— Теперь никто не двигается с места, пока я не скажу, что произойдет дальше. Морин, вы войдете в здание почты. Заведующую зовут сестра Карен. Я думаю, что мы вполне можем ей доверять. Скажите ей, что вы хотите подождать меня на почте. Она разрешит вам там поболтаться. Может быть, проведет вас в заднее помещение, чтобы вас не видели, — это было бы замечательно. Но даже если кто и увидит — ничего страшного, они ведь не будут знать, зачем вы в городе.

— А с нами что?

— Когда она уйдет и пробудет на почте пять минут, мы крадучись вылезем и пройдем к дому.

— А Электра?

Вот проклятье! Я забыл включить ее в свой план!

— Надо было оставить ее с девушкой-готкой, — сказал Джонни.

— Ничего. Морин, вам придется взять ее с собой.

— Если мы и в самом деле можем доверять сестре Карен… Подождите меня минутку, я быстро вернусь.

Через несколько минут открылась дверца со стороны водителя и сестра Карен сказала:

— Я собираюсь впустить Электру через грузовую дверь. Никто ее не увидит.

Они ушли, и мы с Джонни остались одни.

— Что теперь?

— Мы прогуляемся. Вылезай тихонько из машины. Пригнись. Беги к дальней стороне почты. Я за тобой.

Он сделал все точно, как я сказал, и минуту спустя мы уже стояли у раскаленных бетонных блоков западной стены почтамта, невидимые с улицы.

— Теперь мы просто пойдем по одной из боковых дорог. Если разыграем все это без лишних эмоций, никто нас не заметит.

Мы пошли. Было, вероятно, градусов сто десять, [76]я чувствовал жар солнца у себя на щеке. Может, в этом еще одна причина, почему Первых так долго практически никто не трогает: тут солнце жарит, как на Марсе. Никому эта земля не нужна.

— Пока что все хорошо, — проговорил я.

Эта боковая дорога была тихой, тут стояли несколько больших домов, виднелись пустые участки. И движения было мало. Любой, кто мог нас увидеть, решил бы, что вот, мол, двое мальчишек возвращаются из коопа.

— Ну так что за план-то? — спросил Джонни.

— Ты сейчас решишь, что у меня крыша поехала.

— Поздно спохватился.

— У тебя нож с собой?

— Ага, а что?

— Дай-ка сюда.

В конце участка я принялся срезать ветки с кустарника.

— Наломай веток, и пусть они будут поменьше и потоньше, прямо как зубочистки. Мы собираемся устроить пожар.

—  Мысобираемся?

— На самом деле это тысобираешься.

Джонни сощурил глаза:

— Ну и придурок! Ты совсем шизанулся.

— Просто наломай веток. Нам понадобится растопка. Я никогда не думал, что придется такое сказать, но — слава Господу — мы посреди пустыни. А эти дрова сухие, словно кости.

Когда у нас собралась приличная куча, я сказал:

— А теперь нам нужен трут. У тебя в карманах волокнистой пыли от ткани не набралось?

Джонни вытащил несколько комочков и осторожно положил их сверху на кучу растопки.

Я порылся в карманах мистера Хебера. В одном обнаружились два комочка белой волокнистой пыли, в другом — два перенесших сухую чистку доллара.

— Вот, разорви их на полоски.

— Ты что, деньги сжечь собираешься?

— Давай делай.

Я нашел ветку примерно с фут длиной и сделал на обоих концах по зарубке. Наклонился вытащить шнурок из ботинка.

— Ты что делаешь?

— Я делаю лук.

Я выдал Джонни блиц-урок о возжигании огня методом трения и трута.

— Где это ты выучился такому дерьму?

— Ты забыл. Я же долгое время был предоставлен исключительно самому себе.

Я собрал все необходимые детали и предупредил Джонни, что ему придется довольно долго трудиться.

— Вся штука в том, что надо получить угольки и положить их на трут. Это потребует некоторого времени, но если работать не останавливаясь, то должно получиться.

— А почему я должен это делать?

— Потому что я собираюсь пробраться через кукурузное поле, оттуда — за дом сестры Кимберли. Там и стану ждать. Когда у тебя огонь разгорится, брось на него столько дров, сколько сможешь, потом иди обратно на почту. Не беги. Просто иди спокойно, вроде ты здешний. Вот уж что хорошо, то хорошо в Месадейле: здесь столько ребят, что одного лишнего вряд ли кто заметит.

— А ты как же?

