Подходя к часовне, Уилл быстро обернулся. Старик по-прежнему стоял без движения у могил. Неужели этот заморыш сумел сразить десятерых воинов? Казалось, капеллана может повалить даже сильный порыв ветра.

Темпл, Париж

27 октября 1260 года

На следующий, последний его день в Париже Уилл после службы третьего часа пришел на могилу Овейна. Попрощаться. Он радовался возвращению к привычной рутине в Нью-Темпле и одновременно страшился. Обогнув часовню в том месте, где из опоры высовывалась обросшая мхом горгулья, [17]обратив к небу свою зубастую безумную улыбку, он увидел Элвин. Девочка стояла на коленях у могилы Овейна с букетом лилий в руке. На ней было простое черное платье, отороченное белым. Волосы собраны под чепцом. Она бросила на него быстрый взгляд.

— Ты думаешь, он обиделся, что я не была на похоронах?

— Нет, — ответил Уилл, становясь на колени рядом.

— Меня во дворце не оповестили. А ведь я из его рода и должна была присутствовать здесь. — Элвин положила лилии на могильную плиту. — Сегодня утром я испросила позволения королевы Элеоноры прийти сюда. Она необыкновенно добра. Представляешь, назначила стражника проводить. — Элвин потянулась выпрямить лилию. — Как прошла траурная церемония?

Уилл пожал плечами:

— Как все похороны.

— Я не перестаю думать: может, он погиб из-за того, что увидел меня? Забыл об осторожности, не заметил кинжал и…

— Оставь эти мысли, — сказал Уилл, наблюдая, как она водит пальцем по контурам меча Овейна. — Как ты будешь жить, когда возвратишься?

— Я остаюсь здесь, — ответила Элвин, убирая руку с могильной плиты.

— В прицептории? — удивился Уилл.

— Во дворце. Когда я рассказала королеве Элеоноре, что мне некуда идти, она поговорила со своей сестрой, королевой Маргаритой, и та согласилась взять меня к себе в услужение. Я буду горничной королевы. — Элвин повернулась к Уиллу. — Если бы ты видел дворец. В нем легко заблудиться, такой он огромный. На берегу реки чудесный сад с множеством деревьев и красивыми лужайками. Во дворце весело. — Она посмотрела на могилу Овейна. — И я буду рядом с ним.

— Душа Овейна радуется за тебя, — уныло проговорил Уилл.

Его ждала иная доля. Кто будет наставником? Как вообще все сложится в Нью-Темпле? Заслышав шаги, он обернулся. К могилам направлялся Гарин.

Элвин поднялась.

— Ты Гарин де Лион?

— Да, — скованно ответил он.

— Я тебе очень сочувствую. Ведь ты тоже потерял в Онфлере дядю.

— Да, — пробормотал Гарин и пошел дальше.

Уилл побежал за ним.

— Гарин! Что случилось?

— Ничего. — Глаза Гарина на секунду вспыхнули. — Я хочу, чтобы меня оставили с миром.

Уилл загородил ему путь.

— Гарин, пожалуйста, скажи, что случилось? В последний раз мы разговаривали в Лондоне.

— Я не хочу с тобой говорить.

— Почему?

— Оставь меня в покое. — Гарин протиснулся мимо Уилла и побежал.

Уилл его догнал. Схватил за руку. Сильно.

— Я тоже потерял наставника, и знаю, каково тебе!

— Ничего ты не знаешь! — Гарин вырвал руку. На траву что-то выпало.

Уилл наклонился поднять. Это была сморщенная кожаная заплатка с глаза Жака.

Гарин рванулся, вырвал заплатку.

— Это все из-за тебя!

— Что? — удивленно спросил Уилл.

— Все! — выкрикнул Гарин высоким голосом. Его лицо раскраснелось. — Ты приносишь беды! Тебя Овейн всегда жалел, наказывал лишь строгими словами! А мне…

— Но при чем тут я?

— Да при том, что я получал твои наказания!

Элвин смотрела, ничего не понимая.

— Но тебя же наказывал Жак. Даже если бы меня вообще не было…

— Нет! Я получал наказания именно из-за тебя! И мне… — Гарин замолк, его глаза наполнились слезами. — А теперь он ушел. Ушел мой дядя. Он погиб из-за тебя!

Это уже было слишком.

— Что ты несешь?! — крикнул Уилл. — Что я сделал плохого?

— Много плохого! — прошипел Гарин. Его разбитое лицо исказила ярость. — Ты не подчинялся Овейну, а он все равно тобой гордился. А твой отец? Пристроил к тамплиерам после того, как ты убил свою сестру!

Дальнейшее Уилл помнил плохо. Он рванулся и сильно ударил Гарина кулаком в челюсть. Тот покачнулся и упал навзничь на могильную плиту Овейна, придавив лилии.

Быстро поднялся и побежал прочь с кладбища, зажав в кулаке кожаную заплатку с глаза Жака.

Почувствовав прикосновение, Уилл вздрогнул.

— Зачем ты его ударил? — тихо спросила Элвин. — Что он сказал о твоей сестре?

Уилл стоял, наморщив лоб. Смотрел на ее лилии, раздавленные на могильной плите Овейна.

— Извини.

