София испугалась, что Теодор может услышать их.

— Тихо! — шикнула она. — Вам не в чем упрекнуть меня. А я могу подумать, уж не вы ли указали Теодору путь к ее комнате, чтобы он обнаружил смертельно больную мать...

Изидора не стала оспаривать это.

— Я поступила так, потому что волновалась за него. Потому что вы уж точно не позаботитесь о его счастье.

— Думайте, что хотите, — горько сказала София. — Но мы договаривались, что Мелисанда будет жить в своей комнате тихо и незаметно и не станет отнимать у нас Теодора. Впрочем, если вы скажете ему лишнее о Мелисанде, я прогоню вас из дома и вы подохнете от холода и голода на грязных парижских улицах. И не думайте, что Теодор спасет вас. Мы ведь обе знаем, что он слишком слаб, чтобы помешать мне.

Изидора выдержала ее взгляд.

— Десять лет назад вы поклялись жизнью вашего ребенка, жизнью Катерины.

София опустила глаза, ситуация нравилась ей все меньше. Она не хотела вспоминать о клятве, о которой вспомнила взбешенная Изидора. Она хотела, чтобы ужас последних дней как можно скорее остался позади, она больше не хотела спрашивать себя, на что еще была способна, почему совесть не давала ей покоя, напоминая обо всех нехороших делах, которые она совершила.

— Жизнь моего ребенка не слишком-то мне дорога! — холодно ответила она, тихо радуясь тому, что эти слова задели Изидору даже больше, чем то, что она нарушила клятву. — Катерина глупа, болтлива и ни на что не способна...

«И напоминает мне от предательстве Герина», — добавила она про себя. Это была единственная причина, по которой она презирала дочку.

Вслух она продолжала:

— Так что клятва не имеет для меня значения. Мне было очень просто нарушить ее.

На мгновение сарацинка замолкла, сраженная бессердечием Софии.

— Проклятая женщина! — наконец промолвила она едва слышно, не подозревая, что именно эти слова произнесла перед смертью Мелисанда. — Проклятая женщина! Думаете, что вы завладели Теодором и можете навязывать ему все, что угодно. Но вы ошибаетесь. Вы сильно ошибаетесь.

Она замолчала. Поджав губы, она оставила остальные злые слова при себе, но они были написаны на ее лице. Она прошла мимо Софии к комнате Теодора, чтобы поддержать его.

«Я не должна этого записывать, — с ужасом подумала София. — Только бы не записать это. Ни об Анри Клемане, который толкнул меня на это, ни о Люке Арно, который гладил меня по щеке, ни о цепочке Мелисанды, которую я схватила, когда она прыгала в окно.

Нет, я не должна записывать это. Мне не больно, совсем не больно.

Я должна отделять важное от второстепенного».

Роэзия внимательно смотрела на сестру Иоланту. Любопытство, разбуженное ее горькими словами, отвлекло ее от неприятного кисловатого привкуса, от жуткой картины задушенной Греты, тело которой все еще находилось в скриптории.

Разговаривая с Иолантой о Софии, она отодвигала момент, когда ей предстояло выйти к сестрам и сообщить о страшной находке.

— Какие... какие истории рассказывала тебе Бланш о Софии? — спросила Роэзия. — Почему ты о ней столь дурного мнения? Я всегда думала, что дофина многим была обязана Софии. Я имею в виду... когда ее супруг, король Луи, умер и она стала правящей королевой при своем сыне... Разве тогда ей не помогло то, что рядом находилась такая ученая женщина, как София, которая могла давать ей дельные советы?

Она с облегчением заметила, что в ее голосе уже не было слышно ужаса. Он больше не был хриплым.

— Я не знаю, — горько заметила сестра Иоланта. — Когда я поступила на службу к дофине Бланш, которая позднее стала королевой, я была очень молода, и не могу сказать, научила ли ее София чему-либо. Но я точно знаю, сколько пришлось вытерпеть Катерине от своей матери... Ей долго не удавалось избавиться от ее гнета. И я никогда не понимала, почему София так жестоко относится к собственному ребенку!

