– Разве вы не упоминали об этом? – спросила она.

– Нет.

– Разве вы не говорили о своей жене? Не могу объяснить, почему я подумала…

Я успокоился. Порозовевшая Марико принялась протирать барную стойку. Должно быть, ей сказал Мураками-сан. Он рассказал ей все, что знал о нас с тобой.

Марико издала нервный смешок.

– Простите. Мне не стоило вмешиваться…

– Я не делаю секрета из того, что живу один, – улыбнулся я, стремясь рассеять ее смущение.

Она наверняка слышала то, что обо мне болтают. Разве Марико виновата в том, что у нее есть уши?

– Еще коктейль?

– Нет, спасибо. Я должен идти домой.

Казалось, мой ответ расстроил Марико.

– Уже? Еще ведь так рано…

В это мгновение перед ней возникла Стефани, помахивая листочками с заказами.

– Марико, не сбегаешь на кухню передать Ватанабе заказы?

Марико выхватила листки, не обращая внимания на удивленно приподнятые брови Стефани.

– Подождете минутку? – спросила Марико с мольбой. – Я быстро. Хочу кое-что рассказать вам.

Я кивнул. Однако стоило ей скрыться из виду, я взял пальто и вышел из бара.

Я проснулась под шум радио. На постель падали лучи нежаркого солнца, простыня обвилась вокруг тела, словно лиана. Несколько секунд я лежала неподвижно, силясь понять, где нахожусь. Пустые сигаретные пачки и недочитанные дешевые романы в бумажных обложках усеивали татами, в ногах матраца маячило алое пятно – туда я вчера швырнула платье. Сегодня мне опять снилась работа. В последнее время она снилась все чаще.

Взгляд на будильник подсказал, что большая часть дня уже позади. Я натянула измятую футболку и босыми ногами прошлепала на кухню. Марико, в полосатой косынке и аккуратной юбочке похожая на домохозяйку, стояла у плиты, тряся шипящую сковороду.

– Привет.

Марико вздрогнула и обернулась – одна рука сжимает лопатку, другая прижата к сердцу.

– Мэри, как ты меня испугала!

– Прости.

Я привстала на цыпочки, пытаясь разглядеть, что она готовит.

– Шпинат и баклажаны. Попробуй, тебе должно понравиться, если любишь…

Остаток фразы проглотил шум вытяжки и пар, так как Марико снова отвернулась к плите. Я примостилась у кухонного стола и вытащила сигарету из смятой пачки «Лаки страйк». Марико положила в чашку рис и поставила ее передо мной.

– Спорим, ты проголодалась, – сказала она. – Не стоит курить на пустой желудок.

Марико выставила на стол суп мисо, лакированные палочки и тарелку с овощами. Мне показалось, что ей не хотелось есть в одиночку, поэтому она исхитрилась приготовить еду к моему пробуждению.

– Мама-сан уже выяснила, почему вчера сработал тревожный сигнал? – спросила я.

– Сломали пожарную сигнализацию в коридоре. Наверное, кто-то из ее врагов.

– А кто ее враги? – заинтересовалась я.

– Да кто-нибудь из девушек, раньше работавших в баре…

Я была в кабинке караоке, когда проникновенное исполнение клиентом «Ближе к тебе» прервал визг пожарной сирены. Через секунду включились разбрызгиватели под потолком. Все заметались. Престарелый миллионер, сидевший рядом со мной, учащенно задышал. Он все повторял: «Землетрясение? Это землетрясение?», в то время как Катя поглаживала его по руке и успокаивала, словно неразумного ребенка – в этом она мастерица. Побледневшая как смерть Мама-сан выводила людей из бара. Напуганные и промокшие бизнесмены и служащие корпораций – не самые щедрые клиенты.

Визг сигнализации заставил воздух сгуститься. Люди прижимали руки к ушам, а я не обращала на звук никакого внимания. Вода, падавшая из отверстий в потолке, освежала, словно ливень в душный полдень. Зная, что никто на меня не смотрит, я закрыла глаза и подставила лицо под струи.

– Я знала, что опасности нет, – сказала я Марико, – почему-то я решила, что это была…

Я никак не могла подобрать нужное слово, сегодня мой активный словарь спал, свернувшись клубочком.

