Но, с другой стороны…

Нарушив закон еще до совершеннолетия, он какое-то время провел в подростковом реабилитационном центре, но с тех пор ни разу не был судим. И мы не смогли доказать изнасилование — возможно, его «бизнес» процветает? «Откуда мне знать?» — думает Малин.

— Мы заходим, — говорит Зак.

И прежде чем Бехзад Карами успевает что-то возразить, полицейский отодвигает его плечом, проходит в коридор, а затем в единственную комнату.

Бехзад Карами в сомнениях.

Он уже имел дело с полицией, когда сидел в камере предварительного заключения, пока они разбирались, можно ли классифицировать их групповой секс с пьяной до бесчувствия Ловисой Ельмстедт как изнасилование или как грубое сексуальное использование.

Но дело расклеилось. Они утверждали, что она была согласна, а свидетели видели, как она танцевала с Бехзадом Карами и Али Шакбари на дискотеке, а потом совершенно добровольно ушла оттуда с ними, хотя уже тогда была настолько пьяна, что с трудом могла идти.

— Я смотрю, ты давно не прибирался, Бехзад? — усмехается Зак. — Хотя такому маменькиному сынку, как ты, это не дано — я имею в виду, самому поддерживать чистоту.

Бехзад Карами стоит спиной к Малин посреди комнаты. Вся его спина покрыта причудливой татуировкой, изображающей огнедышащего дракона.

— Я убираюсь, когда хочу, это не твое дело, греб…

— Ну, скажи, — шипит Зак. — А то руки чешутся. Давай, что ты хотел сказать!

— Зак, успокойся! Бехзад, сядь на кровать!

Выцветшие обои покрыты пятнами и следами от потушенных сигарет, на кровати рваная розовая простыня, опущенные жалюзи закрывают вид на крыши домов Берги. На стене огромный телевизор с плоским экраном. На полу большую часть пространства занимают музыкальный центр и колонки, и только кухонный уголок неестественно чист, словно им недавно пользовались и потом тщательно вымыли. Бехзад Карами садится на кровать, трет глаза, бормочет:

— Черт, не могли прийти попозже, какого рожна вам тут нужно?

— Вчера изнасиловали девушку. Ее нашли в парке Тредгордсфёренинген, — говорит Малин.

— Ты ничего об этом не знаешь? — спрашивает Зак.

И тут Бехзад Карами склоняет голову к зеленому линолеуму, медленно качает ею из сторону в сторону, бормочет:

— Мы не насиловали Ловису, и никого другого я тоже не насиловал, черт возьми. Поймите это. Когда вы наконец поймете?

В этом голосе вдруг появляется страх. За мышцами и татуировками проглядывает мальчик, но еще и мужчина, осужденный молвой маленького городка, мужчина, который стыдится, когда у него за спиной начинают перешептываться…

«Это он — тот, который изнасиловал…»

«Вот обезьяна! Все они такие, эти чертовы…»

— Где ты был позавчера ночью?

— У родителей. К нам приехали родственники из Ирана. Можете спросить их. Семь человек подтвердят, что я был там по меньшей мере до пяти утра.

— А после пяти?

— Пришел сюда, домой.

Юсефин ничего не помнит. На нее напали до или после кино?

— Ты пошел прямо сюда?

— Я же сказал.

— А почему мы должны тебе верить? — ухмыляется Зак, похлопывая Бехзада по голове.

— А Али? Тебе известно, что он делал вчера?

— Понятия не имею. Вы и к нему будете приставать?

Малин видит, как Зак опять выходит из себя и с трудом сдерживается, чтобы не накинуться на Бехзада Карами. Вместо этого он говорит громким голосом:

— Так ты не отправился после праздника в парк Тредгордсфёренинген? Чтобы спрятаться и подстеречь подходящую девушку?

Малин делает шаг назад, выходит в коридор. Заглядывает в кухонный уголок — совершенно иной мир по сравнению с квартирой в целом. Белые дверцы, хотя и потрепанные, блестят чистотой.

Она проводит рукой по мойке, нюхает. «Фейри» с запахом лимона. Открывает шкаф, видит запечатанную банку хлорки.

Слышит, как Зак бушует в комнате.

