Должна признаться в своем разочаровании. Большой город Бригама превосходил этот городок — почти деревню — во всех отношениях, кроме одного. Идя по улице, уклоняясь от коров и обходя свиней и овец, я насчитала шесть церковных башен, шпилей и колоколен. У одного из перекрестков, в очевидной гармонии, стояли друг против друга церкви — методистская и баптистская. Невзирая на по-деревенски нескладное окружение, я почувствовала благодарность за освобождение от ортодоксальности.
Мы с Лоренцо почти безвылазно уединились в гостиничном номере на целых два дня, пока из Солт-Лейка не прибыл майор Понд с газетами. «Трибюн» поместила статью о моем побеге под заголовком «Бог помочь, миссис Янг!». Майор был очень возбужден и утомлен путешествием, так что я уговаривала его отдохнуть, прежде чем заниматься делами. Однако он и слышать об этом не хотел.
— Все хотят услышать вас, — сказал он. — Вот, взгляните на эту телеграмму: они хотят, чтобы вы выступили здесь, в Ларами.
Я возразила, что хотела бы несколько дней отдохнуть и побыть с Лоренцо, который много страданий перенес во время нашего побега.
— Я понимаю, но вам следует быть в наилучшей форме, когда мы приедем в Денвер, — посоветовал майор. — Нам понадобятся деньги на поездку, на гостиницы, вам нужно новое платье. — Он хотел получить мое согласие на то, чтобы арендовать лекционный зал в Вайомингском институте. — Мы будем брать полтора доллара с человека, а зал рассчитан на четыреста зрителей.
Дорогой Читатель, я вовсе не притворялась, не разыгрывала из себя скромницу, когда возразила:
— Уж конечно, во всем Вайоминге вряд ли наберется четыреста человек, желающих меня послушать.
Но ведь такие отыскались! Мой первый лекционный вечер на свободной земле прошел с успехом. Все места были распроданы, и майору пришлось с сожалением отказать нескольким десяткам человек. Мой мудрый редактор, которому я некоторым образом обязана, предупредил меня, что история личной жизни — такой, как моя, — неминуемо утратит читательский интерес, если я стану слишком долго останавливаться на триумфах и успехах. («Читателю нужны вызовы Судьбы, препятствия и отчаяние!» — советовал он, пожалуй, чуть слишком часто.) Несмотря на то что я не полностью согласна с мнением этого прекрасного человека по данному и кое-каким другим поводам, я избавлю Читателя от дальнейшего описания моих лекционных триумфов в Ларами и продолжу свое повествование. [123]
После моего вечера в Вайомингском институте последовали новые приглашения. Майор Понд убедил меня, что en route [124]в Денвер нам следует остановиться в Шайенне и в Форт-Расселе. Я пыталась отговориться, обеспокоенная тем, что уже выступила перед всеми в предгорьях Тетонского хребта, [125]кого могла заинтересовать история моей жизни. Майор Понд заверил меня, что отыщется еще масса интересующихся. И опять-таки я избавлю вас от детального описания тех событий, но могу заверить (а газеты это подтвердят), что мои успехи на лекторской кафедре продолжились и в Шайенне, и в Форт-Расселе. Как представляется, интерес к гарему залегает весьма глубоко.
В Денвере одна из газет Центрального района приветствовала меня первым дуновением скептицизма: «Мы можем лишь надеяться, что миссис Янг не ожидает от жителей Денвера того удивления, к какому она успела привыкнуть. Наши леди и джентльмены слышали величайших современных ораторов, к чьей компании мы никоим образом не можем ее причислить».
— Игнорируйте их, — посоветовал мне майор Понд. — Вас встретят с обожанием.