– Учебная тревога, – подсказала Марико.

Она сложила ладони перед собой и произнесла благодарственную молитву. Я повторила слова молитвы за ней и набросилась на еду. Там, где овощи соприкасались со сковородкой, мякоть баклажана стала цвета индиго.

– А я была уверена, что мы горим, – заметила Марико. – даже почувствовала запах дыма. Успела вспомнить присказку: «Для смерти есть места и получше, чем хостесс-бар».

– Для работы есть места и получше, чем хостесс-бар, – в тон ей ответила я.

Марико улыбнулась, на щеках образовались ямочки.

– Три месяца, – сказала она, – и я смогу выплатить долги отца, а затем вернусь в Фукуоку.

– Через три месяца и меня здесь не будет, – заметила я. – Давай устроим совместную прощальную вечеринку?

Я ела в два раза быстрее, чем Марико. Затем воткнула палочки в остатки риса – палочки стояли прямо, словно деревянные ходули. Я отпихнула пиалу и взяла сигарету. Марико подняла глаза от края чашки, из которой пила, и, расплескав свой суп на стол, быстрым движением вытащила мои палочки.

– Никогда так не делай, – строго сказала она, словно я по ошибке включила фен в радиорозетку. – Плохая примета… Так мы предлагаем рис умершим.

– Я не суеверна, – пожала плечами я.

– А им все равно, – ответила Марико, – суеверна ты или нет.

Марико вновь принялась есть суп. В комнате стало тихо – только тикали часы да слышалось недовольное цоканье.

Для Марико работа в баре не была первой работой в ее жизни. Сначала она была учительницей младших классов. Через год после того, как Марико стала работать в школе, на ферме ее отца начались проблемы. Ему пришлось взять большой заем, и Марико устроилась в бар, чтобы помочь семье выплачивать ежемесячный взнос. Марико никогда не уточняла, чьим это было решением, ее или отца.

В баре Марико пользовалась успехом, хотя никогда не пыталась заигрывать с клиентами или провоцировать их на сексуальные отношения. Ее свежесть и естественность, а также принятая на себя роль официантки и советчицы, составляли секрет Марико. Некоторые клиенты шли в бар вовсе не за сексуальным стимулом, им хотелось, чтобы с ними понянчились, словно с маленьким детьми. Хотелось отвлечься от жесткой борьбы за выживание в своих фирмах и корпорациях. В то время как я пыталась развеять мрачность клиентов игрой с напитками, Марико внимательно выслушивала их нытье и несколькими искусно подобранными словами умела убедить клиентов в том, что их проблемы не стоят выеденного яйца.

Я все время забывала, что Марико – еще подросток. Меня поражало в ней отсутствие интереса к музыке, моде, сверстникам – в ее годы эти увлечения занимали все мои думы. Целыми днями Марико могла гулять по улицам или смотреть телевизор. Она готовила еду, убиралась в квартире, всегда была приветлива и ненавязчива. Единственный раз я видела, как Марико вышла из себя. В четыре утра Юдзи курил косячок на кухне. Марико выскочила из комнаты в пижаме с песиком Снупи на груди и заявила, что не потерпит в своем доме наркотиков. Юдзи так удивился ее гневу, что тут же загасил сигарету и стал сбивчиво извиняться. Впрочем, Марико не возражала против курения. Она говорила, что привыкла к табачному дыму, потому что в ее семье все курили. Иногда, приходя с работы, я находила свои пепельницы вымытыми и высушенными.

После того как я приняла душ и переоделась, мы с Марико отправились на работу. Дождь только начался, и мы постояли в фойе, рассматривая море зонтов внизу. Затем все-таки вошли в пропахший сыростью лифт. На шестом этаже не было окон. При желании мы могли представить себе, что на улице солнечно, как в Дубае, и это было самым мудрым решением.

Моя смена началась в баре, где я смешивала напитки и перебрасывалась короткими фразами с одинокими посетителями, сидевшими у стойки. Сегодня на сцене пел японец в ковбойской шляпе. Я протирала пепельницы и наблюдала за ним в неверном желтоватом свете ламп. Печальные «Деревенские дороги» Джона Денвера неожиданно заставили меня испытать укол тоски по Англии.