Таково было учение об Искуплении Кровью: каждый человек, будь то мужчина, женщина или ребенок, не верящий в учения Церкви или в слова ее лидеров, мог быть по праву уничтожен посредством меча. Святые, уже горевшие религиозным рвением, восприняли слова Пророка не иначе как Мудрость и Истину. Бригам утвердил созданную им доктрину и благословил Святых на путь убийства во имя веры. Я расплакалась. Хотя я была еще мала, смысл речи Бригама оказался мне ясен.

После службы мы прошли на Мейн-стрит, где в одном из ресторанов продавали мороженое по двадцать пять центов за стаканчик — истинное роскошество, [73]выходящее далеко за пределы скудного маминого бюджета. Однако мама поняла, что меня надо как-то развлечь. Пробуя холодный сладкий шарик, я спросила:

— Зачем Брату Бригаму надо убивать?

— Он не то хотел сказать, — покачала головой мама. — Совсем не то.

— Он сказал то, что хотел сказать, — возразил Аарон. Он уже покончил со своей порцией мороженого и теперь тыкал ложечкой в стаканчик Конни. — Он всегда говорит именно то, что имеет в виду.

— Вообще — да, — согласилась мама. — Но в этот раз он говорил метафорами.

Аарон казался сконфуженным, а Конни принялась поправлять свои локоны. Я же подумала: «Господь очень тщательно подобрал их друг другу».

Вероятно, мама была права в своей оценке. Но даже если так, тирада Бригама произвела глубочайшее впечатление на меня, да и на многих других. Перед нами стоял Глава нашей Церкви, Губернатор нашей Территории, человек, управляющий практически всеми учреждениями, составляющими костяк цивилизации Святых, и во всеуслышание объявлял с кафедры, что убийство оправданно, если совершается ради спасения душ. Здесь, в Молитвенном доме, я собственными глазами увидела и собственными ушами услышала, как он просил людей совершать убийства! Если он и правда не имел этого в виду, надо было прямо об этом сказать.

С тех пор мне приходилось слышать достаточно аргументов против моей интерпретации тех событий. «Слова Бригама вырваны из их первоначального контекста». (Правда, он часто проповедовал милосердие и сочувствие.) «Он говорил метафорически». (Вероятно, ибо это правда, что в тот день ни один из слушателей, бросившись прочь из Табернакля, не подъял свой меч, подобно Лавану. [74]) «Искупление Кровью было продуктом своего времени, ибо яростно независимые Святые находились на пороге войны с Соединенными Штатами Америки». (Могло быть и так, но разве это может служить оправданием?) Все эти доводы суть одни лишь отговорки.

Тем, кто дезавуируют мое свидетельство, считая его всего-навсего (всего-навсего!) тирадой с презрением отвергнутой жены, им я могу сказать: «Вас там не было! Вы не слышали ненависти в голосе Пророка! Вы не видели его ярости!»

Я не теолог, не философ, не историк. Я способна лишь повторить то, что слышала сама, или то, что, как я знаю с высокой долей уверенности, слышали другие люди. Вышеприведенные цитаты, насколько я могу судить, не оспариваются. Оспаривается их интерпретация. Отдавая свое доверие полностью на волю моего Дорогого Читателя, я отныне прекращаю собственные интерпретации, оставляя эту важнейшую задачу целиком на его усмотрение.

И все же спрошу: если даже Бригам Янг призывал к Искуплению Кровью исключительно ради риторического эффекта, как утверждают некоторые, не трудно ли поверить, что столь яростная речь могла остаться без последствий? Не следует заблуждаться: он обронил свои призывы в этот мир, на эту землю. Когда яд попадает в колодец, вода в нем неминуемо превращается в отраву.

Слово что скакун — летит как ветер. Вернувшись в нашу лачугу в Пейсоне, мы узнали, что миссис Майтон уже слышала о проповеди Пророка.

— Если Бригам объявляет, что это правда, значит, так оно и должно быть, — таков был анализ, предложенный Аароном теще.

Кони, моя дорогая невестка, ухитрилась пискнуть:

— Мы что, в опасности?

