Малин чувствует, как в груди поднимается волна раздражения, но вместе с тем против воли ощущает, что ей приятен комплимент Карима.

— Малин, если серьезно, я не хочу стоять там в одиночестве и опять не знать, что сказать. Было бы хорошо, если бы ты поговорила с ними. Это бы их немного успокоило.

— Так насчет красивого лица — это ты пошутил?

Карим усмехается:

— Посмотри на себя в зеркало.

— Мы можем рассказать им про вибратор?

— Что тот же производитель?

— Да.

— Нет, это приведет к тому, что Сулимана Хайифа все начнут считать виновником. Этого он не заслужил. Ты видела вчерашние газеты. И без того плохо.

Газеты пестрели фотографиями Сулимана Хайифа с черным квадратом, закрывающим лицо. Заголовки гласили: «Жестокий убийца пойман? Ужас Линчёпинга».

Самый красивый полицейский Линчёпинга?

Так вот до чего довело меня это безумное лето. До роли куклы в витрине.

Двадцать минут спустя Малин и Карим стоят перед группой журналистов в фойе полицейского управления. Из телеканалов представлено только «Шведское телевидение», зато множество радиостанций, десяток пишущих журналистов и два фоторепортера, наверняка из «Корреспондентен» и «ТТ». Всего несколько дней назад журналистов собралось раза в два больше: летние ангелы на глазах падают в цене, все меньше способствуют розничным продажам газет, по мере того как следствие все заметнее увязает.

— В течение дня мы прорабатывали различные версии, — говорит Карим и продолжает под шуршание фотовспышек: — Ожидаем в ближайшем времени прорыва в следственной работе, но в настоящий момент я не могу предоставить никакой новой информации.

— А вы, Малин, вы что-нибудь можете сказать?

Снова шуршание, всполохи вспышек, и Малин щурится.

Даниэль.

Раньше она его не видела. Должно быть, подошел позже.

— Нет.

— Ничего?

Малин видит толпу репортеров, голод в их глазах, любопытство и усталость — все то же, что и у них самих. И прежде, чем она успевает осознать происходящее, с ее губ слетают слова:

— Мы связались с психоаналитиком, который создал психологический портрет преступника или преступницы. По всей вероятности, речь идет о человеке, который сам подвергался насилию, с глубинными нарушениями образа собственного «я». Этот человек является частью общества, однако оказался на обочине. Больше я ничего не могу сказать.

— Как зовут психоаналитика?

— Этого мы, к сожалению, не можем раскрыть.

Карим глотает тот факт, что Малин выдала журналистам информацию, которую до того ни с кем из коллег не обсуждала, и сочтя, что она безвредна, добавляет от себя:

— Этот портрет неофициальный, составлен на скорую руку. В Центральном управлении криминальной полиции ведутся работы по созданию более полной версии.

— А Сулиман Хайиф? Вы продолжаете держать его в следственной тюрьме? Есть ли новые доказательства против него?

— Он пока остается в следственном изоляторе.

— Но вы думаете, что его скоро можно будет исключить из списка подозреваемых?

— Без комментариев, — говорит Карим. — Это все.

Несколько журналистов хотят взять интервью у Малин, но она отмахивается со словами:

— Дома меня ждет дочь. Я тороплюсь к дочери, извините.

Туве и Малин доедают пиццы, которые Малин купила по дороге, они уже остыли, но в такую жару холодные даже вкуснее.

Туве все еще не пришла в себя после долгого перелета. Она проспала весь день, так и не поехала купаться, даже не виделась с Маркусом, хотя и разговаривала с ним по телефону.

— Когда ты встречаешься с Маркусом? — спрашивает Малин, отправляя в рот последний кусок пиццы.

— Завтра, — сухо отвечает Туве, и Малин слышит по невеселому тону, что конец любовной истории не за горами.

«Жаль, — думает Малин. — Мне очень понравились Биргитта и Ханс, родители Маркуса. Так хорошо было посидеть с ними за ужином, пообщаться в расслабленной и приятной атмосфере».