Он осторожно убрал с рукава ее руку и нетвердой походкой пошел в сторону часовни.

Темпл, Париж

27 октября 1260 года

Уилл сидел на койке, один в опочивальне, грустно рассматривая красные отметины на костяшках правой руки. Гарину, единственному мальчику, он рассказал о своей сестре. Даже Саймон не знал. Уилл до сих пор не мог поверить, как его друг, теперь уже бывший, мог сказать такое. Дрожащей рукой Уилл полез в мешок, вытащил сложенный лист пергамента. Письмо матери, начатое перед плаванием. Вгляделся в строчки, написанные мелким закругленным почерком.

Робер появился несколько часов спустя, когда колокола прозвонили окончание вечерни.

— А я все думал, куда ты подевался? Пришло время ужина.

Он увидел разбросанные по койке Уилла клочки пергамента.

— Что случилось?

— Ничего.

— Ничего так ничего.

Робер пожал плечами и сел в изножье кровати.

Уилл поднял голову:

— Почему он обвиняет меня так несправедливо?

— Кто?

— Гарин. Винит меня в гибели своего дяди.

— Моя мать умерла, когда я был еще мал, — сказал Робер. — Отец какое-то время обвинял в ее смерти всех подряд. А мать съела болезнь, и никто ничего сделать не мог.

— Жака убили. Значит, есть кого обвинять. — Уилл откинулся на спину, посмотрел прищурившись в потолок. — Может, и меня.

Робер повернулся, опершись на локоть.

— С какой стати?

— Незадолго до отплытия Жак сильно избил Гарина. И я желал, чтобы Господь наказал несправедливого обидчика.

Робер заметил ссадины на руке Уилла.

— А это откуда?

— Ударил Гарина.

— Почему?

— Он меня очень обидел.

Робер ждал.

— Я убил свою сестру, — неожиданно произнес Уилл. — И имел неосторожность рассказать об этом Гарину. А он сейчас… в общем…

— Как это случилось? — спросил Робер.

Уилл закрыл глаза.

— Для отца она была ангелом. Он привозил ей из Эдинбурга ленты, часами наблюдал за ее играми. Но… Мэри не была ангелом. Она таскала с кухни хлеб и сваливала на меня. Выпускала цыплят, разбивала яйца, дулась, когда ее просили сделать что-то по хозяйству. Признаюсь, я мечтал, чтобы она вдруг исчезла. Не то чтобы умерла, а просто где-нибудь потерялась. Конечно, не всерьез. — Уилл посмотрел на Робера. — Это случилось летом, перед тем как мне отправиться в Нью-Темпл. Отец был в отъезде в Балантродохе. Я пошел к озеру поработать. Мы с отцом строили лодку. Собирались на ней рыбачить. Там осталось совсем немного, вот я и хотел закончить до его приезда. Удивить. Мэри увязалась за мной. Я уговаривал ее остаться, она бы мне мешала, но Мэри и слушать не хотела. Мы дошли до озера, я начал работать с лодкой. Скоро она заскучала и пошла собирать раковины. Я намеревался поработать до вечера, но Мэри вдруг захотелось домой. «Ну, хочешь, уходи», — сказал я ей, а она прикинулась, что не помнит дорогу. Мне понадобилась деревяшка, и я пошел в лес найти подходящую. Мэри за мной. И все повторяла, что отцу больше понравятся ее раковины, а не моя дурацкая лодка. — Уилл подпер подбородок ладонями. — Там, у самой воды, есть скала. Мы как раз стояли на ней. Мэри сказала… я даже не могу вспомнить что, а потом кинула в меня раковиной. Я разозлился. — Уилл замолк. — В общем, я ее толкнул. Не очень сильно, но она полетела в воду и, видно, ударилась головой о камень Я прыгнул, вытащил ее, но… — Уилл схватился за виски. — Я вытащил ее, понес домой. Несколько миль, а она была тяжелая. Все время разговаривал с ней, но она не приходила в себя. Сильно разбила голову. Отец оказался дома. Он шел по двору с бадьей воды, собирался помыться. Улыбнулся, помахал, потом увидел Мэри. Уронил бадью, побежал взять ее у меня. — Уилл тяжело сглотнул, вспомнив горестные крики отца, когда он начал качать мертвую дочь. Как мать рванулась к ним через двор, босая. — Потом он отвел меня подальше и спросил, как это случилось. Я вначале сказал, что она поскользнулась и упала. — Уилл повесил голову. — Но он продолжал допытываться, и мне пришлось рассказать правду. Он кивнул, как будто уже все знал заранее, и пошел в дом. Даже не посмотрел на меня. После похорон мать плакала. Очень долго. Она родила еще ребенка, девочку, которую назвали Изенда, но уже больше не улыбалась и не смеялась, как прежде. Отец большую часть времени проводил в Балантродохе. Приезжал домой и тут же уезжал. Потом его позвали в Лондон, заменить больного счетовода, и он взял меня с собой. Понимаешь, взял, чтобы избавиться. Я его почти не видел. Он сидел в своем соларе, работал с дядей Гарина. Наконец счетовод выздоровел. Отец мог вернуться домой или остаться в Нью-Темпле, но он отправился на Святую землю. Оставил меня. Я не имею от него вестей уже полтора года.