– Спасибо, Айя, можешь идти.

Айя поклонилась и выплыла из комнаты. Двери закрылись за ней, не оставив в стене никакого следа. Ямагава-сан поднял стакан.

– За тебя, Юдзи. За твое будущее. За то, чтобы ты научился ценить свою незаслуженную свободу.

Мы потянулись вперед, чтобы чокнуться с хозяином.

– Музыка, – объявил Ямагава-сан.

Я вежливо улыбнулась. Он сошел с ума? Ему что, больше нечем заняться, чем проводить время в компании с опозоренным членом банды и его подружкой? Неужели он не видит, как отчаянно мы хотим уйти отсюда? Наверное, его забавляли наши страхи. Ямагава-сан открыл крышку портативного компьютера на столе и пробежался пальцами по клавишам. Тут же из динамиков в потолке на нас упали звуки фортепиано. За вступлением к давно забытой песне раздался бесполый голос Чета Бейкера, от которого по позвоночнику пробежал озноб.

– Вы любите джаз, Мэри? – спросил Ямагава-сан.

– Люблю.

Не такая уж я любительница джаза, но, черт возьми, разве сейчас это имело значение? Мы молча сидели, пока Ямагава-сан, закрыв глаза, с упоением знатока раскачивал головой в такт мелодии. В других обстоятельствах мы с Юдзи уже забились бы в припадке смеха, или, на худой конец, обменялись многозначительными ухмылками, но сейчас мы не осмеливались даже искоса взглянуть друг на друга. Ямагава-сан открыл глаза и вскинул голову. Затем он пустился в долгий и мучительный монолог о Майлсе Девисе – я не успевала следить за его мыслью. Ямагава-сан пожаловался на плохой сезон, который провели в этом году «Ханшинские тигры», и на то, что вынужден был конфисковать кредитную карточку дочери после ее очередного набега на магазины, и так далее, и тому подобное. Я терялась в догадках, откуда взялось это дружелюбие? Неужели он не сердится на Юдзи? Наверное, сегодня Ямагава-сан просто настроен поболтать. Завтра утром он проснется, гадая, какого черта делал вчера вечером.

Я отключилась, убаюканная гипнотическим пением и виски, от которого по телу до самых кончиков пальцев пробежало тепло. Я на удивление расслабилась. Или это поток сознания Ямагавы-сан оказал на меня такое усыплявшее действие? По плазменному экрану проплывали рыбки. Я расфокусировала взгляд, и рыбки растворились, превратившись в калейдоскоп сверкающих плавников. От их кислотных цветов у меня закружилась голова, и я попыталась снова навести яркость, но перед глазами по-прежнему все плыло. Где-то в глубине вспыхнул страх. Какого черта? Что происходит? Я повернулась к Юдзи и попыталась дотянуться до него. Под воздействием силы тяжести рука моя бессильно упала. Юдзи никак не отреагировал на мое движение. Ямагава-сан прервал себя на полуслове.

– Что ж, господин Ояги, был весьма рад, но боюсь, вы уже не знаете, как дождаться конца нашей встречи. У нас есть час, чтобы собрать вещи и убраться из Осаки. Юдзи кивнул и с завидной легкостью выбрался из кресла. Мои же конечности окоченели.

– Юдзи… – Почему мой голос так слаб? – Ноги… мои ноги, как странно…

Я снова протянула к нему руку, но Юдзи отстранился.

От ужаса мои внутренности скрутились в тугой узел. Этого просто не может быть!

– Нет…

Я попыталась коснуться Юдзи, но рука не повиновалась.

Комната жила собственной жизнью: Атональные джазовые мелодии врывались в уши, стены качались и вибрировали. В дверях две фигуры трясли друг другу руки. Дверь закрылась. Я попыталась удержать остатки меркнущего сознания, но вскоре перестала сопротивляться. Так легче.

Упав с невообразимых высот, я лежал на спине. Бледная дневная луна двигалась по небу, обрамленная ступеньками пожарной лестницы. Я лежал на влажном картоне, прислонившись к стене баров «Логово тигра» и «Караоке-ля-ля-лэнд». Тысячу раз я подносил руку к глазам и рассматривал линии судьбы, долины и дельты, заполненные илом. Я изо всех сил пытался сконцентрироваться. Ничего не происходило. Отчаяние и чувство опустошенности разрывали грудь, а я все изгибался и гнулся, пока совершенно не обессилел.

Холодная капля упала на лоб. Должно быть, что небеса оплакивают меня или, напротив, желают подвергнуть мучительной китайской пытке. Если не перестану рассматривать ладонь, то сойду с ума и без вмешательства небес. Но я не сдамся. Чтобы не завопить в голос, я снова и снова подносил руку к лицу и изгибался.

