«Так удостойте нас любви, — говорит король Наварры, упрямо не желающий слышать, что его ухаживания отвергнуты, не видящий сборов французских придворных, готовящихся к отъезду, — хотя бы в последний час».

Принцесса отвечает: «Час — слишком краткий срок для заключения вечного союза». [28]

На этом все. Конец.

Вот только, разумеется, это мог быть и не конец. Прочитав последние строчки, Томас поймал себя на том, что гадает о событиях, которые могли произойти в «Плодотворных усилиях любви», о том романтическом завершении, которое отсутствовало в первой пьесе. Никогда еще с того самого момента, как ему впервые сказали о продолжении, он не был так уверен в том, что оно действительно существовало. Приняв эту мысль, Найт больше чем наполовину перестал сомневаться в том, что еще одно творение Шекспира по-прежнему существует.

Несмотря на возбуждение от этой мысли, Томас гадал, не лучше ли остановиться на мрачной незавершенности «Бесплодных усилий любви», хотя эта пьеса нисколько не соответствовала законам романтизма.

«Меньше условностей, больше жизненной достоверности, — подумал он, мысленно возвращаясь к самой последней размолвке с Куми. — Не столько ссора, сколько очередной этап долгого тактического противостояния, конец которого, вероятно, может оказаться ближе к „Бесплодным усилиям любви“, чем к какому-нибудь более жизнерадостному продолжению…»

Подняв взгляд, Томас увидел на противоположном берегу реки пару, поглощенную бурным разговором. Вероятно, он не стал бы задерживать на ней внимание, но тут женщина, которой, судя по виду, было не меньше шестидесяти, внезапно крикнула: «Нет!» — с яростью, поразившей его. В ее длинных черных растрепанных волосах виднелись седые пряди, глаза были широко раскрыты. На виду у Томаса женщина разразилась руганью, размахивая руками и обращаясь к мужчине, который стоял спиной к реке и к Найту. Слов разобрать было нельзя, но такое бешенство внушало тревогу. В гневных тирадах проступали размеренность, даже ритм. Томас, возможно, решил бы, что они репетируют сцену из спектакля, но женщина, похоже, полностью потеряла контроль над собой. Она размахивала руками и гневно тыкала в мужчину длинным костлявым пальцем. Найту показалось, что она обзывает его самыми последними словами, выдает длинные многоэтажные ругательства.

— Кривая, злая жаба! — крикнула женщина.

Возможно, конфликт Томасу только померещился, потому что это была реплика старухи Маргарет, выплескивающей злобу на Ричарда III.

Мужчина, казалось, принимал все это молча или бормотал себе под нос слова, которые не доносились через Эйвон. Он протянул руки, словно пытаясь успокоить женщину, но они были маленькие, крошечные по сравнению с ее яростью.

Вдруг совершенно внезапно все кончилось. Женщина ушла прочь, а мужчина, сгорбленный и поникший, на мгновение повернулся к воде, прежде чем медленно направиться к строительным лесам, окружающим Мемориальный театр.

Потрясенный Томас не мог поверить своим глазам. Это оказался его бывший научный руководитель Рэндолл Дагенхарт.

Томас дважды звонил Куми, прежде чем она наконец ответила. Он долго оттягивал разговор, потому что начал получать удовольствие, разыгрывая сыщика и ученого в этом необычном, пропитанном историей месте, и втайне от себя не желал, чтобы Куми все испортила своим раздражением. Ему хотелось рассказать ей о том, чем он занимался, поделиться этим, но Найт опасался, что вначале последует неловкое объяснение, и поэтому медлил. Как правило, столкнувшись с проблемой, Томас сразу же, в лоб приступал к ее решению, но он понимал, что в отношениях с Куми иногда требуется время. Если надавить, примирения придется ждать дольше.

«Потому что она почти такая же упрямая, как ты».

