Наверное, ему было бы тяжело смириться с тем, что его сын достигнет большего, чем когда-то он сам. Наверное, он не хотел, чтобы Луи вернулся домой победителем, завоевав Англию.
Но у него не было времени на раздумья. Сэкономив силы на войне с Англией, он отправился на мятежного Ферранда Брабантского.
—Фу! Какое отвратительное животное! Крысу надо убить, а не играть с ней.
Сначала голос приглушали мысли. Числа занимали Софию больше, чем надоедливый шум. Она сидела за счетной доской, с помощью которой можно было решить самые трудные примеры.
— Кристиан! Убери эту крысу! Я их терпеть не могу, — снова послышался голос Катерины.
София нахмурилась и грубо махнула рукой, будто этим могла заглушить шум. Незадолго до этого она прочитала текст Мохаммеда бен-Муза, который принес Теодор. Обычные цифры I, II и III в этом тексте были заменены странными 1, 2 и 3. И это было еще не самое необычное: Мохаммед бен-Муза говорил о новой цифре, которой прежде не было в системе отсчета.
— Сейчас же убери ее! Не смей трясти ей перед моим лицом! Как тебе удалось приручить это животное?
— Ха! — вырвалось у Софии, и она зажала уши руками.
Новое число, по мнению Мохаммеда бен-Муза, предшествовало единице. Оно не обладало значением, но тем не менее обязательно должно было присутствовать в системе чисел. Оно предшествовало всем остальным числам и сохранялось при любых вычислениях. Ведь если от V отнять V, получался 0.
«И правда, — подумала София, — разве все великие теологи не говорят в один голос, что единица является матерью всех чисел так же, как Бог — отцом всего сущего? А если вперед поставить ноль, получится, что ничто, предшествовавшее созданию, является силой, исходящей от Бога? Может ли так быть?»
— Крыса воняет!
Терпение Софии лопнуло. Он выбежала их кабинета, в котором Бертран де Гуслин искал рецепт эликсира жизни и в котором она в последние годы занималась своими разнообразными учениями, спустилась по лестнице, перескакивая через одну ступеньку, и ворвалась в гостиную.
— Хватить орать!
Катерина замолчала, обескураженная видом такой обычно сдержанной матери, а София, посмотрев вокруг, поняла причину переполоха и нахмурилась. Шум исходил не столько от дерзкой девчонки-неуча, с которой она за последние три года и пятью словами не обмолвилась, а от того, кто называл себя другом и коллегой Теодора, но кого она не считала достойным даже переступать порог ее дома.
— Кристиан Тарквам! — взревела она. — Что вы тут делаете? Вместо того чтобы защищаться, молодой человек насмешливо улыбнулся, глядя на нее, а затем вычурно поклонился.
Содержимое амулета, который он носил на шее и который был размером с кулак, загремело. Амулет был не единственным необычном элементом его внешности. В отличие от Теодора, который после низшего посвящения носил черную накидку будущего священника, как это обычно делали студенты, Кристиан любил цветные и пестрые одежды и поэтому напоминал бродягу. Сегодня он был одет в желтое и красное, а поверх — в пальто из козьей шерсти. Многие принимали его за шута, от него ждали шуток и забавы, но в то же время боялись, потому что каждый в Париже знал, что шуты появляются из мира демонов. Считалось, что при ходьбе они не оставляют на земле следов. Вместо Кристиана ответила Катерина.
— У него ручная крыса, мама, — объяснила она плаксивым, но в то же время упрямым голосом. — Она живет где-то в его вонючих одеждах и ползает по его телу. Он только что схватил эту пакость за хвост и поднес к моему лицу.
Кристиан продолжал улыбаться и отвесил новый поклон. Выпрямившись, он схватился за свой звенящий амулет.
— А там, — весело объяснил он, — я храню корм для крысы.
— Ах ты жалкий негодяй! — воскликнула Катерина. — Это так мерзко...
— Прекрати! — резко прервала ее София. — Заткнись же наконец! В моем доме не принято кричать!
Дочь побледнела и поджала губы. София мрачно смотрела на нее. Она была довольна, что крик наконец прекратился, но все же должна была согласиться с тем, что дочь была права.
Кристиан Тарквам действительно был негодяем.