— Когда пожар начнется, надеюсь, все выбегут из домов и я смогу пробраться внутрь.

— Слушай, ты и правда сошел с ума.

— Я знаю. Но это может сработать.

Я прождал за домом сестры Кимберли почти целый час, прежде чем увидел белый дым. Он постепенно темнел, становясь сначала серым, потом черным, а потом я увидел пламя. Услышал испуганный вопль из большого дома, затем еще один и еще, крики росли и ширились, пока все женщины не принялись звать на помощь. Поднялась суета, люди высыпали из домов, плакали младенцы, женщины и дети бежали к концу участка с кастрюлями воды. Очень скоро в конце участка собралось не менее семидесяти пяти человек, женщины в платьях в стиле «домик в прериях» и ребятишки в одежках с плеча выросших братьев и сестер.

Я не бросился бегом. Я прошел прямо к боковой двери и вошел в дом. В прихожей никого не было, но мне был слышен разговор двух перепуганных женщин на верхней площадке лестницы. Если бы они взглянули вниз, они меня увидели бы, но их отвлекал вид пожара за окном. Я подошел к двери, ведущей в подвальное помещение, но обнаружил на ней висячий замок, небольшой, такой, какой вешают на багаж, на крючке с петлей.

Жены наверху обсуждали, следует ли им тоже пойти на участок. Одна говорила, что следует, другая возражала, что кто-то же должен остаться с малышами. Как раз в этот момент заплакал младенец, и одна из жен сказала: «Ты пойди проверь, что с ним, а я посмотрю, что с другими».

Замок казался таким хрупким, словно кукольным. Я засунул в него нож Джонни. Пара толчков — и он разломился. Одна из жен наверху сказала:

— Ты слышала?

Но другая успокоила ее:

— Это Тимми. Он по всей комнате свои соски разбросал.

Я на цыпочках спустился по лестнице. В самом низу — дверь с переводной картинкой-предупреждением «ВХОДА НЕТ». Я медленно открыл дверь. Это было мое первое появление здесь. Отец называл эту комнату своим святилищем. С тех самых пор, как я покинул Месадейл, я думал о ней как о его могиле.

Однако она не выглядела ни как место убийства, ни как что-то еще вроде того. Кровь смыли, и казалось, мой отец просто ушел куда-то и может вернуться в любую минуту. Даже дыра в спинке кресла выглядела совсем безвредной. Только, по правде говоря, это всегда чувствуется, если вы находитесь там, где кто-то умер. Я чувствовал это, точно какие-то вредные флюиды, вроде ты вовсе и знать не желаешь, какое дерьмовое дело тут сотворилось, а все равно… Так я и стоял там некоторое время, впитывая это чувство. И вот тут-то я и понял, где мне надо искать. Наверху, на полке, над стендом с оружием, где раньше висел его «Биг-бой». Я подкатил туда компьютерное кресло и влез на него, чтобы достать это. Это была Книга Мормона, свалившаяся набок. Только внутри переплета Книги Мормона вовсе не было. Текст выглядел как журнал мастера, записывающего время и выход продукции с конвейера машиностроительного предприятия. Там была длинная колонка инициалов: Р, К, С, Ср, ПЗ и так далее — и ряд, где отмечаются дни недели. Я слез и откатил кресло обратно к столу. Снаружи послышался шум подъехавшей пожарной команды: кричали люди, урчали моторы машин на холостом ходу, работала дизельная помпа. Я подкатил кресло к окну. Открыв окно, я влез в оконную нишу. Она была сделана из стальной полутрубы, какие ставят на подвальные окна, чтобы туда не осыпалась земля. Как раз в этот момент и случилось то, про что я даже не думал, что такое может случиться. Я услышал, как две машины проскрежетали по гравию, захлопали дверцы, а затем голос, который мне никогда не забыть:

— Сестры, да не убоитесь!

Оконная ниша была достаточно большой, чтобы, скорчившись, уместиться в ней. Ее внешний край был дюймах в четырех над землей, и, если соблюдать осторожность, можно было незаметно глянуть наружу. Я находился сбоку дома, а все — за домом, но мне был виден внедорожник Пророка с тонированными стеклами и бронированной обшивкой. Один из его телохранителей обходил машину, проверяя, все ли в порядке. Он выглядел как противоестественный гибрид миссионера и наемника — широкие брюки, строгая белая рубашка с короткими рукавами, солдатский короткий ежик и девятимиллиметровый полуавтоматический пистолет, заткнутый за пояс.