И в самом деле, вскоре веки Бет полузакрылись, лицо обмякло — словно разжался кулак. Она потянулась к утюгу — Магги уступила ей это орудие труда — и принялась гладить. Получалось это у нее так же естественно, как если бы она прогуливалась, приглаживала волосы или чесала руку.

— Принеси-ка нам немного пивка, цыпленок, — попросила она.

— У нас его нет, — сообщила Магги, довольная новым поручением и удачно выбранным для него временем — Джим как раз просунул голову в проем забора. — Придется заскочить в «Ананас».

Она схватила высокую кружку со стола и направилась к задней двери.

— Не ломай забор! Обойди кругом! — крикнула ей вслед мать.

Но Магги уже лезла в проем.

— Где ты был? — накинулась она на Джема. — Я тебя бог знает сколько жду!

— Мы тут выгибали подлокотник — вдвоем это делать легче. Но вот я пришел.

После того вечера на Вестминстерском мосту Джем и Магги много времени проводили вместе. Магги показывала ему свои любимые места на реке и учила, как вести себя на улице. Хотя она иногда и раздражала его своими непомерными знаниями, он знал, что Магги придает ему уверенность, без которой он не смог бы раздвинуть границы своего мира и исследовать открывшееся. И потом, он обнаружил, что хочет быть с ней. Мальчишкой в Пидл-Вэлли он играл с девчонками, но ни к одной из них не чувствовал того, что почувствовал к Магги, хотя ни за что бы ей в этом не признался.

— Ты знаешь, что мы пропустили мисс Девайн? — сказала Магги, когда они пересекали поле Астлея.

— Я мало ее видел. Мама тоже смотрела из нашего окна.

— Она ведь не упала, нет?

— Нет… там, пожалуй, упадешь — ни сетки, ни подушек. И вообще, как она это делает? Ходит по канату так легко и спокойно?

Номер Лауры Девайн кроме ее знаменитых прыжков и кручений включал и прогулку по канату, но не натянутому, а провисшему. Она делала вид, будто прогуливается по саду, останавливаясь время от времени, чтобы восхититься цветами.

— Ты знаешь, что она никогда не падала? — спросила Магги. — Ни одного разочка. Все другие ошибались в своих номерах. Я даже видела, как сам Джон Астлей один раз свалился с лошади! Но только не мисс Девайн.

Ребята добрались до стены в конце сада мисс Пелхам — солнечной полянки, где они часто встречались и сидели, глядя на то, что происходит вокруг дома Филипа Астлея. Магги поставила кружку, и они уселись спиной к теплым кирпичам. Оттуда им открывался прекрасный вид на репетирующих циркачей.

Иногда, если погода выдавалась хорошая, артисты Филипа Астлея репетировали во дворе перед Геркулес-холлом. Таким образом они не только освобождали амфитеатр, чтобы там можно было навести порядок, но и освежали в памяти старые номера, репетируя их на новом месте. А соседи получали неожиданное вознаграждение за то, что вынуждены были мириться с присутствием цирка. О дне репетиций никогда не сообщалось заранее. Но как только жонглеры выходили в поле и начинали подбрасывать горящие факелы, или лошадь с обезьянкой на спине посылалась галопом по двору, или, как сегодня, на натянутый между двумя шестами канат вставала мисс Лаура Девайн, слух об этом распространялся в мгновение ока и поле быстро наполнялось зрителями.

Когда Магги и Джем устроились на своем месте, акробаты начали выполнять кувырки через голову и строить пирамиду из тел, сначала встав на колени, а потом поднявшись друг другу на плечи. В то же время в поле вывели лошадей и несколько наездников — но не Джон Астлей — начали репетировать сложный маневр, перепрыгивая с одного седла на другое. Джем смотрел на эти номера в естественных условиях с бо́льшим удовольствием, чем в амфитеатре, потому что исполнители не старались изо всех сил, они останавливались и начинали все сначала, чтобы отточить свои действия, разрушая иллюзию, которую ему так трудно было принять во время представления. А еще они совершали ошибки, которые казались ему такими привлекательными.

Парнишка на вершине пирамиды оступился и, чтобы не упасть, ухватил за волосы того, на ком стоял, отчего владелец волос громко вскрикнул; наездник выпал из седла и приземлился на задницу; обезьянка спрыгнула с лошади и вскарабкалась на крышу Геркулес-холла, откуда ни за что не желала спускаться.

