Марико улыбнулась.

– Такое случается довольно редко. Экзамены, эмоциональное напряжение, землетрясение. Все эти вещи навевают на меня глубокую дрему.

Темнота накрыла кухню словно рой безмолвных пчел. Сидящая через стол Марико казалась гораздо старше своих лет.

– Наверное, это всегда пугает вас, – заметил я.

– Да нет, не особенно.

Я пытаюсь контролировать болезнь, пытаюсь обмануть свой разум, убедив его, что я спокойна. Но это не всегда срабатывает. Вчера я получила плохие вести и вот… не смогла предотвратить то, что случилось.

Должно быть, она говорила о смерти отца. Я спросил себя, помнит ли Марико о том, что вчера уже рассказала мне о ней? Я решил не упоминать об этом печальном событии, чтобы она снова не расстроилась.

– Вы принимаете какие-нибудь таблетки, чтобы контролировать болезнь?

Марико покачала головой.

– Нет таких таблеток, которые могли бы разбудить меня в этом состоянии.

– Ужасно.

– К этому привыкаешь.

Ее спокойная улыбка убедила меня, что Марико смирилась с неудобствами, которые доставляла ей болезнь.

– Могу я включить свет?

Марико встала, и, не успел я вмешаться, как комнату залил яркий свет. Я вздрогнул, а Марико подняла корзину с пола и поставила на разделочный стол.

– Мне нужно приготовить ужин. Наверное, вы голодны.

– Марико, это мне следует приготовить вам ужин, – сказал я, – разве вы не моя гостья, в конце концов?

– У меня есть особый рецепт.

Марико была очень настойчива.

Внезапно я понял, что она так и не сказала мне, что привело ее в мой дом. Я отошел к холодильнику и поднял кувшин с ячменным чаем. Я смотрел, как Марико выкладывает продукты из корзины на стол. Несмотря на то, что для покупок было уже поздновато, продукты выглядели великолепно: свежая гречишная лапша, грибы шиитаке, перцы, лук и куриные грудки. Марико повязала фартук в шахматную клетку и туго затянула завязки. Затем взяла деревянную разделочную доску и выбрала длинный тонкий нож.

– То, что надо, – заметила она, восхитившись его остротой.

Затем девушка начала мыть овощи.

– Марико, – произнес я, – как вы нашли мой дом? Услышав вопрос, она тут же закрыла кран, однако не обернулась. Марико стояла прямо, спиной ко мне.

– Хотела бы я вспомнить, – мягко промолвила она, – но никак не получается.

Заметив мой поднятый большой палец, у обочины притормозил синий пикап. В кабине сидели двое работяг с лицами словно из выдубленной кожи. Я с облегчением опустила руку, но тут же поняла, что они остановились, только чтобы поглазеть. Водитель высунулся из окна.

– Эй, блондиночка! – крикнул он, а его закадычный дружок зашелся смехом.

Пикап скрылся из виду, на прощание помахав мне оторванным брезентом Я вышла на дорогу и показала ему вдогонку средний палец Вообще-то подобные жесты мне не свойственны, но сегодня был явно не мой день.

Казалось, стоять мне на этой дороге до скончания века. Ну, полчаса точно. Я чертыхнулась, из-под колес следующей машины полетели камни. Меня уже тошнило от вида рисового поля у дороги. Солнце сжигало кожу. Я до боли хотела увидеть Юдзи. Только мысль о предстоящей встрече с ним удерживала меня от того, чтобы не завалиться в канаву и не зарыдать в голос.

Наконец меня подобрал мелкооптовый торговец туалетами для домашних животных. Он болтал о своих туалетах всю дорогу до Синсайбаси (говорил, что ему потребовалось целых три дня, чтобы научить пользоваться смывом подросшего щенка, а вот умный коп понял бы все с полуслова). Он понравился мне в основном, наверное, потому, что совершенно не обращал внимания на то, что выглядела я так, словно провела ночь под забором. Кроме того, его дурацкая болтовня действовала удивительно успокаивающе. На прощание я взяла его карточку, пообещав нести учение о кошачьих туалетах в массы.

