В его голосе она уловила нечто похожее на одобрение. Это только укрепило ее решимость.

— Я не датчанка, — с жаром заявила она. — Поэтому я ничего не должна ни Изамбур, ни королю Кнуту. Мне совсем не хочется, чтобы меня вместе с принцессой заперли в монастырь или в мрачный замок. Мне обещали жизнь в Париже!

— Но вы не можете высказываться перед супружеским судом, — сообщил Герин. — Ваше слово будет иметь вес, только если вы будете замужем и ваш супруг подтвердит ваши слова.

Когда она выкладывала Герину свой план, она не смотрела на него. Теперь их глаза встретились. Он, казалось, был удивлен тем, что его союзницей стала женщина, а она — тем, что так легко и быстро приняла решение, которое изменит всю ее жизнь.

— У меня нет супруга, — сказала она спокойно, — ...еще нет. Может, вы мне подыщите кого-нибудь. Может, вам стоит обеспечить мне богатое приданое. Подарите мне достойную жизнь, пусть мне будет позволено читать и писать. Тогда я без колебаний объявлю всеми свету, что этот брак никогда не был действительным и что Изамбур не только слабоумная, но и опасная, испорченная и злая.

Изамбур начала кричать, когда ее оттаскивали от Софии.

Слушая звуки, издаваемые ею, София невольно подумала о ядовитом растении, мандрагоре, крик которой — если ее неправильно собирать — может убить человека. Не менее опасным был и этот крик, потому что так жаловалась не просто слабоумная, но и преданная девушка. София стояла прямо, не в силах пошевелиться, и пыталась успокоить себя тем, что это уже не ее долг приводить в себя разъяренную девицу. Одновременно она думала, насколько велик ее грех, если она выступает против той, которую Бог не наградил необходимой долей разума.

Французским рыцарям, пытавшимся справиться с кричащей принцессой, чтобы заточить ее в монастырь Сен-Мор-де-Фоссе, было не менее жутко. Они привыкли сражаться против мужчин, а не против вопящих женщин.

Они вопросительно смотрели на Софию, будто ждали от нее поддержки. Она колебалась долго, до тех пор пока брат Герин не присоединился к ней, чтобы понаблюдать, как уводят отвергнутую девушку

Его решимость передалась ей.

— Уведите же ее скорее! — громко сказала София. — И смотрите, не подходите к ней близко! Вы только послушайте, как она кричит и брызжет слюной, и подумайте об истории о спасителе, который прогнал демонов, завладевших стадом свиней и сбросивших их со скал. Таким же нечистым духом наполнена и она! Так что поторопитесь скорее увести ее подальше от короля!

Она начала говорить громко, но ее горло вдруг сжалось. Перекричать Изамбур было непросто.

Мужчины по-прежнему выглядели растерянными.

Тогда София направилась вперед, схватила Изамбур за плечи и как следует встряхнула.

— Да уведите ее скорее! Ею завладели злые духи, и кто подойдет к ней близко, будет проклят навеки!

Звуки, издаваемые принцессой, стали нечеловеческими. Они кусали, пронзали, причиняли боль.

— Уведите же ее наконец! — вскричала София. — Уведите!

Она почувствовала, что мужчинами при виде столь необычного зрелища овладел страх. «Трусы», — подумала она и не могла понять, почему чувство стыда, охватившее обычно смелых и решительных воинов, передалось и ей, и ее охватила дрожь, как будто на ее душу легла мокрая простыня.

София еще крепче схватила Изамбур, но не встряхнула, а со всей силы оттолкнула в другой конец комнаты. Изамбур не пыталась удержаться и растянулась на полу, ударившись головой. Послышался глухой удар, а потом все стихло.

Только тогда мужчины вмешались, перевернули ее и подняли на ноги. Но Изамбур, хотя и сохраняла молчание, не собиралась сдаваться, будто ее телом действительно овладели демоны. Ей удалось вырваться из рук трех сильных мужчин, и она в последний раз бросилась к Софии, крепко схватила ее за руку, а ее губы судорожно пытались произнести: «Рагнхильда».

Внутри Софии все сжалось.

— Освободите же меня от нее! — громко вскрикнула она, а брат Герин в замешательстве опустил взгляд, будто не в силах выносить это зрелище.

