В квартире застыла атмосфера любви между родителями — любви как удачной сделки, как способа закрыться от мира.

«Почему среди этих вещей меня всегда охватывает такая тоска?» — думает Малин.

Вчера она не звонила Янне и Туве, и они не звонили ей.

Сидя на одной из обшарпанных деревянных скамеек на склоне за родительским домом, Малин вертит в руках мобильный телефон.

Пожарные. Загадочный мир подростков. Между поколениями — тысяча лет.

Янне. Палец на кнопке.

Тем временем острый луч света пробивается через крону дерева, и ей приходится пересесть подальше от фасада.

Дым в воздухе, едва ощутимый — видимо, огонь распространяется в сторону озера Роксен. Что же, и озеро Хюльтшён загорится? По-настоящему? Может водоем совсем испариться?

— Янне слушает.

Голос бодрый. На заднем плане — звуки ресторана.

— Малин, это ты?

— Да, я. Как у вас там дела?

— Отлично, мы обедаем. Тут у них такой дяденька жарит рыбу прямо у тебя на глазах. Туве это обожает.

Рыба? Обычно она не ест рыбы.

— А как ты? — спрашивает Янне.

— Я по-прежнему мучаюсь с этим делом, о котором тебе рассказывала в прошлый раз. Кстати, отчасти поэтому и звоню.

Тишина в трубке.

— А я-то чем могу тебе помочь?

Малин кратко обрисовывает состояние следствия, упоминает о вибраторе и о лесбийской версии.

— Так тебя интересует, знаю ли я кого-нибудь из пожарных, кто готов побеседовать с тобой и рассказать о местном лесбийском сообществе?

— Ну да, типа того.

— Вы тоже не свободны от предрассудков. Кстати, в своих рядах не искали?

— Видишь ли, это слишком тонкая материя. Но что тут поделаешь, если по городу бродит чертов насильник, к тому же весьма суровый. И еще одна девушка пропала. Один Бог ведает, что с ней.

Она рассказывает в нескольких словах о Тересе Эккевед — и что им на самом деле пока ничего не удалось выяснить. Совсем ничего.

Опять тишина.

— Понимаешь, Янне, это могло случиться и с Туве.

Поначалу он не отвечает, потом произносит:

— Поговори с Сульхаге у нас на станции. Я позвоню ей, она очень разумная и работает весь июль.

— Спасибо. Дашь мне поговорить с Туве?

— Она как раз убежала в номер, можешь перезвонить попозже?

Отключившись, Малин поворачивает лицо к солнцу, чтобы усталые черты оживились, чтобы лучи уничтожили ненавистные морщины, но уже после нескольких секунд жара становится невыносимой.

«Никто не властен остановить время, — думает Малин, поднимаясь со скамейки. — Ни я, ни Ты, если Ты есть где-то там, кем бы и чем бы Ты ни был».

Придерживаясь теневой стороны, Малин бредет к полицейскому управлению. Она волочит ноги, сандалии кажутся тяжелыми, асфальт липнет к подошвам. Думает под звук собственных шагов.

Изоляция ведет к ненависти, а та, в свою очередь, к насилию. Сексуальная изоляция — недобровольная.

Подростки иногда предпочитают остаться в стороне, или им кажется, что они добровольно выбирают изоляцию, но ни один взрослый человек не захочет оказаться ни при чем, стоять на обочине. С годами растет осознание того, что принадлежность к единству — это все. Ты, я, мы.

К чему принадлежу я?

«Развод — самая большая ошибка в моей жизни, — думает Малин. — Как мы могли, Янне? Несмотря на все это».

В пятистах метрах от этого места сидит за своим столом Даниэль Хёгфельдт, он распечатал тридцать-сорок статей обо всех изнасилованиях в городе и окрестностях за последние двадцать лет — все, что находится на слово «изнасилование» в компьютерном архиве газеты.

Разложенные статьи занимают всю площадь стола и представляют собой жутковатое зрелище. Кажется, город расположен на вулкане насилия против женщин. Большинство случаев произошло в семье, но есть и другие, которые почему-то кажутся еще отвратительнее: сумасшедшие, изголодавшиеся мужчины набрасываются на женщин в городских парках. Кстати, и на мужчин тоже — есть случай изнасилования мужчины в парке у железной дороги. Большинство преступлений раскрыто, но некоторые наверняка до сих пор бельмо в глазу у полиции: например, случай Марии Мюрвалль, по поводу которой у Малин заскок, и нашумевший случай с девушкой, которую изнасиловали и убили в двух шагах от дискотеки «Блю хевен». И еще несколько.

