Она идет вдоль Дроттнинггатан, мимо помпезных жилых домов. Мимо проезжают машины: зеленая «вольво», белый пикап.

Ее рука прикасается к калитке парка Тредгордсфёренинген — железо еще хранит тепло дневного солнца, но уже не обжигает.

Малин открывает калитку, заходит в парк. Она здесь совершенно одна — никто не решается гулять там так поздно после того, что произошло.

Голая.

Изнасилованная.

Дети из детского сада.

Я ничего не помню.

«Это чудовище — оно может быть где-то здесь», — думает Малин, заходя все дальше в парк, мимо ухоженных грядок и фонтанов, теплиц возле забора. А вот и беседка, детская площадка, почти беззвучно бурлящий ручеек, скромный, но полный голосов и воспоминаний источник.

Отсюда видны балконы на Юргордсгатан, но обход жильцов не дал результатов.

Никаких следов красного велосипеда, хотя полицейские прошли всеми мыслимыми путями, которыми пострадавшая могла приехать в город.

Сейчас мало кто здесь остался, но все же — она должна была закричать. Кто-то должен был проснуться. Тебя перенесли сюда, Юсефин? В таком случае где ты находилась раньше? Где на тебя напали?

Малин ходит кругами у беседки, трогает ленты ограждения, уже кем-то оторванные, закрывает глаза и видит, как кто-то гоняет обнаженную, израненную, обмытую хлоркой девушку взад-вперед по траве. Вот она связанная, с кляпом во рту, кто-то вводит в нее кусок синей пластмассы — туда-сюда. Память замыкается в себе, говорит — СТОП! Сюда больше никто не войдет. Трава под тобой — в такую жару на ней даже нет росы. Его, ее, их тела на тебе, мышцы, со всей силой вдавливающие тебя в землю. Трава — постель, с которой ты уже никогда, никогда не поднимешься.

Так ли все это было?

Юсефин Давидссон.

Мария Мюрвалль.

Тереса Эккевед — исчезла.

Где связь?

Юсефин. Ты бродила в полубессознательном состоянии, когда тебя нашли, но все же ты была тут, с нами. И ты свободна, хотя на самом деле нет.

Тереса.

А ты еще существуешь? Где тебя искать?

Я слышу голос.

Я не узнаю его. Но он спрашивает, где я.

Я хочу знать, где я. Ведь если я пойму, где я, то смогу уйти отсюда, выбраться из этого холодного темного места, где я так одинока, и уйти домой.

Все черно.

И холодно.

Прошу тебя: спроси снова, где я. Пусть твой голос станет маяком, который укажет мне дорогу из страха и этого темного кошмарного сна.

Спроси еще раз, пожалуйста.

Спроси.

— Тереса, куда же ты подевалась?

Малин произносит это прямо в воздух, стоя у беседки.

Пение птиц.

Лица. Петер Шёльд, Натали Фальк, Бехзад Карами, Али Шакбари, другие, лишенные черт. Тот, кто позвонил в полицию, и еще, еще…

Нужно снова поговорить с Натали. Кто такая Lovelygirl — вдруг она знает?

Малин приседает на корточки, водит рукой по траве, словно барсук, роющий землю.

Кто ты, способный на такое? Откуда в тебе столько отчаяния? Что произошло с тобой, чтобы тебе захотелось сделать такое с Юсефин? Что ты хочешь сказать мне? Может быть, огненный адский змий проник в твой рай, превратив его в ад, отныне и навсегда. И зачем было ее отмывать? Что ты хочешь смыть?

Время свивается в кольцо. Земля и воспоминания размыкаются, истина ускользает, чтобы защитить ее носителя.

«Как заставить тебя вспомнить, Юсефин?» — думает Малин.

Запах горящего леса.

Горящих животных, насекомых, мхов.

Лес — чистилище для тех, кому не повезло.

Запах горящих червей, выползающих наружу из обгоревшей земли. Малин отчетливо ощущает его — если бы она могла полететь, пронестись в воздухе над равниной, над озером Роксен, в сторону леса Хюльтшёскуген и окрестностей Чьелльму, то увидела бы под собой отблески огня. Заметила бы пылающие точки и задалась вопросом: что это — магма, или истина, или насилие, вылившееся наружу, достигшее точки кипения?