— Это правда, что говорят о Катерине и Теодоре де Гуслин? — начала Роэзия. — Что она любила родного брата запретной любовью и ради этой любви заключила сделку с самим...?

Роэзия не нашла в себе силы произнести самое страшное слово.

Сестра Иоланта пожала плечами.

— София была им обоим плохой матерью, хотя Теодор значил для нее больше, чем Катерина. Но, несмотря на это, она чуть было не отправила его на верную гибель... но это уже другая история. Это меня не касается. Я ее презирала больше всего за то, что она сделала дофине Бланш.

Роэзия подняла на нее вопросительный взгляд.

— А что... что такого она сделала?

— Вы не знаете? — воскликнула сестра Иоланта. — Вы не слышали о том грандиозном скандале, который едва не стоил дофину Луи власти?

— Я слышала только о том, что София предала королеву Изамбур, но не знала, что она и дофине Бланш принесла столько несчастий.

Сестра Иоланта горько рассмеялась.

— Позже София даже использовала Изамбур, чтобы примириться с Бланш, — продолжала она. — Я знаю, наверное, я не вправе говорить о ней плохо. Она спасла Бланш жизнь, когда та рожала своего первого сына. Может, она была нужна дофине, когда поддерживала ее потом и помогала советами. Но затем она предоставила Бланш самой себе, сама ушла в тень, а ко двору подослала Теодора, и тогда начались несчастья...

Роэзия нетерпеливо ждала продолжения. В ней пробудилось смутное воспоминание. Ей показалось, будто все, о чем сейчас говорила Иоланта, она уже слышала, хотя это и было сказано тогда другими словами. Она покачала головой, будто желая вытрясти из своей памяти все, что ей было известно о Софии, но подозрение так и осталось подозрением.

В висках снова застучало.

— Так что же произошло? — спросила она.

Иоланта смущенно покосилась на запертую дверь скриптория.

— Сейчас, наверное, не самый подходящий момент, чтобы говорить об этом.

— Но может быть, — настаивала Роэзия, — может, это поможет нам разобраться, кому могли понадобиться все эти смерти.

Она застонала. Ее голову будто прокалывали раскаленными спицами, а желудок, который только что изверг наружу свое скудное содержимое, никак не хотел успокаиваться.

— Ну, — продолжала Иоланта. — Вообще-то виновным в этом страшном скандале оказался Теодор де Гуслин. Если бы София вовремя узнала об этом, возможно, она предупредила бы его, удержала. Конечно, она не хотела ничего плохого. Но тем не менее именно София...

Она замолкла.

Подбежали первые сестры, взволнованно глядя на бледную, вспотевшую Роэзию и запертую дверь скриптория.

— Вы что, нашли ее? — вскричали они. — Вы знаете, где Грета?

Из хроники

В 1213 году Иоанна Безземельного, который все продолжал отравлять жизнь Франции, постигла та же участь, что и его заклятого врага, короля Филиппа. Он поссорился с архиепископом Стефаном Лангтоном, папа потребовал, чтобы он примирился с ним, и наконец — когда он отказался— был проклят церковью.

Злорадство Филиппа было безграничным. Корча из себя мнимого исполнителя папской воли, он уже планировал вторжение в Англию и для этой цели велел своему сыну Луи выставить армию. Но едва тот отправился на войну от имени своего отца, Иоанн Безземельный опомнился, боясь унижения со стороны Филиппа больше, чем со стороны папы.

Вместо того чтобы вернуться с победой, великое ожидаемое Луи сражение не состоялось. В Париж он вернулся ни с чем. Там его ждал отец, опечаленный вестью о примирении Иоанна Безземельного с папой. Однако вместе с тем он радовался безуспешному исходу дела, хотя сам послал Луи на войну.