Она не понимала, почему Теодор не просто позволял ему находиться рядом, но и, казалось, дружил с ним. Хотя такому благородному ученому не пристало водиться с этим паршивцем, они иногда вместе ходили на лекции на улице де Фер, бродили по саду, что-то оживленно обсуждая, и, наконец, Теодор регулярно приглашал Кристиана в дом, чтобы этот худой бродяга мог нормально поесть.
О, как была бы рада София, если бы он наконец послал его к черту! Кристиан еще не сдал тривиум — три предмета: грамматику, риторику и логику — и поэтому не мог даже называться бакалавром, хотя учился в университете уже более двух лет. С тех пор как он из провинции приехал в Париж, чтобы изучать юридические науки, все его время, казалось, уходило исключительно на развлечения и на посещения таких благочестивых домов, как дом Гуслинов.
— Я научил свою крысу многим трюкам, — сказал он. Его голос иногда был гладким, как шелк, а иногда в нем сквозила холодная насмешка. — Такого в Париже еще не видели. Я даже думаю, что...
— Тебе не следует появляться в моем доме, — прервала его София. — Это достойное место. Здесь не пристало появляться такому сброду, как ты, таким жалким игрокам и бабникам. Мне хорошо известно, что ты предпочитаешь проводить время со шлюхами, вместо того чтобы корпеть над книгами, как полагается приличному студенту.
— Ах, вот как? — пронзительно воскликнул он. На этот раз он даже не усмехнулся, а разразился смехом. Уголки рта при этом вздернулись наверх, и все его лицо превратилось в жуткую маску, а глаза заблестели от слез.
— Даже великий ученый Ален де Лилль с пониманием относится к забавам с женщинами, — ответил он, наконец успокоившись. — «Была ли женщина, с которой ты забавлялся, красивой?» — спросил он однажды и ответил: «Если да, то наказание будет уменьшено». О, глубокоуважаемая София де Гуслин! Вы, конечно, не знаете, о чем я говорю. Вы живете в этом доме как отшельница, и единственный ваш путь взглянуть на мир — это глаза Теодора. Я считаю, что это напрасно, поскольку вы — очень красивая женщина и вам не гоже прятаться от света. Как бы то ни было, правда такова: на улице де Глатини и на улице де ля Пельтри самые очаровательные девушки Франции строят глазки нам, нищим студентам, и дерзко задирают свои желтые платьица. Нашему брату такие штучки не по карману, но они все равно не отстают от нас.
Но он не просто дерзко говорил. Он подошел к Софии и начал гладить ее руку, немного небрежно, будто этот жест был для него самым обычным, но одновременно с мягким сочувствием, будто понимал, что именно ей он крайне необходим. К ней уже целую вечность не приближался здоровый мужчина.
София резко отступила в сторону, но не смогла помешать тому, что ее лицо залилось краской. С тех пор как она привела к дофине Теодора и стала избегать двора, никто не осмеливался так властно и смело преодолевать холодную дистанцию, которой она себя окружила.
— Ты жалкий бездельник! — воскликнула она. Смеясь, он опустил руку.
— Сжальтесь, достопочтимая София, сжальтесь! Я знаю, что с моей душой плохи дела, но честно заявляю, что вовсе не имею в намерениях испортить нашего Теодора, потянув его за собой.
Ведь это беспокоит вас больше всего, не так ли? Вы боитесь, что я стану на него дурно влиять! Тут я могу сказать только одно: я не стану портить его. Он уже давно получил разрешение преподавать, а скоро будет вести великий диспут в актовом зале университета и его назовут наконец доктором теологических наук.
— Именно поэтому ты для него неподходящая компания! — прошипела София.
— Но разве ему не интереснее проводить время со мной, чем торчать с нашими наследниками престола? Говорят, дофина сейчас изучает древнееврейский, если ей, конечно, удается выкроить для этого время среди важных и многочисленных обязанностей. Думаю, ее ум похож на ваш, София, хотя — спокойно, спокойно, я вовсе не хочу оспаривать вашу уникальность — ей требуется на обучение больше времени. О да, я знаю о вашем даре, Теодор рассказал мне. Не мог бы я позаимствовать его у вас на короткое время перед экзаменами? Ну, как бы то ни было, дофин в отличие от своей жены дуб дубом. Он ничего не помнит, да и понимает с трудом. Я бы сказал, в этом он похож на меня... так что плохого в том, что Теодор время от времени будет заниматься со мной? Конечно, не в те дни, когда вы держите его в ежовых рукавицах, заставляете его штудировать книги или любезничать с бледным Луи и тщеславной Бланш.
