— Думаю, ты прав. Ты ведь ничем мне не обязан.

— Мам, просто я не думаю, что смогу хоть чем-то помочь тебе.

— Вероятно, тебе следует уехать.

— Мам, если есть что-то, что я могу сделать, скажи.

— Прошу тебя, уезжай.

— Может, есть что-то еще, что я могу?..

Она повесила трубку. Офицер Кейн помогла ей подняться с табурета. Она разок взглянула на меня… Офицер Кейн то есть. Лицо ее говорило: «Она же твоя мать». Они ушли, и я остался наедине с собой.

— Смотрите-ка, кто вернулся! — Морин сидела за своим столом, печатала. — Мы вас не ожидали раньше завтрашнего дня.

— Мне необходимо увидеться с мистером Хебером.

— Боюсь, он сегодня загружен до предела.

А я ждать не собирался. Мы с Электрой прошагали по коридору прямо в кабинет мистера Хебера. Он говорил по телефону, обсуждая какой-то юридический документ.

— Уф, Джим, мне придется тебе перезвонить.

— Простите, мистер Хебер, — произнесла Морин. — Я пыталась его остановить.

— Мне нужно с вами увидеться.

— Это очевидно. Только сначала успокойтесь.

— Я спокоен, но это не может ждать.

— Ну ладно, ладно. Морин, ведите записи.

Я снял с Электры поводок, и после долгих уговоров она все же улеглась на пол.

— Я знаю, вам покажется, что я псих и несу околесицу, — сказал я, — только она этого не делала.

Произнесенное вслух, это утверждение показалось мне еще более верным.

— Скажите мне, почему вы так думаете?

— Концы с концами не сходятся.

— Что вы имеете в виду?

— Да она же по-прежнему верит во всю эту ерунду. В Пророка, в Церковь, в спасение через многоженство, во всю ихнюю муру. Она же хочет туда вернуться!

Мистер Хебер снял очки и потер глаза:

— Разве не может быть, что она говорит, что верит во все это, хотя на самом деле это не так?

— Нет, абсолютно невозможно. Это дало бы ей повод оправдаться. Она не убивала отца.

— Я все еще не могу вас понять.

— У нее не было причин его убивать. Это и есть самое запсихованное во всей ее истории. Ей на самом деле нравилось так жить.

— Ну ладно. Давайте вернемся к основным показаниям, приведшим к ее аресту. На экране компьютера имеется чат, где ваш отец сообщает, что ваша мать только что вошла в комнату, а это случилось как раз перед тем, как он был застрелен. У нас имеется свидетель-очевидец, утверждающий, что ваша мама поднялась из подвала примерно в момент смерти вашего отца. И мы получили отпечатки вашей матери на орудии убийства. В данный момент у меня нет объяснений ничему из всего сказанного.

— Так давайте найдем их!

— Я стараюсь.

— Так старайтесь посильней!

— Мне нужно, чтобы вы посмотрели на все с моей точки зрения. То, как сейчас обстоят дела, не потребует от прокурора слишком богатого воображения, чтобы привести десяток гипотетических причин, по которым ваша мама могла захотеть убить вашего отца.

— Гипотетическое тут не имеет никакого значения. Она его не убивала.

— Мы очень далеки от того, чтобы доказать это.

Помните всю эту бодягу насчет того, что мы с ним в одной команде? Вдруг мне подумалось, что это вовсе не так. Мне пришлось задать себе вопрос: а с чего вдруг этот мормонский адвокат взялся мою мать защищать? Его религия и моя экс-религия вот уже сто с лишним лет как не идет в счет.

— Почему вы помогаете моей матери? — спросил я. — Зачем взяли это дело?

— Я беру много бесплатных дел.

— Но зачем — мамино?

— Джордан, вы не хотите рассказать мне, что происходит? Вы были у меня вчера, и мы находились практически в одной лодке. Сегодня вы во всем сомневаетесь. В чем дело? Что-то случилось?

— Я ездил в Месадейл — вот что случилось. Когда туда попадаешь и видишь, как там все, на хрен, перекручено, понимаешь, что на самом деле все совсем не так, как кажется.

— Джордан, возьмите себя в руки, я все понимаю.

— Нет, вы не понимаете.

Мистер Хебер резким движением открыл бутылку воды.

