Прогулочным шагом я забрел в вестибюль отеля взять завтрак. Там было оживленно. На прикрепленной к стене консоли, над столом с едой и напитками, стоял телевизор. Как только я стал накладывать еду в три картонные тарелки, как услышал голос ведущего, говорившего о Джордже Митчелле [47]и его участии в процессе мирного урегулирования между Англией и Ирландией. Я услышал также пару словесных выпадов сторонников «Шин фейн» и британского правительства; и те и другие поливали противников помоями, и те и другие утверждали, что это именно они по-настоящему хотят мира.

Женский голос прервал мои мысли. Ведущая рассказывала о местных новостях, и, наливая апельсиновый сок для Келли, я почувствовал, как по всему телу у меня забегали мурашки. Женщина говорила о Браунах.

У меня не хватило духу даже обернуться. Какая-нибудь фотография с вечеринки в любой момент могла показаться на экране.

Женщина рассказала зрителям, что полиция не нашла пока никаких новых зацепок, но расследование по делу о похищении семилетней Келли продвинулось благодаря фотороботу мужчины, которого видели, когда он ее увозил. Она сообщила также сведения о моем росте, телосложении и цвете волос.

Невозможно было набрать еще больше сока и кофе, поднос ломился от еды. Но меня словно приковали к месту. Казалось, что все глаза устремлены на меня. Я сунул булочку в тостер и принялся ждать, прихлебывая кофе и стараясь не смотреть по сторонам. Было такое чувство, будто тишина коконом спеленала меня, я слышал только голос телеведущей. Я молил небо, чтобы она переключилась на какую-нибудь другую тему. Булочка выскочила из тостера. Ч-черт! Я намазал ее чем-то, что первым подвернулось под руку. Я знал, что люди глядят на меня; так должно было быть.

Мне попросту больше ничего не оставалось делать. Глубокий вдох — я взял поднос и обернулся. Снова стало шумно и оживленно. На меня ровным счетом никто не глядел. Все были слишком поглощены едой, разговорами и чтением газет.

Келли все еще спала. Хорошо. Я поставил ее порцию на прикроватный столик и стал грызть свои «Чириос». [48]Включив телевизор, я вырубил звук и пробежался по другим каналам в поисках местных новостей. О случае на Медвежьей тропе больше нигде не сообщалось.

Я набросился на газету. Мы, так сказать, прославились. Маленькая заметка на пятой странице. Никаких фотографий. Представитель полиции в интервью сообщил, что им не хотелось бы строить никаких гипотез, пока они не соберут больше конкретных улик, но убийства все же рассматривались как связанные с наркотиками. Лютер и компания, должно быть, рады такому повороту дел. Кроме этого, никаких новых «ниточек» не было. Не я один оказался в потемках.

Необходимо было определенное усилие воли, чтобы перестать строить какие бы то ни было догадки — в голове у меня и без того все стало путаться. Как сказал полицейский, не имея на руках конкретной информации, бессмысленно тратить время и силы, стараясь придумать возможные варианты сценария. Я решил сосредоточить свои усилия в нескольких направлениях: во-первых, защитить Келли и себя; во-вторых, продолжать съемки объекта, чтобы установить, существует ли связь между ВИРА и гибелью Кева; в-третьих, раздобыть еще денег у Пата, чтобы организовать возвращение в Соединенное Королевство, и, в-четвертых, держаться Эвана, который мог помочь мне уладить дела с Симмондсом или, если я ничего не разузнаю, помочь вступить на путь переговоров с Симмондсом.

Я посмотрел на Келли. Она лежала на спине, раскинув руки, и ей снилось, что она Кэтрин, Розовый рейнджер. Мне стало жаль ее. Она не знала, что случилось с ее семьей. Какому-нибудь несчастному негодяю когда-нибудь придется рассказать ей об этом, кому-то придется за ней приглядывать. Оставалось только надеяться, что это будут хорошие люди, возможно, ее дедушка и бабушка, где бы они ни были.

По крайней мере, она жива. Эти парни сейчас, должно быть, грызутся между собой. Они вполне могли предположить, что Келли описала мне их и что она подслушала, о чем тогда был шум. Должно быть, им ох как не терпится добраться до нас.