Когда я поднималась на кафедру Новой Баптистской Церкви Денвера, меня охватило тяжкое волнение, вызвав ощущение, что я вязну в глубоком песке. Взглянув на массу лиц в зале и яркие, словно театральные лампы, я припомнила те дни, когда выступала на бригамовской сцене. Как несравнимо легко было тогда выступать — просто изливать из себя слова, написанные кем-то другим! В этот вечер я читала уже хорошо опробованную лекцию на тему «Моя жизнь в рабстве». Я начала, волнуясь; знаю, что в течение многих минут не получала никакого отклика у своей аудитории. Нет большей тишины, чем тишина зала, с нетерпением ожидающего, чтобы что-то наконец произошло. В переднем ряду сидели две маленькие девочки, каждой не более десяти лет, обе пристально смотрели на меня. Одна была темнобровая, с чудесными, широко расставленными глазами. А у ее сестры рыжие волосы локонами падали до плеч. Они разглядывали меня с искренним интересом. Если мне в душу и закрадывалось сомнение в моих целях, их прелестные глаза заставили забыть всяческие колебания. К тому времени как я подошла к рассказу об обращении моей матери, я с головой ушла в повествование. Ощущение было такое, что я уже не лекцию читаю, но снова живу в пережитом. Реформация, фиаско с ручными повозками, мистер Ди! Если бы вдруг кто-то похлопал меня по плечу и спросил, какое сегодня число, который час, я воззрилась бы на него пустым взглядом, не понимая, где нахожусь. История моей жизни овладела мною, как когда-то мной овладел черный призрак Бригама. Она управляла словами, сходившими с моего языка. Мне приходилось позднее встречаться со многими крупными писателями нашего времени. В частности, миссис Г. Б.-Стоу описывала акт творчества, подобный тому, что теперь ощущала я. «Я становлюсь, попросту говоря, всего лишь сосудом для музы», — сказала мне она. Тем из вас, кто поражается, как это Джозеф мог закрыть лицо шляпой и диктовать свою книгу, я решусь предложить такое подтверждающее объяснение: воображение полностью завладевает человеком. Спросите у художника, у актрисы, у поэта, лихорадочно записывающего строку за строкой своей эпической поэмы! Бог ли это глаголет или наш загадочный мозг?
Теперь уже впечатление было такое, что события моей жизни овладели и слушателями. Каждый, кому приходилось обращаться к какому-либо собранию, знает, когда он завладевает аудиторией и когда это ему не удается. Для каждого из этих сценариев существует в зале особый дух, и они столь же противоположны друг другу, как светлый ангел и темный демон. В этот вечер Денвер посетил ангел, пролив на меня свой свет. Когда я завершила свой рассказ, описав наш побег сквозь ночь, аудитория буквально взорвалась от аплодисментов. Когда же я сошла с кафедры, по меньшей мере сотня желающих познакомиться со мной бросилась на сцену.
Лекция имела такой успех, что даже скептики из Центрального района меня похвалили: «Нет сомнений в том, что ее история, если она соответствует действительности, для многих представляет определенный интерес». Майор Понд показал мне телеграмму от Джеймса Редпата, чье агентство «Лицеум» в Бостоне представляет публике таланты Сьюзен Б. Энтони [126]и Фредерика Дугласа [127]— персон, чьи имена были мне знакомы, но чем они знамениты, я в то время представляла себе с трудом. Редпат предлагал контракт на пятьдесят лекций за 10 000 долларов. Майор Понд отказался от этого предложения.
— Мы можем получить больше. — Майор Понд составил план нашей поездки в Бостон, где мистер Редпат сможет послушать меня лично. — Я убежден: стоит ему посидеть у ваших ног и услышать вашу историю, он подпишет контракт с вами, как с самым привлекательным из его аттракционов, на любую сумму, какую мы запросим.
— Лишь бы нам попасть в Вашингтон!
— Попадем, — пообещал майор Понд. — Вашингтон станет нашей последней остановкой. Но сегодня вы — любимица Скалистых гор, Королева Восточных Склонов!
Несмотря на мои здешние триумфы, я не испытывала большого удовольствия от того, что делаю. Моя задача была не развлекать, не добиваться высоких доходов, не выступать в роли заглавного аттракциона на афишах мистера Редпата, как бы ни восхищался майор Понд списком представляемых им персон. Меня не так уж радовало признание в виде двенадцати сотен аплодирующих ладоней или такого же числа топающих о доски пола ступней. Колонки газетного шрифта, восхваляющие мою смелость, мои ораторские способности или мое чувство времени и легкую иронию, — даже они не способны были меня ободрить. Все это могло иметь значение лишь как оружие в осуществлении моего большого Крестового Похода. Я покинула Юту с единственной целью и не остановлюсь, не успокоюсь, не обрету ни радости, ни меры гордости, пока наконец не представлю мою историю мужам конгресса, а также президенту Гранту, вынуждая их и всех граждан нашей страны узнать Правду о столь многих, подобных мне женщинах и о тяжком положении наших детей. Я питала одну лишь надежду: что мне удастся еще увидеть, как перепишут наши законы.
