— Засранец! Засранец! Ты труп! — вопил он.

— Заткнись, сука! Падаль! Падаль, заткнись! — вторил ему я.

И продолжал прижимать к стене. Когда я бил его, его зубы распороли мне кожу на лбу и под глазом. Но до тех пор, пока в крови кипит адреналин, боли не чувствуешь. Я снова и снова наносил ему удары головой; это должно было вывести его из строя; к тому же в данный момент мне больше ничего не оставалось. Мои руки цепко держали оружие, и я во весь голос выкрикивал всевозможные ругательства, чтобы напугать его, но еще в большей степени, чтобы поддерживать себя в моральном тонусе.

Когда он уронил голову на грудь, я впился зубами в первое подвернувшееся, чувствуя тугую кожу его щеки. Преодолев сопротивление Макгира, я почувствовал мякоть, живую плоть и стал полосовать зубами его лицо. Он завопил еще громче, но я целиком и полностью сосредоточился на том, что делаю; все другие мысли улетучились, пока я кусал его, впивался в его мясо, стараясь причинить как можно больше вреда.

Мои челюсти смыкались снова и снова. Макгир заверещал, как свинья, которую режут. Я отхватил кусок его щеки и продолжал терзать то, что осталось. В его глазах появился ужас.

Теперь мы оба были с ног до головы в крови. Я чувствовал ее железистый привкус, мое собственное лицо кровоточило от порезов, и все это было пропитано нашим потом. Стараясь отхаркнуться, я чуть не задохнулся.

Все время я пытался отвернуть ствол пистолета от себя и держать кожух в заднем положении. Макгир все еще не сдавался и не переставая нажимал на спусковой крючок, но таким способом он все равно бы ничего не добился — пока. Другой рукой он старался оторвать мои пальцы от оружия. До тех пор, пока я буду удерживать кожух, все будет в порядке. Я продолжал прижимать его к стене, мне нужна была опора, потому что главное для меня теперь было навалиться на него и развернуть пистолет.

Я все еще кусался, вгрызаясь в него. Я откусил ему часть щеки и продолжал глодать дальше; почувствовав зубами лицевую кость, я ощутил примерно то же, как если бы пальцы мои нащупали стальную рукоять. Теперь я грыз его надбровные дуги, его нос, срывая кожу с челюстей и черепа.

Я начал уставать, потому что запасы адреналина подходили к концу, да и прижимать его к стене стоило мне немалых сил. Потом я стал задыхаться и понял, что кусок его кожи застрял где-то у меня в горле. Я слышал, как воздух проходит через дыру в его щеке, когда он дышал; я слышал собственное хриплое дыхание — клочья его кожи забили мне глотку.

Борьба шла между нашими чувствами, взгляд уже ничего не значил. Наша кровь, смешавшись, жгла мне глаза. Все было как в тумане. Я не знал, где сейчас Келли, да это меня и не волновало. Я не смогу помочь ей, пока не помогу самому себе.

Я по-прежнему старался направить пистолет на Макгира. Не важно куда; я мог прострелить ему ногу, мог попасть в живот — один хрен, мне важно было начать стрелять в него.

Он завопил еще громче, когда почувствовал, как мой палец накрыл его палец на спусковом крючке.

Развернув пистолет, я отпустил кожух и нажал на спусковой крючок.

Первые две пули прошли мимо цели, но я продолжал стрелять. Еще раз повернул оружие и попал ему сначала в бок, а затем в бедро. Он упал.

Все как-то мигом прекратилось. Внезапная тишина была абсолютно оглушительной.

Через две-три секунды я услышал крики Келли, эхом отскакивающие от стен. По крайней мере, она все еще была в здании. И было непонятно, то ли это крики ярости, то ли истерика. Единственное, что я слышал, был непрекращающийся вопль на одной высокой, пронзительной ноте. Я был слишком измочален, чтобы что-либо предпринять. Я был слишком занят тем, чтобы отхаркнуть кожу Макгира.

Ничего, найду позже. Я прекратил плеваться. Боль отдавалась во всем теле. Было такое чувство, что шея больше не может держать голову прямо.

Макгир корчился на полу, истекая кровью и умоляя меня:

— Не убивай меня, парень! Не убивай меня! Не убивай!

