мог понять, что вызвало мой страх и поспешное бегство в бар прошлой ночью. Подметая, я заметил, что доски пола и вправду скрипят. Не удивлюсь, если они скрипят сами по себе. Окончательно убедив себя в этом, я направился в спальню.

Как всегда, я оставил уборку нашего домашнего алтаря на потом, когда весь дом уже сиял чистотой. Преклонив колени перед ракой, я протер мемориальные таблички и смахнул пепел от сгоревшего ладана. Ты смотрела на меня из своей золотой лакированной рамки: платье с высоким воротом, на лице написано равнодушие. Надо было вставить в рамку фотографию с переправы на Кюсю, ту, где ты с улыбкой опираешься на перила, а ветер лохматит волосы. Однако здравый смысл диктовал выбрать более серьезный снимок, который не вызвал бы неудовольствия твоей уважаемой матери, чья фотография стояла рядом в позолоченной рамке. Я попрыскал на стекло специальной жидкостью и протирал его до тех пор, пока оно не засияло.

После обеда распогодилось. Я отправился на прогулку по залитым солнцем окрестностям. От влаги земля пружинила под ногами. Кругом раздавались крики невидимых детей, стук скакалки и шорох ног по бетону. Я выбрал протоптанную дорожку за школьным теннисным кортом, ведущую в бамбуковые заросли. Среди тонких стволов бамбука возились фермеры, выкапывая молодые побеги для продажи на местном рынке.

Воздух был свеж, в нем уже чувствовалось приближение весны. В жилом комплексе «Шангри-Ла» почти с каждого балкона свисали хлопчатобумажные матрацы-футоны. Домохозяйки выбивали ковры. Маленький мальчик ездил на трехколесном велосипеде вокруг «тойоты», а его отец тем временем пылесосил сиденья автомобиля. Эти картинки рождали во мне чувство общественной гордости и поднимали настроение.

Когда я проходил мимо рисового поля, мысли покорно вернулись к прошлой ночи. Я надеялся, что Марико не расстроится из-за моего внезапного ухода. На самом деле я рассердился не на нее, а на Мураками-сан. Нет, все-таки неправильно, что девушка, едва окончив школу, приходит работать в прокуренный хостесс-бар! Печально думать, что там она может привыкнуть к алкоголю и общению с завсегдатаями подобных мест. И чего я потащился в этот бар? Никогда больше не вернусь туда, особенно теперь, зная, что мы с тобой стали предметом досужих сплетен.

Шатания по округе пробудили сильнейшую жажду. Я остановился у магазина на Томоока-лейн, чтобы купить бутылку грейпфрутового сока. Пока я был занят соком (негоже перенимать дурную привычку – пить на ходу), двое мальчишек на велосипеде кружили по парковке: один сидел за рулем, другой стоял на задней раме, сжимая плечо приятеля. Мальчишки носили мешковатые футболки и штаны и совершенно не стеснялись резинок трусов, торчащих из-под штанов. Они остановились в метре от меня, и мальчишка, сидевший сзади, спрыгнул на землю и извлек из мешковатого кармана несколько монет.

– Эй, господин, не купите нам пачку сигарет? Сдачу оставьте себе.

Мальчишке было не больше двенадцати, а его приятелю и то меньше. Он протянул мне монеты, совершенно уверенный, что я не откажу.

– Детям курить вредно, – начал я. – Лучше вообще не начинать. Вам кажется, что это вполне безобидно, пока вы молоды, но потом вы становитесь зависимыми от привычки, которая является источником множества болезней…

Мальчишка скорчил жуткую гримасу – ну вылитая горгулья.

– Заткнись, дед, – фыркнул он. – Нам твоя лекция ни к чему, за углом есть автомат с сигаретами – там и купим.

– Ага, пошел в жопу, – добавил второй юный бунтарь.

Мальчишка снова оседлал велосипед. Несколько секунд я подыскивал, подходящий ответ, пока наконец не выкрикнул с возмущением:

– Я знаю ваших матерей и все им расскажу!

Разумеется, я знать не знал матерей этих невоспитанных подростков, но, по-моему, обнаружил их ахиллесову пяту. Мальчишеское нахальство куда-то улетучилось – малолетние хулиганы со страхом оглянулись и укатили восвояси, быстро крутя педали.

На пути домой я остановился у цветочного прилавка рядом с магазином похоронных принадлежностей Накаямы, чтобы купить розовые розы, как наказала госпожа Танака. Однако, добравшись до дома, я обнаружил, что попал впросак – наверное, розы срезали давно, ибо лепестки слегка подвяли и потемнели по краям. Я еще немного поволновался, выбирая галстук и запонки.

И вот я стою у порога госпожи Танаки. Палец уже тянулся к звонку, когда дверь распахнулась словно от сильного порыва ветра.

– Господин Сато! – воскликнула госпожа Танака. – Какой сюрприз! Как вы элегантны в этом костюме!

Госпожа Танака сменила домашнюю одежду на изящное фиолетовое платье; На переднем кармане красовалась вышивка – кошка, играющая с мотком пряжи; без сомнения, вышивка была делом рук самой хозяйки. Тонкие седые волосы она тщательно уложила и покрыла лаком.

– Добрый вечер, госпожа Танака! Надеюсь, я не опоздал.

– Минуты на полторы, – отвечала она, – не беспокойтесь, вы здесь, и это главное. Чего же мы ждем? Входите.

Я оставил туфли в прихожей и надел гостевые тапочки персикового цвета. Внимание мое привлекли кожаные ботинки на высоком каблуке. Вряд ли преклонные годы и ревматизм госпожи Танаки позволяли ей носить такую вызывающую обувь, а стало быть, ботинки могли принадлежать только Наоко.

Госпожа Танака возбужденно втолкнула меня в гостиную.

– Наоко! Наоко! – воскликнула она. – Мой сосед господин Сато пришел!

Наоко сидела на полу, скрестив ноги, и смотрела семичасовые новости. Когда я вошел, она поднялась. Господин Танака дремал в плетеном кресле, разинув во сне рот.

– Добрый вечер, господин Сато, – с поклоном поздоровалась Наоко.

– Добрый вечер, госпожа Танака, – поклонился я в ответ.

– Давно не виделись, – сказала Наоко, – вы прекрасно выглядите.

– Вы тоже, госпожа Танака.

– Пожалуйста, зовите меня Наоко.

Голос у нее был такой же властный и громкий, как и раньше. Ее внешность тоже совсем не изменилась: бледные, угловатые черты, крашеные красновато-коричневые волосы безжизненно свисают с плеч. Стройная и подтянутая в черной рубашке и брюках, Наоко с головы до ног воплощала собой тип современной деловой женщины, совершенно чуждый уютному дому госпожи Танаки с вязаными попонками на стульях и симпатичными статуэтками ангелков.