— Нет. По поводу того, что произошло раньше. Давным-давно.

Он направился по погруженной в темноту тропинке, ведущей к холму Белой Лошади, размышляя о том, как переплелись истории ученых и студентов, живых и мертвых, сплавляясь воедино соприкосновением, общим прошлым и словами той песни Пола Саймона, которая всплыла у него в сознании. Что-то про то, чтобы взять два тела и скрутить их в одно…

«Очень верно, — подумал Томас. — В духе Шекспира».

В Чикаго стояла жара. Даже у берега озера было знойно и душно. Шоссе Лейкшор-драйв оказалось запружено сплошным потоком машин. Вечером «Чикаго кабс» предстояло сражаться за титул чемпиона Центрального дивизиона НБЛ, поэтому с приближением начала игры ситуация должна была стать только еще хуже.

Томас не понимал, почему Полински, когда они виделись в прошлый раз, предложила встретиться именно здесь. Наверное, красивее — как сказал бы мистер Барнабюс, в духе Шекспира — было бы завершить дело там, где все началось, то есть у него дома. Но Найт сомневался, можно ли считать конец пьес великого драматурга их настоящим финалом, поэтому такой вариант устраивал его больше. За последние несколько дней он много думал о случившемся, о том, как оказался втянут в это и чего добился, если вообще получил хоть какой-то результат. Все в значительной степени возвращалось к Эсколму.

Утерянная пьеса по-прежнему таковой и оставалась. Единственный существовавший экземпляр ее был уничтожен. Блэкстоун умерла, как и Эсколм, Грешэм, Дагенхарт и Тейлор Брэдли.

Счет трупам, достойный «Гамлета».

Была ли во всем этом его вина? Томас решил, что только косвенная, за исключением ситуации с Брэдли. Как знать, быть может, если бы он не вмешался, все было бы гораздо хуже. Ему удалось выяснить некоторые вещи — в своем роде истину, — тоже ценные, хотя они и не могли воскресить мертвых или вернуть утерянную пьесу Шекспира. А ведь именно в этом и заключается суть его работы как учителя: находить и распространять истину, подталкивать других искать ее самостоятельно.

Найт подумал, что забыть это было очень просто. Вероятно, в научных кругах все обстояло еще хуже. Там царила суета, связанная с публикациями и учеными званиями. Томас поймал себя на том, что скрепя сердце сочувствует скептицизму Тейлора Брэдли насчет того, что ему нужно было сделать, чтобы сохранить свое место. Тейлор относился к Шекспиру со страстным восторгом, однако это было просто никому не нужно. Быть может, если бы он преподавал в школе или работал в театре, его место занял бы кто-то другой, пишущий труды об отношении полов и классовой динамике эпохи Возрождения, увиденных через призму горстки пьес какого-то там Шекспира. Тогда, возможно, все остались бы живы.

Томас также разделял гнев Тейлора по поводу сожжения пьесы. Этот акт культурного вандализма не могли оправдать никакие личные неурядицы Дагенхарта. В последние несколько дней Найт, словно одержимый, крутил музыку «ХТС», купил все альбомы группы и скачал из Интернета видеоклипы. Так он наткнулся на песню «Сжигая книги». В ней говорилось, что от этого занятия недалеко и до огня, в котором сгорят люди, писавшие и читавшие эти книги. Хотя у Дагенхарта и в мыслях не было убивать девочек или даже Тейлора, его пылающий фанатизм был таким же жарким и опасным, как у любой религии или политической идеологии.

Слова, слова, слова. Могущественнее меча и, по крайней мере, такие же смертоносные, хотя Томасу казалось, что отношение Энди Партриджа к печатному слову как к чему-то бесконечно священному являлось единственным правильным подходом. Сжигать книги по каким бы то ни было мотивам во все времена могли только варвары и диктаторы. Так будет и впредь.

Сегодня утром Томас позвонил в Атланту Деборе Миллер, чтобы поблагодарить ее и прокрутить ей эту песню, но она все еще была в Мексике, и Тоня понятия не имела, когда та вернется. Ему показалось, что за шутливыми замечаниями насчет того, что Дебора загорает на пляжах Канкуна, в то время как ей, Тоне, приходится одной держать музей на ногах, прозвучало определенное беспокойство.

— Скорее всего, она лазает вверх и вниз по пирамидам майя, — задумчиво произнес вслух Томас, наблюдая за волнами, ласково набегающими на берег.

— Вы уже повадились разговаривать сам с собой, Найт?

Он не увидел, как подошла Полински.

— Привет.

— Репетируете следующее интервью? — спросила следователь, искривляя в усмешке широкий рот. — В последние дни нельзя включить телевизор, чтобы не наткнуться на вас.

— Просто ужасно, правда? — совершенно искренне сказал Томас.

Полински была в светло-сером брючном костюме. Пиджак оттопыривался под мышкой, там, где был пистолет. От жары она вспотела и раскраснелась.

— Но вы помогли обелить имя Эсколма, доказали, что он говорил правду. Весь этот безумный бред о пьесе Шекспира! Неудивительно, что вы знаменитость.

— Пожалуй, — кивнул Томас.

— Насколько я слышала, поиски еще не закончены, правильно?

— Для меня они завершились, но известие о том, что уцелел один экземпляр пьесы, подтолкнуло многих на поиски других. Сейчас все кому не лень допытываются у Эльсбет Черч, что она помнит из «Плодотворных усилий любви», но я сомневаюсь, что она кому-либо что-то скажет. На какое-то время это станет главной задачей научного сообщества.

— Как вы думаете, пьесу найдут?

— Кто может сказать? Вдруг где-то, в каком-нибудь неописанном архиве или в забытом хранилище завалялся еще один экземпляр. Как знать?

После той ночи на Гребне они с Полински разговаривали по несколько раз на дню, часто на конференциях с участием представителей английской и французской полиции, созванных при поддержке Интерпола. Объединив усилия, учитель и следователь помогли собрать вместе все элементы загадки. Лицо Брэдли было опознано по записи камер видеонаблюдения, работающих в подвалах «Демье». Полиция установила, что во время международной конференции шекспироведов он проживал в «Дрейке». Улики в основном были косвенными, но их хватило, чтобы открыть против него дело, и теперь уже криминалистам предстояло заполнить кое-какие пробелы. Эльсбет Черч, которая быстро поправлялась после ранения, заявила полиции Ньюбери, что пригласила Томаса к себе в дом. Все понимали, что это неправда, но полиция, вздохнув с облегчением, сняла с него все обвинения. Дело было фактически закрыто. Томас не представлял себе, о чем им еще говорить, но Полински настояла на личной встрече сразу же после его возвращения в Штаты.

— Для Эсколма очень большое значение имело то, чтобы его правота была доказана, — сказала Полински.

— Вы в этом уверены?

— Да, конечно, — подтвердила следователь, доставая из нагрудного кармана конверт. — Его никак нельзя было назвать состоятельным человеком, но он подозревал, что ему угрожает опасность, и заранее сделал соответствующие распоряжения. В тот день, когда Эсколм написал вам, он также отправил своему адвокату письмо, которое можно рассматривать как его последнюю волю, завещание.