Уилл поймал его руку:

— Какая нужда его беспокоить?

— Отпустите! — испуганно проговорил мальчик. — Мне больно!

— Что ты делаешь? — прошептал Саймон, когда Уилл затащил упирающегося ребенка в стойло и прижал к стенке.

— Я не собираюсь делать тебе ничего плохого, но мне нужно знать, куда отправились рыцари. Понимаешь, для меня это очень важно.

— Пожалуйста, отпустите меня, — пролепетал мальчик дрожащими губами.

— Скажи, и я отпущу, — сказал Уилл, чуть приоткрыв плащ, чтобы можно было увидеть фальчион.

— В Ла-Рошель, — выпалил подросток, не отрывая глаз от оружия. — Рыцари направились в Ла-Рошель. Я слышал, как они говорили об Акре и великом магистре.

— Акре?

— Я больше ничего не знаю, — всхлипнул мальчик. — Честно!

Уилл внимательно посмотрел на него и кивнул.

— А теперь посиди немного здесь. Подожди, пока мы уйдем. — Он вышел, закрыл снаружи стойло на задвижку.

Уходя из конюшни, они слышали сопение ребенка.

— Зачем ты его напугал? — пробормотал Саймон, когда они двигались через кладбище обратно к стене.

— С ним все будет в порядке, — ответил Уилл и посмотрел на Саймона. — Успокойся. Мне пришлось это сделать. Иначе бы он убежал и привел конюха. И где бы мы сейчас с тобой были? Вот именно, в темнице, как ты и предсказывал.

Когда они подошли к воротам прицептория, поднялся ветер. Собравшиеся на востоке тучи отбрасывали на склоны холмов мрачные тени. Неожиданно зазвонил колокол часовни.

Это был не торжественный звон к молитве, а быстрый и неистовый. Он не предвещал ничего хорошего.

В главном дворе они увидели рыцарей, входивших в здание капитула. Колокол продолжал звонить.

— Кемпбелл!

Уилл обернулся. К нему бежал Робер де Пари.

— Ты не знаешь, что случилось? — Рыцарь откинул назад свои роскошные белокурые волосы.

Уилл помотал головой:

— Нет, я только что из города.

Появились инспектор, Эврар и Гуго де Пейро с несколькими рыцарями в запыленных мантиях. Уилл хотел окликнуть Эврара, но что-то на лицах этих людей его остановило. Они вошли в здание капитула. Робер задержал Гуго и начал расспрашивать.

Через открытые двери слышался тревожный ропот рыцарей. Уилл напрягал слух, чтобы расслышать слова Гуго. И вот прозвучало слово, заставившее Уилла забыть о Никола де Наварре и «Книге Грааля». Он кинулся к ним.

Робер повернул к нему опечаленное лицо:

— Уилл…

— Вы что-то говорили насчет Сафеда?

— Да, — ответил Гуго. — Он пал.

Уилл смотрел на него, не понимая. Ему показалось, что он ослышался.

— Только что из Ла-Рошели прибыл брат Марсель, — продолжил Гуго, кивая в сторону галереи здания капитула, где стоял загоревший дочерна человек. — Он капитан одного из наших боевых кораблей, который на прошлой неделе прибыл в порт. Великий магистр Томас Берар послал его из Акры с печальной вестью. В июле Сафед захватил султан мамлюков Бейбарс. Погибли все.

— Как же тогда узнали об этом? — спросил подошедший Саймон.

— Бейбарс прислал великому магистру Берару сообщение, где поведал об участи, постигшей наших братьев. Он повелел обезглавить рыцарей, капелланов и сержантов, надеть их головы на пики и расставить вокруг крепости. — Гуго опустил голову. — Чтобы запугать нас. Капитан Марсель прибыл из Акры с небольшой командой. На Заморских территориях всех, кто может держать в руке меч, послали усилить гарнизоны. Здесь тоже не откладывая начнут собирать войско. Бейбарс возвратился в Алеппо, но он не остановится. Это точно. Потому что объявил нам джихад. Войны не миновать.

Не в силах слушать дальше, Уилл ушел.

Алеппо, Сирия

2 ноября 1266 года

Бейбарс сидел, молча наблюдая за приближенными, собравшимися в тронном зале. Некоторые откинулись на диванные подушки, атабеки разбились на группы, беседовали, потягивая крепкий фруктовый напиток, который подносили слуги. На смех и звуки голосов накладывалась тягучая жалобная мелодия, под нее в центре зала танцевали красивые грациозные девушки в свободных одеяниях. Они с визгом разбежались, когда к ним вклинился сгорбленный урод в изодранном сером халате. На столах разбросаны остатки пиршества. Куски медового пирога, козлятина в собственном соку, спаржа, миндаль в сахаре.