Вдруг Изамбур сама отпустила руку Она в мгновение ока расслабилась и упала легко, как перышко. Теперь поднять ее и увести прочь не составляло никакого труда.

Но когда все самое худшее, казалось, было позади, в комнату ворвалась Грета и кинулась прямо к Софии. Теперь София видела перед собой не косоглазую благоговейную женщину, а фурию, которая будто спустилась с языческого неба, чтобы от имени богов отомстить ей за неслыханную дерзость.

— Что ты наделала, предательница? Зачем ты ее оклеветала? Тебя выбрали для того, чтобы ты помогала ей во всем и защищала от этого опасного мира.

София вся сжалась, но стала защищаться.

— Я не виновата ни в ее слабоумии, ни в том, что ее отдали в жены королю! О, как хорошо, что люди короля наконец забрали ее! Все могут вздохнуть свободно теперь, когда мы наконец избавлены от необходимости смотреть на эту проклятую!

— Проклята не она, а ты! — шипела Грета, замахнулась и отвесила ей звонкую пощечину. — Бог Ингвио, давший Изамбур свое имя, никогда не оставит тебя в покое! Его тень ляжет темным занавесом на всю твою жизнь, отравит твои радости и проклянет все твое существование! Не знаю, чего ты добилась своей клеветой, но она никогда не принесет тебе пользы, которую ты надеешься получить! Ты проклята, проклята!

Она предостерегающе выкрикнула последние слова, потом замолчала, развернулась и последовала за отвергнутой Изамбур. Брат Герин также покинул покои. Взгляд, который он бросил на искривленное болью лицо Софии, сверкал негодованием. Она терла покрасневшую щеку и пыталась подавить неловкость, стыд и нечистую совесть.

«Я не должна об этом думать, — пронеслось у нее в голове. — Я буду продолжать свою хронику, я напишу, что король оттолкнул свою жену после первой брачной ночи, потому что теперь об этом уже знает весь свет. Но я не напишу ни слова больше. Ни о моем предательстве. Ни о ее крике. Ни о проклятии Греты. Я должна отделить важное от второстепенного».

Не вся Франция благосклонно приняла весть о том, что король отказался от своей жены.

В датской коллегии в Сен-Женевьев разразился настоящий скандал, когда ужасная новость распространилась. Студенты не хотели верить, что их принцесса проклята, и бастовали несколько недель.

Среди подчиненных также царил раздор. В то время как епископы Арраса, Орлеана, Шалон-сюр-Марна, Шартра и Турне, а также графы Шампани, Блуа, Дро и Невера приняли волю Филиппа, Этьен Нойонский отказался следовать за королем и встал на сторону Изамбур.

От ее имени он написал датскому королю письмо, в котором жаловался на несправедливость, и тот потребовал объяснений от короля Филиппа.

В октябре Филипп отправился в монастырь Сен-Мор-де-Фоссе, где Изамбур жила в узкой, охраняемой келье, которую она не могла покинуть даже для того, чтобы посетить ежедневную мессу. Говорят, он обратился к ней с призывом добровольно отказаться от сана королевы. Он сказал, что она может остаться во Франции и вести там спокойную, достойную жизнь, если только согласится расторгнуть брак.

Изамбур ничего не ответила. Монахини утверждали, что своим молчанием она показывала, что расторгать брак, заключенный на Небесах, — тяжкий грех, и восхищались ее набожностью.

Этьен Нойонский сообщил всем об ее отказе принять аннуляцию.

Месяц спустя в замке Компьен был созван совет, на котором французские епископы должны были вынести решение, считать этот брак действительным или нет. Не было никакого сомнения в том, что большинство епископов выскажутся в пользу короля. К утверждению, что этот брак несостоятелен и Изамбур околдована, добавлялся тот факт, что она приходилась дальней родственницей первой жене Филиппа, Изабель. Одно это делало брак недействительным.

Еще до начала суда многие задумывались о судьбе женщины, которая в скором времени должна была стать окончательно отвергнутой. Поскольку монастырь Сен-Мор-де-Фоссе был слишком маленьким, чтобы оставаться в нем на длительный срок, было решено сослать ее к августинцам в Кисьонг.