– Не знаю, куда со всем этим податься. Так или иначе, все выйдет наружу, вот тогда разразится грандиозный скандал. Что-то вроде Уотергейта, старушка. Начнутся всякие слушания, и, возможно, никто никогда так и не узнает реальную историю. У меня такое ощущение, что только я хотел бы открыть именно ту дверь. Я хочу знать. И должен знать.

Тишина обладала еще одним преимуществом: я слышал, как отвечает мне Нана.

«Бедный Алекс. Армия из одного солдата. Что у тебя еще есть?»

Вопрос вовсе не был риторическим. Она действительно хотела знать. Я задумался… На моей стороне Сэмпсон. Разумеется, у меня есть Бри. И Нед Маони – где-то там, в неизвестности.

И еще появилась идея, терзавшая меня: из тех, что нельзя забыть. Черт, неужели эта ситуация станет еще безнадежнее?

Я положил ладони на руки Наны. Прикосновения теперь особенно важны для меня – они позволяют мне связаться с ней на любое время.

Вентилятор в палате шипел. Кто-то засмеялся в коридоре.

– Спасибо тебе, старушка, – сказал я. – Где бы ты сейчас ни была.

«Всегда пожалуйста», – каким-то образом передала мне Нана, и на этом мы закруглились. Как всегда, последнее слово осталось за ней.

Люди продолжали умирать. Все, кто хоть что-то знал, были в опасности.

Это случилось в двух тысячах миль от Виргинии, на острове Тринидад, рядом со столицей Портоф-Спейн, в ярко-голубом доме, где выросла Эстер Уолкотт. Именно сюда она сбежала после рейда в клуб Тони Николсона.

Родители встретили ее с распростертыми объятиями и, главное, не задавали никаких вопросов о жизни в Америке, с которой она так резко рассталась.

Два года работы в клубе в Виргинии, где она принимала гостей и подбирала девиц, обеспечили ей неплохой счет в банке. Она имела кое-что еще, поэтому со временем рассчитывала завести собственный бутик с косметикой для волос и ногтей, возможно, даже в Уэстмолле, о чем мечтала смолоду. Это казалось ей идеальным началом новой жизни.

Но, проснувшись на третью ночь в родном доме от того, что мужская рука крепко закрыла ей рот и услышав американский акцент, Эстер поняла, что убежала недостаточно далеко.

– Один звук, и прикончу всех в доме. Всех. Поняла, что я сказал, Эстер? Только кивни.

Не закричать было почти невозможно. Дыша глубокими, резкими рывками, она утвердительно кивнула.

– Хорошая девочка, умная девочка. Совсем как в американском клубе. Где твой чемодан? – Эстер показала на стенной шкаф. – Ладно. Теперь медленно садись. – Он посадил ее на кровать, заклеил ей рот клейкой лентой и только тогда отпустил. На улице было очень жарко, но она вся дрожала. От прикосновений его рук к ее животу и груди Эстер чувствовала себя голой, уязвимой и несчастной.

Под дверью появился свет. Сердце Эстер забилось – сначала от надежды, потом от ужаса. Кто-то шел!

Мужчина повернулся к ней и приложил палец к губам, напоминая, что стоит на кону. Ее семья.

Через мгновение послышался легкий стук.

– Эстер? – Голос матери. И тут она сорвалась. Взметнулась правая рука и сорвала ленту с губ.

– Беги, мама! У него пистолет! Беги!

Но дверь спальни широко распахнулась. На мгновение Эстер увидела в проеме широкую тень матери.

Раздался тихий звук, будто пробка из бутылки вылетела, ничего похожего на пистолетный выстрел, но Миранда Уолкотт схватилась за грудь и рухнула на пол.

Теперь Эстер кричала. Она не могла остановиться, если бы даже захотела. Затем она услышала голос отца снизу.

– Эстер? Миранда?

Мужчина двинулся к двери. Эстер бросилась за ним, но упала и снова услышала тот жуткий звук. В холле что-то разбилось. Белые искры замелькали на периферии зрения Эстер, комната поплыла перед глазами. Она попыталась разорвать сетку на окне.

До черных кустов внизу было совсем близко, и Эстер почти вылезла наружу, когда сильные руки схватили ее и втащили назад.

