— В настоящий момент Юсефин Давидссон обследуют врачи университетской больницы. Они решат, имело ли место изнасилование. Кроме того, с ней работает дежурный психолог — чтобы поддержать ее, помочь заговорить.

— Я проверила, — говорит Малин. — В одном Линчёпинге сто двадцать Давидссонов. Чтобы обзвонить их, нам придется посадить на телефон всех людей, имеющихся в нашем распоряжении. Это если она не заговорит сама или никто не начнет ее разыскивать.

— И мы по-прежнему не знаем, кто позвонил в полицию и сообщил, что она сидит в парке в полубессознательном состоянии.

— Не знаем, и это трудно выяснить, — соглашается Свен. — Думаю, звонили с мобильного по карте. Нам известно, как это бывает. Возможно, это был случайный прохожий, который не хочет иметь дела с полицией. Или лицо, причастное к нападению. И никто из родственников Юсефин Давидссон к нам пока не обращался. Полная тишина. Надо будет обойти дома в окрестностях парка. А когда врачи и психологи закончат свое дело, попытаться побеседовать с ней в больнице.

— Может быть, она старше, чем выглядит, — высказывает предположение Малин. — И остается дома одна, когда родители в отъезде.

— В связи с этим разговор неизбежно переходит на Тересу Эккевед, — откликается Свен. — Родители ездили в Париж, а она должна была находиться дома, на вилле в Стюрефорсе, со своим бойфрендом.

Малин вздрагивает от слов «вилла» и «Стюрефорс».

Стюрефорс — пригород Линчёпинга, где прошло ее детство. Тысячи образов всплывают в сознании. Ее родители, кажется, намеренно избегают друг друга. Сама она носится по дому и саду, но ее не покидает чувство, будто она не знает, где находится, будто в реальности все совсем по-другому и каждый угол, куст, каждое слово или намек скрывают в себе тайну. Она с нетерпением ждет того времени, когда станет взрослой, — в наивной надежде, что тогда все прояснится.

Ее комната. Плакат «Duran Duran» на стене.

Ник Родос.

«See them walking hand in hand across the bridge at midnight… Girls on film…» [3]

— Но когда вчера вечером они вернулись домой, оказалось, что Тересы там нет. Позвонив ее парню, они узнали, что он все это время провел с родителями на даче, без Тересы.

Маркус.

Туве.

В начале их романа дочь не то чтобы лгала, но скрывала правду. Выкручивалась, как могла, чтобы найти заповедное пространство для своей любви, считая, что я буду злиться. Мне она тогда не доверяла. Думала, я буду попрекать ее. И я действительно это делала. Убеждала себя, что стараюсь уберечь тебя, Туве, хотя это было не так: я просто не хотела, чтобы ты повторяла мои ошибки. Боже мой, мне было всего двадцать, когда я забеременела тобой. Я просто не вынесу, если ты пустишься в то же сумасшедшее путешествие, как я тогда, испытаешь на себе это болезненное двойственное чувство — любви и загнанности в угол. Я не верила в тебя, думала только о себе, и ты скрывала от меня свою первую любовь.

Как это назвать? Крах материнства, никак иначе.

— А что, они не звонили ей из Парижа? — Голос у Зака снова уставший, хрипловатый.

«Как они теперь жалеют, что поехали в Париж!» — думает Малин.

— По всей видимости, да, однако по мобильнику девочка не отвечала, к домашнему тоже не подходила. Но им это не показалось странным.

— Не показалось?

— Судя по всему, у нее случались приступы упрямства. К тому же она часто теряла мобильники.

— И долго они пробыли в Париже? — спрашивает Зак.

— Уехали шесть дней назад.

— Тогда теоретически она могла уже почти неделю как исчезнуть.

— А у родителей нет никаких предположений по поводу того, где она может быть?

— Когда я спрашивал, они сказали, что нет. — Свен Шёман поправляет рубашку и продолжает: — Девушка из парка для нас сейчас наиболее важна, однако начните все-таки с того, что съездите в Стюрефорс. Побеседуйте с родителями, успокойте, напомните статистику: скорее всего, девочка найдется.