Аарон не обратил на ее вопрос внимания:

— Чтобы содержать души в чистоте, потребуется много работы.

— Если Бригама и в самом деле так интересует чистота, он не заслал бы нас в этот пропыленный старый поселок, — сделала я свой посильный вклад в общую беседу.

Можете представить себе, как это было воспринято.

Последовала дискуссия в более общих чертах о том, что мог иметь в виду наш Пророк. Мама совершенно искренне верила, что Пророк, хотя и склонный к крайностям, никак не мог иметь в виду побуждение к убийству. Брат же мой, напротив, утверждал, что не может быть никаких сомнений в том, что следует делать, если мы сталкиваемся с нераскаянным грешником. Именно этот аргумент в последующие дни повторялся в домах Святых по всей Территории Юта. Даже на мой пока еще незрелый взгляд, было нехорошо со стороны Пророка — независимо от того, что он на самом деле имел в виду, — оставить своим приверженцам столь свирепую и столь нечеткую инструкцию по поводу того, как им следует поступать.

Надо сказать, что некоторая часть мужчин сочла эту инструкцию достаточно четкой, чтобы принять ее как приказ действовать. Всего неделю спустя стали распространяться слухи, что некая миссис Джонс вместе с ее сыном Джейкобом стали вдруг шатки в вере. Я не была лично знакома с миссис Джонс, хотя узнавала ее, встречая на улице: она была выше обычного роста, типичного для особ женского пола, и носила вычурные шляпы. (Во времена Реформации некоторые Сестры были известны осуждением тех, кто позволял себе носить особенно претенциозные шляпки, заявляя, что они тем самым совершают смертный грех.) Миссис Джонс была вдовою, муж ее погиб в Зимних Квартирах, однако она уже долгое время сопротивлялась вступлению в полигамный брак. Довольно много мужчин чувствовали себя оскорбленными, как бы получившими пощечину, так как она отвергала их предложения. Теперь, в самом начале Реформации, многие считали ее женщиной, которую можно было заподозрить в нелояльном отношении к Учению о множестве духовных жен. Ее сын Джейкоб был того же возраста, что Аарон, но во многих отношениях казался гораздо более взрослым мужчиной, чем мой брат, и даже оказался способен отрастить настоящую, похожую на щетку бороду. Джейкоб проявлял необычайный интерес к индейцам, собирал их головные уборы и бусы. «Изгои» было бы слишком сильным определением для миссис Джонс и ее сына, однако эта пара никогда не составляла единого целого с провинциальным Пейсоном.

Они сопротивлялись яростным атакам Реформации как только могли. Несмотря на то что они посещали все церковные собрания и уплачивали положенную десятину, они воспротивились публичной исповеди и прогнали от двери Домашних Миссионеров (Аарон радостно сообщил эту информацию своим домашним). При том, что официально одобренная доктрина Кровавого Искупления носилась в воздухе, а слова Пророка постоянно звенели в ушах людей, склонных к насилию, потребовалось всего лишь семь дней, чтобы буйствующая толпа набросилась на свою добычу.

Однажды ночью, уже успев заснуть в своем домишке, мы были разбужены каким-то спором дальше по улице. Затем послышался вопль, потом мольба, звук чего-то тяжелого, упавшего на что-то мягкое и толстое, будто молот на мешок с мукой.

Конни откинула занавес-одеяло с криком:

— Аарона дома нет! — В лунном свете перед нами стояло самое жалостное создание, какое я когда-либо видела: она вся дрожала и огромные слезы, словно капли воска, катились у нее по щекам. — Он велел мне оставаться в постели, что бы ни случилось.

Лицо у мамы словно опало.

— Он там, с ними, — произнесла она.

Мне больно об этом вспоминать, но моя мать разрыдалась. И хотя мои противники множество раз подвергали сомнению мои воспоминания об определенных событиях, я никогда и никому не позволю упрекнуть меня во лжи по поводу слез моей матери в ту ночь.

Затем в ночи грянули два пистолетных выстрела, и каждая из нас застыла в неподдельном ужасе. Затем наступила мертвая тишина и долгие часы неопределенности.