Она увидела бы девушек, парящих в воздухе, как пламенеющие искры.

Семнадцатое июля, суббота

Сверхурочная работа — естественное дело теперь, когда их лето неожиданно двинулось по всем кругам Дантова ада.

Они будут работать. Не стоит без необходимости отзывать коллег из отпуска.

Запах горящего дерева и угасших жизней утром еще отчетливее.

Но он не раздражает, просто кажется каким-то иным, даже почти приятным, будто костер, разведенный в лесном походе, возле которого Туве и другие дети могут отогреть озябшие пальцы.

«Сегодня нет ветра, и свет пока щадящий», — думает Малин, глядя, как флаги уныло свисают на флагштоках у входа в полицейское управление. Большая парковка у нее за спиной почти пуста, там стоит лишь парочка автомобилей, ожидающих сигнала к началу охоты.

Малин с трудом бредет сквозь жару. Нынешнее утро дается тяжело. Без пяти восемь, однако уже мучительно жарко, она вспотела в своей футболке и белом пиджаке. Опять натянула юбку — в брюках невыносимо, хотя она почти никогда не носит юбку на работе. Юбка — символ женственности, слабости, принадлежности к другому миру. Ее мир — мужской мир, что бы ни думали по этому поводу феминистки, сидящие в Главном управлении полиции. Так что обычная одежда на работе — брюки.

Но только не в такую жару. Сегодня тоже не получится.

За завтраком она прочла о лесных пожарах на сайте газеты «Корреспондентен». Вся первая страница занята фотографией горящего леса, а в самой газете — подробные описания работы пожарных при попытке погасить огонь. Горит площадь в несколько гектаров. По причине засухи огонь пустил корни и жаждет новых завоеваний, впал в зависимость от земли, от живого. Пожарные команды Линчёпинга, Норрчёпинга, Муталы и Финспонга борются с огнем в запыленном лесу.

Янне хочет туда. Среди огня лучше, чем на Бали. Он мечтает зарыться в работу, заняться спасением других вместо того, чтобы попытаться понять себя, меня, Туве — нас всех.

А вот и репортаж о ее расследовании на целый разворот. Фотография вибратора и текст: «Полиция подозревает, что преступник использовал синий вибратор». Предрассудки. Карами. Шакбари. Догадки по поводу Lovelygirl.

Как, черт подери, просочилась в печать информация о вибраторе? Через Карин Юханнисон? Свена Шёмана? Возможно, проболтался Свен, прижатый к стене каким-нибудь журналистом.

Ну что ж, теперь это известно всем.

Дверь в полицейское управление открывается автоматически. За стойкой администратора сидит Эбба, ранняя пташка.

— Доброе утро, Малин!

Малин кивает в ответ.

Зак и Шёман на своих местах, хотя до утреннего совещания еще час.

Оно проводится всегда, независимо от того, рабочий день или выходной.

Оба внимательно изучают какие-то документы, однако обращают внимание на появление коллеги, одновременно поднимают на нее глаза, и Свен говорит:

— Да, Малин, пора уже!

— Добро пожаловать, Малин! — Зак рад, что хотя бы один раз сумел прийти раньше ее.

Свен, одетый в мятые белые льняные брюки, тоже явно рад ее видеть.

Увидев выражение его лица, Малин решает не рассказывать ему о своем посещении парка Тредгордсфёренинген вчера вечером, хотя и собиралась это сделать: Свен любит прочувствовать обстановку на месте преступления.

— Ну как, Малин, удалось вчера выпить пива?

«Нет, — думает Малин. — Но я зато пропустила рюмочку текилы, когда вернулась домой».

— У тебя немного утомленный вид, — почти по-отечески добродушно ухмыляется Зак.

Они решают начать совещание, не дожидаясь девяти. Опять игнорируют конференц-зал: вполне достаточно круглого стола в кухне. Сегодня здесь не много сотрудников в униформе или штатском, им не помешают.

У Свена вид более усталый, чем обычно, и Малин задумывается, откуда у него эта новая усталость. Поначалу грешит на жару, но потом замечает тонкий слой пыли на его волосатых руках. Пыль лежит на коже разводами, и Малин догадывается, что Свен встал очень рано и не один час простоял у токарного станка. Что и сказать: очень полезное занятие, когда вокруг лесные пожары и расследование буксует.