— Послушайте, я не виню вас за то, что вы вышли из себя. Я понимаю — вам хочется, чтобы что-то делалось немедленно, сейчас же, но для вашей мамы это будет не самый лучший метод действий.

— А что будет лучше?

— Мне не больше, чем вам, нравится то, что происходит там, в пустыне. Этот тип, этот лже-Пророк погубил множество жизней, к тому же он походя извратил мою религию. И это продолжается уже слишком долгое время. Джордан, ситуация меняется. Почти каждую неделю поступает очередной звонок в ФБР, или в министерство юстиции, или в прессу о том, что там происходит. Нужно доиграть эту игру до конца. Я не хочу, чтобы судили вашу маму, Джордан. Я хочу, чтобы судили Пророка и его Церковь. Поэтому нам нужно немного подождать, хорошо?

— Сколько — немного?

— Я бы хотел задержать процесс на несколько месяцев, может быть, на год.

— На год?

— Я понимаю, это кажется очень долгим сроком, но на самом деле это не так. Происходит очень много такого, о чем ни вы, ни я просто не знаем. Соперничающие фракции, люди бегут, другие бросают вызов авторитету Пророка… В данный момент Пророка прессуют как снаружи, так и изнутри. Дело вашей матери пройдет гораздо глаже, если оно окажется частью этой более значительной истории.

— Не знаю, с кем вы обо всем этом разговариваете, но, простите, я только что побывал в Месадейле: там ничего не изменилось. Никогда не менялось и никогда не изменится. До этого Пророка был его отец, а до него — его дядя. Один мошенник сменяет другого вот уже более ста лет, начиная с тысяча восемьсот девяностого года и гребаного Аарона Уэбба.

Я поднялся на ноги, дернул Электру за поводок, и мы ушли. Морин пошла за нами по коридору, быстро ступая в босоножках на высоком каблуке.

— Как найти другого адвоката? — спросил я.

— Ваша мама должна подать просьбу об этом.

— Прекрасно. Я ей скажу.

— Кончится тем, что он будет гораздо хуже.

— Почему он не хочет ее спасти?

— Он хочет ее спасти.

— Почему он не возмущается?

— Он не многого бы стоил, если бы все время возмущался.

Я был в таком обломе, что просто готов был заорать. Но тут Морин коснулась меня — ее прохладные пальцы мягко легли на мое предплечье, и я потерял выдержку — расплакался как дитя. Вот блин! Слезы лились, лились не переставая.

— Я не знаю, что мне делать.

Морин усадила меня на стул в обнимку с коробкой бумажных носовых платков.

— Не спеши, приходи в себя.

А я все повторял «простите меня», а она — что, мол, это ничего, все нормально. Она написала номер своего сотового на записке-наклейке и, свернув, сунула мне ее в ладонь, просто на всякий случай. Почуяв надвигающееся групповое объятие, Электра протиснулась между нами и уткнулась носом в промежность Морин.

— Хочется поговорить об этом? — спросила Морин.

Мне хотелось. И не хотелось.

— Странно было возвращаться туда?

— И да и нет. Нет, потому что все осталось таким, как было. И — да, потому что я снова почувствовал себя как бы ребенком и все время ожидал, что вот-вот маму увижу.

— А можно мне спросить тебя о чем-то? О чем-то, чего я никак не могу понять? — Морин придвинулась поближе. — Отчего же все эти люди вот так верят в него?

— Они не знают ничего другого.

— Я понимаю, но в наши дни, в нашем веке?!

— Я знаю, это прозвучит как бред сумасшедшего, но весь наш мир начинался и заканчивался в Месадейле. В том-то все и дело. И знаете что? Для большинства из них… для большинства из нас этого было вполне достаточно.

Она покачала головой, вроде ей рассказали самую нелепую на свете историю.

— Ты не против, если я спрошу тебя, какой он, — продолжала она, — Пророк этот?

— Он… Не знаю. То есть я хочу сказать, я его толком и не знал никогда. Просто он всегда был там, но я никогда по-настоящему с ним не разговаривал или как-то еще… Я только видел его в церкви по воскресеньям. Он обычно неподвижно стоял, когда службу вел, он не из тех, кто взад-вперед ходит, его ноги всегда прочно установлены на одном месте, и похоже, что он сам — часть алтаря. Чем больше я думаю об этом, тем трудней мне его описывать. Вроде как пытаешься ветер описать.