И еще раз Эстер закричала, зная, что соседи услышат ее, но понимая, что случится это слишком поздно, и они не успеют помочь.

Они убьют каждого, кто хоть что-то знал.

И всех, кто попадется по дороге.

Дэймиен приехал домой на выходные, что всех очень обрадовало. Я купил ему билет и попросил приехать отчасти из-за Наны, отчасти потому, что из-за всех этих неприятностей мы еще сильнее скучали по нему.

Мне хотелось собрать всех детей вместе хотя бы на пару дней.

Мы начали с праздничного ужина для Дея; в меню входили его любимые блюда. Салат «Цезарь» для всех, с анчоусами для меня; ленивые сандвичи Наны для младших, которые они уплели с энтузиазмом; пирог Дженни на десерт. Она впервые пекла пирог сама, без помощи Наны. Так что визит Дэймиена был одновременно и счастливым, и печальным событием.

Интересно, какие изменения в доме заметил Дэймиен? Дженни, Али и я уже привыкли к обычаям, заведенным Бри, помогали с работой по дому, накрывали на стол. Для Дэймиена все это было в новинку. Впрочем, он не позволял себе никаких комментариев, только постоянно говорил «спасибо», что очень нравилось Бри.

Когда мы узнали все о делах в академии и получили удовольствие от совместного ужина, я перевел разговор на Нану.

– Давайте потолкуем об этом, – предложил я.

Дженни вздохнула. Она была самой информированной из нас и, как мне казалось, переживала все острее. Они с Наной были невероятно близки, все делали вместе с самого раннего возраста Дженни.

– Что ты имеешь в виду, папа? – спросил Дэймиен. – Мы все знаем, что происходит.

– Только то, что я сказал, – нам нужно поговорить. Мы все надеемся, что вскоре Нане станет лучше. Или она еще какое-то время проведет в коме. Нельзя исключить и того… что она не проснется.

– Она может умереть, – вставила Дженни. – Мы все это понимаем, папа. Даже Али.

Я взглянул на Али; пока он был в полном порядке, но казался взрослее своих лет. Мы с Наной всегда разговаривали с ним, как со взрослым, уважали его мнение даже в раннем детском возрасте. У нас с Наной была своя теория воспитания: любовь к ним никогда не чрезмерна, но отношение к ним в доме не должно отличаться от того, что они встретят за его стенами. То есть нельзя сюсюкать с ними и закрывать глаза на их поведение.

Я кивнул в сторону Дженни.

– Мы все это понимаем, огорчаемся, сердимся. Идите сюда, может быть, именно мне сейчас больше всего нужна ваша помощь.

Мы все обнялись. Думать о Нане лучше молча.

Первой сломалась Бри, за ней расплакались остальные. Ничего стыдного, просто такая любовь. Кто знает, подходит ли это другим семьям, но нам точно подходит.

К понедельнику я уже готовился сделать следующий шаг в расследовании. Ее звали Вили Речлер, хотя читатели знали ее как Дженну. Она и раньше помогала Бюро и муниципальной полиции, особенно отделу нравов.

Вили Речлер была прототипом Перис Хилтон и Синди Адамс в Вашингтоне. Она вела весьма популярный блог со сплетнями; он назывался «Дженна знает». Вили Речлер выкладывала в Интернет небольшие скандальные истории, случившиеся за последние годы, вроде представления Анджелины Джоли в Совет по международным делам или тайного пристрастия Обамы к курению. Особое внимание она уделяла общественной и сексуальной жизни наиболее влиятельных людей – так писала сама Вили Речлер на своей странице.

В тот день мы с Сэмпсоном изловили популярную сплетницу в магазине Неймана Маркуса на Френдшип-Хайтс. Вили запускала новый дизайнерский аромат, что бы это ни означало, под названием, как вы, конечно, догадываетесь, «Дженна знает». Дешевый аромат этой продукции стоял в воздухе.

Она разместилась в центре магазина, рядом с эскалаторами. Прелестные дамы в черном обрызгивали проходящих, а сама Дженна ставила автографы на бутылках, взятых из большой пирамиды красно-черных коробок, стоящих на прилавке в форме буквы «С».

Увидев наши значки детективов, она приложила к груди отменно наманикюренную руку.