Они смотрели, а Джем тем временем отвечал на вопросы о Пидлтрентхайде — месте, которое, казалось, очаровывало Магги. Она, как истинная горожанка, была особенно поражена тем, что в деревне почти не было выбора — всего один хлебопек, один портной, один мельник, один кузнец, один викарий.

— А если тебе не нравится, как этот викарий служит обедню? — спрашивала она. — Или у хлебопека хлеб слишком черствый? Или если ты не заплатил вовремя владельцу паба и он тебе больше не подает пива?

У Баттерфилдов был богатый опыт в сфере невозвращения долгов и неотпирания дверей лавочникам, приходившим к ним домой, требуя возврата денег. В Ламбете было несколько заведений — таверны, свечные лавки, магазинчики пирожных — куда вход Баттерфилдам был закрыт.

— Ну, там ведь не один паб. Там есть «Пять колоколов», куда ходит папа, потом «Корона», а еще «Новый двор» в соседней деревне Пидлхинтоне. А если тебе не нравится викарий, то в Пидлхинтоне и церковь есть.

— Еще один Пидл! Сколько ж там у вас этих Пидлов?

— Есть немного.

Но прежде чем Джем успел их назвать, разговор был прерван. Среди разных исполнителей во дворе Геркулес-холла появился парнишка, тащивший тяжелое бревно, привязанное к его ноге, — к таким бревнам обычно привязывают лошадей, чтобы не убежали. Неожиданно вокруг мальчишки начался крик, и когда Джем и Магги пригляделись, то увидели стоявшего над ним мистера Блейка.

— Кто тебя привязал к этому бревну, мой мальчик? — кричал он перепуганному парнишке.

В гневе мистер Блейк бывал страшен: лоб бороздили морщины, выпученные глаза метали молнии, а коренастое тело подалось вперед.

Парнишка ничего не мог ответить, и потому вперед вышел один из жонглеров и сказал:

— Это сделал мистер Астлей, сэр. Но…

— Немедленно отвяжите его! — воскликнул мистер Блейк. — Ни один англичанин не может быть подвергнут такому надругательству. Даже с рабом я бы так не обращался, даже с убийцей. Что уж говорить о невинном ребенке!

Жонглер, на которого гнев мистера Блейка произвел не меньшее впечатление, чем на мальчишку, смешался с обступившей их толпой, в которой уже находились Магги и Джем, и поскольку никто не вышел помочь ему, то сам мистер Блейк опустился на колено рядом с мальчиком и начал развязывать узлы веревки, которой бревно было прикреплено к щиколотке мальчишки.

— Ну вот, мой мальчик, — сказал он, освобождая ногу парнишки. — Человек, который сделал это с тобой, не годится тебе в хозяева, к тому же он трус, если боится ответить за это.

— Здесь кто-то назвал меня трусом? — прогремел безошибочно узнаваемый голос Филипа Астлея. — Ну-ка, попробуйте назвать меня трусом, глядя мне в глаза, сэр!

С этими словами он, раздвинув толпу, вышел к мистеру Блейку, который поднялся на ноги и встал так близко к мистеру Астлею, что их животы чуть ли не соприкасались.

— Вы, сэр, и в самом деле трус и жестокий тип, — воскликнул он, сверкая глазами. — Чтобы так обращаться с ребенком! Нет, Кейт, — проворчал он, обращаясь к миссис Блейк, которая, выйдя из круга зрителей, тащила мужа за руку, — нет, Кейт, я не боюсь угроз. Отвечайте мне, сэр, почему вы привязали к бревну этого невинного ребенка?

Мистер Астлей бросил взгляд на мальчишку, который, невольно оказавшись центром внимания, залился слезами и цеплялся за веревку так, словно не хотел с ней расставаться. На губах Филипа Астлея мелькнула едва заметная улыбка, и он сделал шаг назад. Гнев его внезапно утих.

— Сэр, так вы возражаете против этого бревна, верно?

— Конечно я возражаю против него — любой цивилизованный человек возражал бы. Никто не может быть подвергнут такому обращению. Извинитесь перед этим мальчиком и перед нами за то, что мы стали свидетелями такого унижения человека.