И называет адрес — всего в квартале от того дома, где выросла Малин. То же место, те же дома в стиле начала семидесятых. Бассейны на участках, ухоженные домики с деревянными или каменными фасадами, разросшиеся фруктовые деревья, нависающие над газонами.

Она не бывала в этих краях с тех пор, как родители продали дом и купили квартиру у парка бывшей инфекционной больницы. Сейчас они на Тенерифе, куда переехали, выйдя на пенсию. Летом они обычно возвращаются домой, но, как сказал ей по телефону папа:

— В этом году мы не приедем. Мама начала играть в гольф и записалась на курсы. Летом это обойдется куда дешевле, чем зимой, в самый разгар сезона.

— Я буду поливать цветы, папа. Они в надежных руках.

На самом деле в квартире родителей осталось уже совсем мало цветов, и те вряд ли переживут подобное лето. А чего они ожидали? Прошло больше года с тех пор, как они в последний раз были дома. Зачем они вообще оставили себе это жилье? Внезапно Малин ощущает, как ее тянет туда — в ту прохладу, которую она всегда ощущает в родительской квартире. Сейчас это пришлось бы очень кстати.

— А СМИ? — говорит она вслух. — Как будем поступать с ними? Не приходится сомневаться, что они накинутся на дело Тересы и Юсефин, как комары, жаждущие крови.

— Безусловно, — соглашается Свен. — Но тут мы будем очень осторожны. Никакого изнасилования пока не зарегистрировано, к тому же пройдет некоторое время, прежде чем они пронюхают о пропавшей девушке. Возможно, у нас в запасе еще один день спокойной работы. К тому же нам может понадобиться помощь общественности — по обоим случаям. Посмотрим, как будут развиваться события. Все разговоры переключайте на меня. В отсутствие Карима подкармливать волков буду я.

— Если начнется серьезная заварушка, он наверняка приедет, — откликается Зак.

— Это уж точно, — кивает Малин, и тут ее телефон начинает звонить.

Мобильник лежит перед ней на серой поверхности стола, звонок из динамика звучит сердито, настойчиво, словно желает показать, что их разговор был сугубо теоретическим, а теперь настало время суровой реальности.

Малин бросает взгляд на номер, отраженный дисплеем.

Отвечает.

Слушает.

— Этот вопрос ты можешь задать Свену Шёману. Связями с прессой сейчас занимается он.

Она протягивает трубку Свену, поднимает брови и иронически улыбается.

— Это Даниэль… Даниэль Хёгфельдт из «Корреспондентен». Интересуется изнасилованной девушкой в парке Тредгордсфёренинген и пропавшей девушкой из Стюрефорса — подозреваем ли мы связь между этими двумя случаями.

Связь?

Одна девушка исчезла. На вторую девушку напали и, возможно, изнасиловали в парке Тредгордсфёренинген. Есть ли тут связь? Почему бы и нет? Вполне вероятно. И если эта связь существует, со временем благодаря работе полиции она будет выявлена.

Но сейчас — никаких предвзятых суждений, на повестке дня шоссе Брукиндследен за лобовым стеклом. Велосипедная дорожка, бегущая рядом, совершенно пуста, жара лишена запахов, она душит, как змея. Воздух неподвижен, словно в нем не осталось кислорода. Пшеничные поля примяты жарой, точно огромный кулак вдавил ростки в землю и велел им: не думайте, что у вас есть право на жизнь, этим летом жизни не будет, в этом году — только выгорание.

Руки Зака уверенно держат руль «вольво», как руки его сына Мартина — хоккейную клюшку. В конце сезона Мартин получил приглашение от «Торонто мейпл лифс», но отказался. Его девушка ждет ребенка и хочет родить в Линчёпинге. А главные спонсоры команды, «Клоетта» и «Сааб», скинулись и добавили несколько миллионов, чтобы Мартин остался.

— Парень разбогател, — прокомментировал тогда Зак. — А когда переедет в Штаты, станет еще богаче.

Возникало ощущение, что Зак с нетерпением ждет отъезда сына — словно хоккей, слава, почести и деньги ему уже поперек горла встали.

— До чего же дурацкая игра этот хоккей!

Малин спросила его, предвкушает ли он роль дедушки.