«Надо составить обзор нераскрытых случаев, — думает Даниэль. — Покопаться в них, прочитать все и написать леденящую душу серию статей о современной истории насилия в Линчёпинге. Развлекательное летнее чтиво.

Что-нибудь из этого наверняка получится.

Но что?

Чисто статистически Линчёпинг не хуже любого другого города, но и не лучше — этот факт, без сомнений, нанесет удар по приятным заблуждениям его жителей.

Ясно одно.

Существует насилие и сексуальный голод, о которых можно написать. Насилие и голод, которые прекрасно вписываются в адскую жару».

На несколько секунд Даниэль закрывает глаза. Слово «жара» заставляет его подумать о Малин — он задается вопросом, чем она сейчас занята. Но ясный образ не возникает, поэтому он открывает глаза и думает, что надо послать к черту все эти нераскрытые преступления. Лучше заглянуть еще дальше в глубь веков и рассказать, какие дьявольские события когда-то происходили в этой дыре.

Но пока нужно сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас.

Белая блузка Малин стала серой от пота. Надо держать еще одну про запас в раздевалке, а то плохо дело.

Здание полицейского управления расположено на холме, вокруг каменные дома — желтые четырехугольные коробки, измученные солнцем, уставшие от пыли, что поднимается от пересохшей земли.

Позади нее — университетская больница, одно из немногих мест в городе, где царит обычное оживление.

Сульхаге.

Она была звездой женской команды футбольного клуба Линчёпинга, пока в футбол не стали вкладывать деньги, закупая игроков по всей стране. После этого ей не нашлось места даже в резерве.

Наверное, это очень горько.

Лучше дать Янне время переговорить с ней, прежде чем я позвоню ей сама.

Но если она, женщина, может находиться среди пожарных, где все корчат из себя суперменов, то изгнание из футбольной команды не должно было ее сломить.

Скоро утреннее совещание.

Когда мы обсудим состояние следствия, я позвоню Сульхаге.

— Если честно, я даже рада, что мне пришлось бросить футбол.

— Не жалеешь?

— Ни капельки. Мне надоело пинать мяч, к тому же вокруг этого развели слишком много пафоса. Телерепортеры с важным видом говорят об анализе и принимаются разбирать, как кто бегает. Анализировать можно ситуацию в мире, не так ли?

Малин смеется.

Мачты прогулочных яхт в бассейне шлюза торчат из-за гранитного парапета набережной, покачиваются вверх-вниз и создают иллюзию мертвого ветра — ветра, которого не существует. Позади канала виднеется желтое жилое здание для обслуги шлюза, а в тени зонтика на веранде бара «Врета клостер» сидит Виктория Сульхаге и улыбается располагающей улыбкой, отчего ее узкое лицо, обрамленное длинными светлыми волосами, смягчается.

Утреннее совещание прошло быстро.

Малин пересказала свой разговор с Натали Фальк.

Больше никаких новостей — ничего нового ни от Карин, ни от технического отдела. Коллеги из Мьёльбю проверили насильника Фредрика Юнассона, и мать подтвердила его алиби.

Они решили, что с Викторией Сульхаге Малин встретится наедине — как женщина с женщиной.

Когда Малин позвонила, та охотно пошла на контакт.

— Давай встретимся в кафе у канала в четверть одиннадцатого. В воскресенье я не работаю, с удовольствие прокачусь на велосипеде по набережной. Но времени у меня немного — потом поеду на лесные пожары. Мы все там нужны.

И вот теперь бывшая футбольная звезда сидит напротив Малин и рассказывает, как закончилась одна ее карьера и началась другая. Виктория Сульхаге стала первой женщиной-пожарным в истории города. Это вызвало множество разговоров. Малин сама помнит, что сказал Янне, когда Викторию приняли на работу: «Отлично, она прошла тесты. Но могу ли я быть уверен, что она сможет вынести меня из огня, если я потеряю сознание от дыма?»