Несколькими часами раньше мы неслись по автостраде. Попадавшиеся нам навстречу пижонские фургоны резко виляли, чтобы избежать столкновения с несущимся в сопровождении гудков встречных машин, словно пуля, выпущенная из ружья, автомобилем. Один раз грузовик, двигавшийся по встречной полосе, вынужден был съехать в канаву рядом с рисовым полем, чтобы избежать столкновения с автомобилем-камикадзе. Впрочем, Красная Кобра никак не отреагировал на эту маленькую неприятность. Мы неслись по спящему пригороду с таким визгом, словно Красная Кобра специально хотел причинить боль ни в чем не повинной резине.

Мысли о злополучном звонке, лишившем его возможности сладостной мести, заполняли всю сущность Красной Кобры. Его пассажир с побелевшими костяшками пальцев не испытывал к бандиту никакой жалости – я ведь советовал ему не отвечать на звонок. Я злился. В баре «Лотос» мы держали судьбу в руках, а потом позволили ей выпорхнуть, словно выигрышный лотерейный билет на ветру. И снова мы с Мэри вынуждены начинать все сначала, словно две квантовые частицы в океане относительности. Возможно, Господь сам и не кидает кости, но порою мне кажется, что наш дорогой Боженька, перебирая кости в ладони, умышленно слегка разжимает пальцы.

На повороте Красная Кобра вдавил тормоза. «Мерседес» резко затормозил, заставив меня повиснуть на ремне безопасности.

– Эй ты, убирайся вон, – прошипел он.

Дорога была пустынна. С обеих сторон тянулась бетонная насыпь. Красная Кобра сжимал руль, мечтая в одиночестве нянчить свое маниакальное отчаяние. Что ж, так даже лучше. Симбиотический потенциал нашего сотрудничества давным-давно исчерпался. Я открыл дверь и приготовился к прогулке до ближайшей станции, которая займет семнадцать минут двадцать секунд.

– Если тебя еще заботит судьба Мэри, – пробурчал он, уставившись в ветровое стекло, – загляни в «Семь чудес света».

Я кивнул, словно и знать не знал о местонахождении Мэри – нужно было поднять его упавшее самомнение. Как только я захлопнул дверцу, Красная Кобра вдавил педаль газа и рванул по дороге с такой скоростью, словно ему оставалось жить последний час. Тогда его безрассудство показалось мне слабостью, теперь когда мне известно многое, я не осуждаю его.

Я добирался до улицы Истинной любви разными видами общественного транспорта. Там я затаился в переулке напротив штаб-квартиры Ямагавы-сан. Хотя до прихода Мэри могло пройти еще несколько часов, а моя способность наблюдать за ней сквозь пространство не зависела от расстояний, я решил, что не мешает подготовиться. Переулок представлял собой настоящее крысиное царство, золотое дно для грызунов, плотность популяции здесь достигала четырех целых трех десятых особей на квадратный метр. Когда я ступил на вонючий порог, крыса юркнула под него и затаилась – из пасти свисали лапки ее отпрысков. Однако меня ей провести не удалось – благодаря моей гиперчувствительности я мог свободно проникать сквозь тротуар в любые дыры и трещины. Для меня не существовало разницы между людским населением города и крысиной популяцией. Подземные передвижения этих каннибалов и разносчиков болезней не были для меня тайной. Впрочем, следует отдать им должное, эти создания оказались гораздо проницательнее людей. Пока я сидел на сыром картоне, крыса наблюдала за мной из-под пожарной лестницы – в ее крошечных глазках светилось понимание того, как я расширяю границы человеческого сознания. Я уважительно кивнул ей перед тем, как пуститься в мой гиперпространственный шпионаж.

С помощью лихого сальто я очутился в четырех улицах к востоку, в баре Мамы-сан. Хозяйка сидела у телефона, пытаясь дозвониться в фирму, занимавшуюся наймом кухонного персонала. Воспоминание о перевернутом мною цветочном горшке жгло ее мозг. Давно уже следовало уволить этого мальчишку, кипела она, держа трубку у уха и услаждая слух Бетховенской пятой симфонией. Я скользнул в крохотную комнату, где Мэри мерила шагами татами, сгорая от желания увидеть Юдзи. Босая, в купальном халате, на ногах мягко вздымался нежный пух. Словно бесконечность на картинах кубистов, внутренности Мэри сияли эстетическим совершенством. Дважды я отводил взгляд, не в силах совладать с восторгом.