Улица Америки была заполнена народом. Уличные продавцы, распространители рекламных брошюр, угрюмые сборища металлистов и скейтбордистов. Я шла по шумной улице, где каждый магазин зазывал покупателей собственной музыкой. Сладенькая попса манила девчонок в дешевые магазинчики «Все – за сто йен!», из дверей магазина одежды в стиле винтаж слышалось тихое бормотание Сержа Генсбура. Среди модных магазинчиков торчал отель для влюбленных парочек – не заметить его мог только слепой. Над входом возвышалась статуя Свободы. Поднимая факел, она механически подмигивала проходящим мимо. Однажды мы с Юдзи провели здесь ночь в рок-н-ролльном номере. Статуэтка Элвиса Пресли выезжала из стены и начинала петь «Люби меня нежно» всякий раз, когда мы садились на постель.

Я пересекла аллею за закусочной «Мосбургер» и направилась мимо стрип-баров. Черные мешки с мусором безразлично ожидали сборщиков. В это время дня стриптизерши слонялись без дела, ожидая темноты, когда неоновый свет и завсегдатаи окрестных баров снова призовут их к жизни. Единственным живым существом, которого я встретила, за исключением крыс, оказала, повар гриль-ресторана. Он стоял на пороге заведения, посасывая сигарету и разглядывая меня поросячьими глазками. Фартук его был так заляпан кровью, словно повар провел утро на скотобойне.

Мама-сан стояла в дверях в халате из красного шелка. Я никогда еще не видела хозяйку без косметики. Без помады ее губы совершенно терялись на бескровном лице. Впрочем, так мне даже нравилось. Ненакрашенная Мама-сан напоминала обычную женщину из автобуса: старше, но куда естественнее. Сидящий на ее руках господин Бойанж оглушительно залаял. Шерсть его немного свалялась и требовала стрижки.

– Утром я звонила тебе домой, – сказала Мама-сан. – Когда никто не ответил, я решила, что ты идешь сюда.

– Как Юдзи? Где он? Здесь?

Мама-сан коротко хохотнула.

– Глянь-ка на себя. За тобой словно сам дьявол гнался… Юдзи здесь нет. Он в надежном месте, не беспокойся. Попозже я отведу тебя к нему.

Каждое ее слово действовало на меня, словно крохотный успокаивающий укол. Подавляя рыдание, я глубоко вдохнула.

– Я пошла к нему на квартиру, а там оказался этот человек с пистолетом. Он сказал, что ждет Юдзи, он сказал…

Прочие слова потонули в слезах. Я, как дурочка, стояла перед Мамой-сан и рыдала, не в силах остановиться. Слезы текли быстрее, чем я успевала их вытереть.

– Знаю, – сказала Мама-сан. – Я сожалею. Я не смогла предупредить тебя. – К моему удивлению, рука Мамы-сан опустилась на мое плечо. Слезы мешали мне разглядеть выражение ее лица. – Не надо плакать, – сказала она, – худшее уже позади.

Успокаивающим жестом она потрепала меня по плечу. Я попыталась собраться. Вряд ли Мама-сан смогла бы изобразить такое величественное спокойствие, если бы ее сыну угрожала реальная опасность. Я глубоко вдохнула.

– У Юдзи большие неприятности, верно?

– Да уж, по-другому и не скажешь, – ответила Мама-сан. – Но тебе больше не о чем беспокоиться. Я прослежу за тем, чтобы все было в порядке.

Я проглотила последние слезы. Кожа вокруг глаз опухла и покраснела. За время жизни в Японии я никогда еще так не расслаблялась. Я уже и забыла, как успокаивают слезы. Господин Бойанж закрыл глаза от удовольствия, когда рука Мамы-сан принялась чесать его за ушами.

– Выпей с нами чаю, – предложила она.

Я вступила в полумрак бара. Тусклые лампы освещали столы, серебряный зеркальный шар отбрасывал отблески на танцпол. Казалось, это место существует вне времени. Тишина, покой, Мама-сан с ее претензиями на гламурность. Я заметила у барной стойки женщину и смутилась, поняв, что все это время она наблюдала за мной. Рядом с женщиной в складной коляске спал ангелоподобный малыш. Женщина была хорошо одета и очень красива. Блестящие черные волосы обрамляли лицо, которое в полумраке бара казалось светящимся. На барной стойке стояли три глиняные чашки и чайник, из носика которого поднимался пар.

– Знакомьтесь, – сказала Мама-сан. – Айя, это Мэри. Мэри, это Айя.