Я схватил пистолет и поступил с Макгиром точно так же, как он со мной: уселся на него верхом и глубоко засунул дуло ему в рот.

Несколько секунд я так и сидел, просто пытаясь перевести дух. Тело Макгира, быть может, и умирало, но глаза жили.

— Зачем ты убил их семью? — спросил я, вынимая дуло изо рта, чтобы он мог говорить. — Скажи, и я оставлю тебя в живых.

Он смотрел на меня так, словно хотел сказать что-то, но не знал что.

— Просто скажи: зачем? Мне надо знать.

— Понятия не имею, о чем ты.

Я посмотрел ему в глаза и понял, что он не врет.

— Что в компьютере?

На этот раз реакция была мгновенной. Он скривил губы и сказал:

— Да пошел ты…

Я снова пихнул ствол ему в рот и сказал спокойно, твердо, почти по-отечески:

— Посмотри на меня! Ну, посмотри!

Я снова посмотрел ему в глаза. Ни намека. Он ничего не скажет. Слишком он был для этого хорошим.

Хрен с ним. Я нажал на спусковой крючок.

Я сделал глубокий вдох и вытер кровь, которая брызнула мне в глаза, когда пуля угодила в Макгира. Я попытался хоть в какой-то степени вернуть себе самообладание. Так, теперь еще пару секунд, еще один глубокий вдох, и давай думать, что, черт возьми, делать дальше.

Выстрелы, наверное, услышали и доложили о них — по крайней мере, я должен был строить дальнейшие планы, исходя из этого предположения. Я все еще слышал пронзительные крики Келли, доносящиеся откуда-то издалека.

Первым делом — снаряжение. Я оттолкнулся от Макгира и, пошатываясь, побрел в маленький офис. Отсоединив провода и вытащив дискету, я сунул их в верхний карман. Сложил остальное в сумку и вернулся в большой офис.

Подошел к Макгиру. Он был похож на спящую Келли, только у этой морской звезды лицо было как пицца, а на затылке зияло выходное отверстие, из которого сочилось на пол серое месиво.

Я взял сумку, перекинул ее через левое плечо и пошел в коридор за своим пистолетом. Надо было найти Келли. Это несложно, просто нужно следовать в направлении криков.

Келли толкала запасную дверь, сзади все ее пальто было в пятнах крови, возможно, моей; она могла забрызгаться, когда Макгир повалил меня, оглушив огнетушителем. Она старалась справиться с ручкой, но пальцы не слушались ее. Келли подпрыгивала, пронзительно кричала и молотила кулаками в дверь в ужасе и отчаянии. Я подошел, перехватил ее руку и встряхнул:

— Перестань! Перестань!

Вряд ли я поступил правильно. Келли была в истерике.

Я посмотрел ей в глаза, затуманенные слезами, и сказал:

— Видишь, есть люди, которые хотят убить тебя. Теперь понимаешь? Хочешь умереть?

Она постаралась высвободить руку. Я закрыл ей рот ладонью, прислушиваясь к тому, как ее заложенный нос отчаянно втягивает воздух, и повернул ее лицо к себе:

— Эти люди пытаются убить тебя. Перестань плакать, поняла? Сейчас же перестань.

Она вдруг притихла, обмякла, и я ее отпустил.

— Дай мне руку, Келли.

Ладошка у нее была безвольная, как лист салата.

— Успокойся и слушайся меня, — сказал я. — Ты должна меня слушаться, поняла?

Я смотрел ей прямо в глаза и кивал.

Она молча уставилась на меня, слезы все еще текли по ее щекам, но она старалась сдержать их.

Я отодвинул задвижку на запасной двери, и холодный влажный воздух хлестнул меня по лицу. Я ничего не видел, потому что мои глаза еще не привыкли к темноте. Потом потянул Келли за собой, и мы, стуча подошвами, стали спускаться по металлической лестнице. Я не заботился о том, чтобы действовать потише: все равно мы уже нашумели.

Когда мы бежали к изгороди, я поскользнулся в грязи. Увидев, что я упал, Келли вскрикнула и снова разрыдалась. Я встряхнул ее и сказал, чтобы она немедленно замолчала.

Приближаясь к ограждению, я почти отчетливо различил вой полицейских сирен на шоссе. Надо полагать, полиция ехала за нами. Через секунду я услышал еще какой-то шум со стороны парковки.

— Обожди здесь!