— Ты скучала по нему на Бали?

— Не знаю, мама. Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? Тебе обязательно парить мне мозги Маркусом?

В гостиной слышатся позывные выпуска новостей.

— Там, возможно, покажут меня, — говорит Малин, и Туве сияет.

— Ой, хочу посмотреть!

Их сюжет третий, и в отсутствие другой информации много места уделено психологическому портрету. Малин показывают крупным планом в тот момент, когда она отвечает на вопрос; ей кажется, что она старая, усталая и измотанная, жалеет, что не накрасилась, не причесалась, хотя Карим советовал ей это сделать.

— Ты просто супер, мама, — говорит Туве и криво улыбается.

— Спасибо, это согревает.

— А что, тебе холодно?

— Да брось.

И еще одна вставка с Малин, когда ее просят дать интервью, а она нетерпеливо отмахивается от камеры со словами: «Я спешу домой к дочери».

У Туве удивленный вид.

— Зачем ты это сказала, мама?

— Не знаю. А что, глупо звучит?

— Нет, но как-то непривычно.

Затем идет прогноз погоды. Зной будет продолжаться. Облегчения пока не ожидается.

Женщина-полицейский. Малин Форс. Передо мной на телеэкране в моей тайной комнате. Складские полки прогибаются, а запах для меня не существует — только жар, ад, который я нашла сама и через который должна пройти.

Я видела, как она плавала.

В «Тиннисе».

Освежалась среди адской жары.

Она воображает, что знает, кто я? Что она может позвонить какому-то психоаналитику и узнать, кто я есть?

Говорить такое в телевизор — на всеобщее обозрение!

Если бы что-нибудь в этой треклятой жизни давалось легко, я давно выполнила бы свою миссию.

Мы могли бы снова быть вместе.

Никому из нас не надо было бы бояться или чувствовать одиночество.

Я буду как огонь — уничтожать, создавая возможности для новой жизни.

Скверна прекратит существовать, ты осквернил меня, как все всегда оскверняли меня.

Ты шевелишься во мне.

И то, что я сейчас видела, есть верный знак. Шуршание белых паучьих щупальцев с когтями кролика в пыльной кровати. Чтобы я потрясла когтями кроликов над ее шеей? Вот чего ты от меня хочешь?

Попробую когти. Они снова порвут тебя. Я отмою добела, я сделаю это. Твоя кожа станет белым платьем. Невозможно отследить, не так ли? Как вибратор. Я купила его за наличные в городе год назад. Он много таких продал, так он сказал. Я чувствовала, что он мне пригодится.

Я покажу тебе. Она станет тобой, ты станешь ею.

Ты ведешь меня в правильном направлении, Малин Форс. Боль рождает боль, боль рождает любовь. Ты упомянула свою дочь по телевизору. Почему? Наверное, она для тебя единственный свет в окошке.

Надеюсь, что она подойдет по возрасту.

Мой летний ангел.

Чистая любовь летних ангелов.

Я вижу это по тебе.

Ты тоскуешь по возрождению любви, как и я.

Я избавлюсь от своей тоски, твоя начнется.

Равновесие.

Возможно, его-то и не хватает?

Чего не хватает мне.

Нам.

Двадцать третье июля, пятница

Смотри, вон Туве катит на своем велосипеде, осторожно, чтобы не попасть в аварию, — лучше добраться до места попозже, чем не добраться вообще.

Крыша отеля «Экуксен», парк Тредгордсфёренинген — как желто-зеленый мираж, вода «Тинниса» — бассейн кажется голубым сияющим обещанием.

Она должна с кем-то встретиться, правда?

Да, мне так кажется.

С нами?

Нет.

Я не хочу этого, одна мысль приводит меня в отчаяние.

Вот она переезжает по мосту через Тиннербекен, а затем с усилием поднимается на возвышенность в сторону Рамсхелля.

Там живут богатые.

Она не богатая.

Нет.

Теперь мы больше не видим ее.