Голос Куми казался измученным и далеким, хотя сама телефонная линия работала отлично. Томас попросил прощения за то, что не позвонил раньше, а она заверила его, что все в порядке, и в свою очередь извинилась за напрасное беспокойство. Найту следовало бы обрадоваться, но Куми показалась ему такой уставшей и апатичной, что даже эти ее слова прозвучали как-то не так. Он спросил ее о работе, и она ответила в двух словах, все тем же равнодушным тоном, поэтому Томас рассказал ей о том, что произошло с момента последнего разговора, в том числе и о происшествии в развалинах замка. Найт надеялся, что это пробудит в ней сочувствие.

— С тобой все в порядке? — спросила Куми.

— Бодр и весел, как говорят здесь. А у вас тоже в ходу такая присказка? Я уже начинаю путаться.

— Кажется, есть что-то подобное, — ответила Куми.

Она по-прежнему была рассеянной, и ее тревога за Томаса, первопричина гнева во время предыдущего разговора, казалась поверхностной.

— У тебя все хорошо? — спросил Томас.

— Конечно. Просто устала.

— Может быть, мне лучше не мешать?

— Чему?

— Не знаю, — пробормотал Томас. — Работе. Отдыху.

— Возможно.

— Тебя что-то беспокоит?

— Нет, — неопределенно ответила Куми. — Просто я… В общем, не знаю. Давай поговорим об этом как-нибудь в другой раз.

— Но тебе ведь не угрожает опасность, да? — спросил Томас.

Эти слова прозвучали словно реплика из плохого кино, и он пожалел о них, как только произнес, хотя в данных обстоятельствах вопрос был не таким уж и необоснованным. В прошлом из-за Найта ей уже грозила смертельная опасность. Но он оказался не готов к ее ответу, прозвучавшему, как шепот, задыхающийся смешок, подобный нескольким частым вздохам, который быстро перешел во что-то другое. Томас с изумлением понял, что Куми плачет.

— У меня рак, Том, — сказала она. — Рак груди. Опухоль обнаружили две недели назад. Я не придавала ей никакого значения. Думала, что это обыкновенная киста. В прошлый раз я ничего не сказала, была зла на тебя за то, что ты не звонил, и, если честно, не думала, что это что-то серьезное. Но в клинике сделали биопсию и…

— Подожди, — остановил ее Томас. — Что? Рак? Откуда у тебя рак? Ничего не понимаю!

Он действительно ни черта не соображал, не мог воспринимать любые слова Куми, поэтому просто слушал.

Рак?

Куми попросила его не приезжать, поскольку от этого обоим будет только хуже, сказала, что доверяет врачам и считает, что находится в надежных руках. Вскоре она узнает больше о том, как и когда ее будут лечить. Томас стоял, стиснув зубы, чтобы зажать звук внутри, и кивал как идиот. Затем Куми повторила все заново и заплакала, а он слушал и качал головой до тех пор, пока на телефонной карточке не кончились деньги и связь не оборвалась.

Томас бродил по Стратфорду, словно в густом тумане. В таком состоянии он находился после телефонного разговора, с того самого момента, как услышал страшное слово. Весь вечер он провел, закрывшись у себя в комнате, расхаживая из угла в угол или сидя молча по несколько часов подряд. Спал Томас в кресле, проваливаясь в забытье и тотчас же просыпаясь. Он видел сны, которые сразу же забывал, но у него осталось общее чувство страха и тревоги, подобное следам под окном. Запомнил он только последнее видение. Даниэлла Блэкстоун со странными глазами разного цвета, пустыми и безжизненными, и окровавленной головой, прижатой к окну кухни в его доме в Ивенстоуне, беззвучно шевелит губами, произнося имя Куми. Когда Томас проснулся утром, оно его уже ждало, притаившись в углу подобно когтистому хищнику.

Рак.

Тогда Томас отправился бродить по городу. Через два часа он позвонил на сотовый Деборе Миллер и тупо уставился на дисплей в ожидании ответа.

— Нет, как это ни трагично, ты меня не разбудил, — сказала она. — Мне пришлось съездить в Вальядолид, чтобы помочь с лабораторными анализами. Если бы ты позвонил позже, ну, сам понимаешь, в пристойное время, когда мне уже полагалось бы проснуться, я была бы на раскопках, где сигнал сотовой сети можно поймать только в том случае, если подняться над джунглями на вышку высотой четыреста футов, специально построенную для этой цели из дерева.