Омар беседовал с Калавуном и несколькими приближенными. Бейбарс поймал его взгляд и кивнул.

Омар поднялся по ступеням к трону.

— Мой повелитель?

— Давай закончим празднество.

— Может, подождать еще? — предложил Омар. — Пусть…

— Давай, Омар.

— Хорошо, мой повелитель.

Все замолкли, когда слуга зазвонил в золотой колокольчик, возвещая начало совета. Музыканты перестали играть и вместе с танцовщицами покинули зал. Глаза приближенных обратились к возвышающемуся на троне Бейбарсу.

— Надеюсь, вы насладились пиром. — Он усмехнулся. — В наступающем году нас ждет еще множество пиров в честь великих побед, которые мы одержим. — Он кивнул Калавуну. — В последние недели я советовался с вами о плане действий. Подумал и принял решение. — Султан замолк, оглядывая лица. — Мы возьмем Антиохию.

По залу пронесся ропот.

— Мой повелитель султан, — сказал один из самых приближенных, — это будет непросто. Антиохия — самая неприступная крепость в Сирии.

— Но ее труднее оборонять, — возразил Бейбарс. — Там очень протяженные укрепления. У нас есть план города. Я его изучил. Думаю, с небольшим войском — три полка от силы — его можно взять меньше чем за неделю.

— Когда ты предлагаешь начать штурм, мой повелитель? — спросил другой приближенный.

— Урожай собран. Войско может выступать к концу недели. Предсказания Хадира благоприятные.

Взгляды присутствовавших обратились на прорицателя, сидевшего под столом и глодавшего кость.

Бейбарсу не понравились хмурые лица, он спросил раздраженно:

— Вы сомневаетесь в победе?

— Никто из нас не сомневается в твоей способности привести нас к победе, мой повелитель султан, — ответил Калавун, возвысив голос над ропотом. — Но воины только вернулись из Киликии. Может быть, до конца зимы нам лучше захватить несколько крепостей поменьше, а Антиохией заняться потом?

Бейбарс метнул на Калавуна недовольный взгляд, посмотрел на собравшихся. Большинство предпочли отвести глаза.

— Ты не понял, что я предлагаю? — Тон Бейбарса был тверд. — Тогда позволь объяснить. Если мы возьмем Антиохию, христиане потеряют не просто очередной город. Это же их оплот. — Он замолк, давая время усвоить сказанное. — У франков тогда останется несколько разбросанных поселений и крепостей, которые станут островками в море, где будем править мы. Сомневаюсь, что у них хватит духу сопротивляться.

— Верно, — согласился один из атабеков. — Для франков это будет тяжелый удар. Княжество Антиохия — первое государство, основанное ими на нашей земле.

— И после Акры самый богатый их город, — добавил другой.

— Для франков это еще и святой город, — напомнил Бейбарс. — Эдессу они уже потеряли. Если падет Антиохия, франки будут править только двумя государствами: графством Триполи и Иерусалимским королевством, — но и здесь тоже в их руках останутся лишь немногие из городов и крепостей. Придет время, и мы сбросим их в море, откуда они явились.

При упоминании о богатстве некоторые атабеки заволновались, но Бейбарс не заметил в их глазах особого энтузиазма. Заканчивая совет, он назначил трех атабеков возглавить штурм и покинул тронный зал, отмахнувшись от писцов, приблизившихся со свитками на подпись. И не посмотрел на Омара, пытавшегося поймать его взгляд.

Бейбарс надел темный халат и тюрбан. Вышел из дворца через небольшой боковой проход в город, вдыхая полной грудью ароматный воздух. Некоторое время спустя султан оказался на пыльной улице с домами из глиняного кирпича. В конце особняком стоял белый дом, богаче, чем остальные. Его окна светились, оттуда раздавался детский смех. Держась в тени, Бейбарс обошел дом сзади и направился к стоявшему в отдалении старому полуразвалившемуся сараю. Он был заброшен. Половина крыши провалилась, весь пол внутри завалили досками. Бейбарс удивлялся, почему их никто не использует на дрова. Каждый раз, приходя сюда, он почти ожидал, что сарай рухнул. Но строение продолжало стоять. Бейбарс сорвал с куста розу и вошел. Об этом месте не знал никто из приближенных — ни атабеки, ни Омар, ни Калавун. Он опустился в темноте на колени, приложил цветок к губам, вдохнул аромат. Вот так пахли тогда ее волосы. Пол, освещенный звездами и светом фонаря из дома, был весь усеян лепестками засохших роз.