Ярость его наводит такой страх, что может вызвать признания — тогда, когда этого менее всего ожидаешь.

— Ты спятил, чертов легавый!

Зак выходит в коридор, видит Малин в кухонном уголке. Глаза его черны от злости.

— Мы закончили, — говорит он. — Или как?

— Не совсем, — возражает Малин и снова заходит в комнату.

Бехзад Карами сидит на краю кровати и злобно сопит.

— Кухня. Почему у тебя там такая чистота?

— Мама убиралась позавчера.

— Еще один вопрос: ты знаешь, где найти Али?

— Спросите в цветочном магазине его отца на Таннефорсвеген, называется «Интерфлора». Летом он помогает отцу.

Кондиционер в машине угрожающе шумит. Малин за рулем. Зак громко и весело подпевает хору, звуки которого заполняют салон машины.

Церковный хор города Сюндсвалля исполняет песни группы «АВВА».

«The winner takes it all…» [7]

Когда Зак поет, голос его не кажется таким сиплым, как когда он говорит. Малин привыкла терпеливо переносить музыку — отчасти потому, что начала понимать преимущества хорового пения, но в основном потому, что видит, какие чудеса творит музыка с Заком, всего за несколько минут превращая его из разъяренного самца с адреналином в крови в поющего, довольного, уравновешенного человека.

Они едут в сторону Таннефорса. Проезжают мимо пустой площадки для скейтборда у парка Юханнеслунд, мимо пожелтевшей травы на маленьких забытых полях между рекой и высотными домами, через мост Браскенсбру и видят по левой стороне разноцветные заводские здания концерна «Сааб».

Самолетостроение. Строго говоря, оборонная промышленность. Но все же — большая гордость города.

«Потому что таков Линчёпинг, — думает Малин. — Гордый, самодовольный, желающий быть изысканным и особенным — маленькая благородная метрополия среди большого мира. Город с навязанной ему провинциальностью, провинциальный городишко с претензиями на величие, но лишенный индивидуальности и собственного стиля. Поэтому трудно представить себе более провинциальный город, чем Линчёпинг».

— О чем ты думаешь, Малин?

— О городе. Что он, в общем-то, ничего.

— Линчёпинг? А кто в этом сомневался?

Вопрос Зака еще висит в воздухе, как вдруг звонит мобильный телефон Малин, и сигнал отдается оглушительным эхом в салоне машины, ввинчивается в уши.

— Малин, я закончила. Проанализировала то, что врачи нашли в теле Юсефин Давидссон.

Голос Карин Юханнисон — холодный, не поддающийся жаре.

— Мы скоро приедем к тебе, — отвечает Малин. — Но сперва надо закончить одно дельце.

Большинство капель испаряется и исчезает еще до того, как попасть на листья бесчисленных горшечных растений, стоящих на полках под красным тентом у входа в цветочный магазин. Громкое гудение увлажнителя проникает в мозг Малин, но стихает, когда они вступают в прохладу самого помещения.

При виде вошедших высокий темноволосый мужчина за стойкой сразу занимает тревожно-выжидательную позицию — узнал их, в этом Малин совершенно уверена.

Она показывает свое удостоверение. Мужчина кивает, не проронив ни звука.

— Мы ищем Али Шакбари.

— Что он еще натворил? — спрашивает мужчина с отчаянием, к которому примешивается злость.

— Мы надеемся, что ничего. Но хотелось бы поговорить с ним.

— Мой сын на складе. — Мужчина показывает на дверь с пластиковым окошком. — Можете пройти туда.

Али Шакбари стоит у столика, привинченного к белой кафельной стене, и обрезает стебли красных роз. Помещение наполнено своеобразным приятным запахом. Когда Али замечает пришедших, он пугается, взгляд его карих глаз становится удивительно беспомощным. «Тебе хотелось бы убежать, не так ли?» — думает Малин.

— Али, как дела? — говорит Зак.

Ответа нет. Али Шакбари медленно кладет секатор на стол. Он строен, мускулист, одет в белый комбинезон.

— Что ты делал позавчера ночью?

— В смысле?

Голос звучит строптиво.

Малин рассказывает о Юсефин, которую нашли в парке Тредгордсфёренинген.