Я стал гадать, как вытянуть из нее побольше информации, но сдался, решив остановиться на том, что есть. Я не психолог; уж если на то пошло, я кандидат по выслеживанию.

Взяв байкерский журнал, я под конец изменил свои приверженности: теперь «БМВ» казался мне несомненно лучше «дукати». Затем я принялся за чтение журнала для рыболовов, рассказывавшего о красотах озера Тахо, особенно для способного оценить их человека в резиновых сапогах, и совершенно потерялся в неведомом мне мире крючков разных размеров и материалов для изготовления удилищ, как вдруг раздался стук в дверь.

Времени на раздумья не оставалось. Я вытащил пистолет, проверил его и посмотрел на Келли.

«Возможно, скоро оба мы будем мертвы», — подумал я.

Зажав ей рот ладонью, я хорошенько встряхнул девочку. Она в страхе проснулась. Я приложил палец к губам. Это было вовсе не проявление хороших манер; это означало: «Заткнись, твою мать. Ни звука».

— Минутку, минутку, — отозвался я.

Зашел в ванную, вышел оттуда, затем приблизился к двери, притворяясь, что меня не вовремя побеспокоили.

— Кто там?

Пауза.

— Это уборщица.

Посмотрев в «глазок», я увидел негритянку лет пятидесяти пяти; на ней был халат уборщицы, сзади волочился какой-то шнур.

Больше я ничего не увидел, но даже если бы полицейские или ребята Лютера стояли по обе стороны от нее, то они не стали бы высовываться.

Я посмотрел на нее и по выражению глаз постарался понять, что происходит. Хочет она того или нет, я скоро пойму, прячется ли за углом десяток полицейских в бронежилетах, увешанные оружием.

— Все в порядке, — сказал я, — но только, пожалуйста, не сегодня, мы еще спим.

Она посмотрела вниз и сказала:

— Простите, сэр, вы забыли повесить табличку.

— Ах да, верно.

— Вам нужны свежие полотенца?

— Минутку, я только что из душа, накину что-нибудь.

Свежие полотенца — это так естественно.

Я переложил пистолет в левую руку, отпер замок и чуть-чуть приоткрыл дверь. Ствол пистолета был нацелен на дверь слева; если какой-нибудь сучий потрох попытается пролезть за уборщицей и ворваться в номер, это будет последний финт в его жизни.

Я приоткрыл дверь чуть пошире, придержал ее ногой и высунул голову в щель.

— Здрасьте, — улыбнулся я.

Пистолет держал ее на прицеле сквозь дверь. Я не протянул руку взять полотенца, мне не хотелось ничего брать. Я только сказал:

— Мне нужны два больших полотенца. И еще немного шампуня.

Негритянка вручила мне то, что я просил.

— Благодарю, — сказал я, и она улыбнулась в ответ.

Я закрыл дверь.

Келли лежала на кровати и, открыв рот, наблюдала за каждым моим движением.

Я пожал плечами:

— Ты что — терпеть не можешь, когда так делают?

Она рассмеялась, а вслед за ней и я.

— На этот раз они почти достали нас! — сказал я.

Выражение лица Келли изменилось, и она медленно покачала головой:

— Я знаю, ты никогда не позволишь им меня схватить.

Было 10.30, а еще через двадцать минут я поднялся на крышу заменить пленку. Взяв ту, которую мы смотрели накануне вечером, я снова сунул ее в плеер и перемотал для нового представления.

Мне надо было всего лишь улыбнуться, чтобы Келли спрыгнула с кровати и подошла к двери — закрыть ее на задвижку.

— Пока меня не будет, я хочу, чтобы ты приняла душ. Обещаешь?

— Я всегда делаю только хорошее, — пожала она плечами.

Я полез на крышу.

Погода по-прежнему стояла дерьмовая.

До полуденного звонка оставался еще час. Мы сели рядышком посмотреть результаты последней съемки.

— Это действительно важно, если мы увидим кого-нибудь знакомого. Тогда мы сможем отдать пленку папе, и он узнает, кто на него тогда кричал. Любой, кто покажется тебе знакомым, ну, скажем, папа Мелиссы или продавец из продовольственного магазина, а может, и просто мужчина, который приходил к папе, скажи мне, и мы разглядим его поподробнее, ладно?