— Почему вы решили, что капеллан будет действовать именно так?

— Если ты сказал нам тогда правду, — Грач сделал несколько шагов к Гарину, — насчет невероятной ценности для них книги, то тамплиеры, несомненно, захотят ее вернуть. И будут продолжать хотеть, когда книга окажется у нас.

— Я рассказал лишь об услышанном от дяди. — Гарин замолк. — А если книгой завладеют доминиканцы?

— Это было бы неплохо. У них книгу добыть гораздо проще, чем из подвалов тамплиеров. — Грач хмыкнул. — Посмотрим, как пойдет дело. До представления трубадура ты будешь в прицептории нашими ушами и глазами. В ближайшие дни внимательно следи за капелланом и его другом сарацином. Если они добудут книгу у трубадура, немедленно извести меня.

— А чем будешь заниматься ты? — спросил Гарин.

Грач бросил взгляд на дверь и озорно улыбнулся:

— Составлю твоей милой компанию и буду ждать. Если все сделаешь как следует, получишь в награду поместье и титул лорда. Так сказал наш господин. И вот это. — Он вытащил кошель. Поднял так, чтобы Гарин мог его видеть. — Достань книгу, и будешь ездить на этой шлюхе целый год. — Он сунул кошель обратно в плащ и направился к двери. — Одевайся. Я спущусь вниз что-нибудь поесть. О наших планах поговорим, когда закончу.

Грач вышел за дверь. Через пару мгновений в комнату вошла Адель.

— Что случилось?

Гарин, весь красный от ярости, сорвал с ширмы свою рубашку.

Адель подошла, выхватила у него рубашку и уронила на пол, затем обвила руками его шею. Встала на цыпочки, поцеловала в губы.

Гарин вначале оцепенело стоял, затем медленно обнял ее и зарылся лицом в волосы, пахнущие апельсинами и какими-то пряностями. Теплый экзотический аромат напоминал ему о матери.

После смерти мужа леди Сесилии пришлось передать ордену тамплиеров свое имение в Лионе и переехать в Рочестер. Одной из немногих оставшихся у нее ценностей оставалась шкатулка с пряностями, которую она постоянно держала рядом с постелью. Если Гарин вел себя хорошо, леди Сесилия затевала с ним игру. Усаживала на кровать и заставляла закрывать глаза. Затем брала из шкатулки шепотки пряностей и подносила к его носу, чтобы он угадал. За правильный ответ позволялось слизнуть пряность с пальца матери. Он запомнил не столько вкус, сколько мягкий, игривый голос матери и ее нежные прикосновения.

Гарин резко отпустил Адель.

— Мне нужно одеться.

— Кто этот человек? — спросила Адель.

Он не ответил.

— Почему ты молчишь?

— Занимайся своими делами, черт возьми!

Фиалковые глаза Адели заблестели.

— Мне ничего не стоит выбросить отсюда вас обоих.

— Извини. Я просто… оставь меня одного на пару минут. — Гарин обернулся. — Пожалуйста, Адель.

Она кивнула и вышла за дверь.

Гарин надел рубашку, открыл мешок. На дне лежала смятая мантия, в пятнах. Белая материя, символ рыцарской чистоты. Сознание жгли слова Грача. «Подумать только, гордый тамплиер влюблен в шлюху!» Ведь порой он и сам так думал. Однако в постели с Адель Гарин забывал обо всем, кроме запаха, вкуса и ощущения этой необыкновенной женщины. Он даже иногда задавался вопросом, не отравила ли она его каким-то снадобьем, чтобы он приходил и приходил к ней — всегда голодный, ненасытный. Гарин встряхнул мантию, и на пол что-то выпало. Кожаная заплатка с глаза дяди. Он поднял ее, расправил потрескавшуюся кожу, приложил к глазу и посмотрел на себя в пыльное серебряное зеркало.

Королевский дворец, Париж

1 ноября 1266 года

Подняв юбки, Элвин легко переступила через грязь. Всю ночь шел дождь, и вокруг церкви было сыро. Сегодня это величественное сооружение казалось серым и заброшенным. Девушка спряталась под раскидистыми ветвями старого тиса напротив фасада и стала ждать, не сводя глаз с закрытых дверей.

Ей уже довелось несколько раз побывать внутри знаменитой Сен-Шапель. [23]Но первый запомнился особо. Элвин обнаружила это окруженное деревьями двухэтажное сооружение, прожив в Париже лишь два дня. Поднялась на крыльцо, приоткрыла дверь и… чуть не столкнулась с королем Людовиком. Она оцепенела от ужаса, ожидая страшного наказания, но король неожиданно улыбнулся и пригласил внутрь. Провел ее вначале по первому этажу, часовне для придворных. Элвин смотрела во все глаза, впитывая в себя великолепие убранства, монументальные витражи, яркие живые цвета стенной росписи, статуи, стоящие как живые у стен. На втором этаже, в своей личной часовне, он подвел девочку к мраморному алтарю, где лежал небольшой искривленный кусочек дерева. Своим глубоким, преисполненным благоговения голосом король поведал ей, что это привезенная из Константинополя частица тернового венца Спасителя, ради которой он и повелел построить церковь. «Это же вроде моих „сокровищ“, — изумилась Элвин, — где деревяшка на самом деле вовсе не деревяшка, а воплощение веры короля». Они вместе опустились на колени перед святыней и молились почти час. Элвин никогда еще не чувствовала такого благостного умиротворения, такой нежной теплоты, стоя на коленях на холодном каменном полу рядом с королем Франции. Она, в простом платье и белом переднике, и Людовик — в ярко-красном плаще, отороченном мехом горностая. Элвин едва осмеливалась дышать, боясь нарушить тишину, искоса поглядывая на монарха, прикрывшего глаза в молитве. Потом король, кажется, не отличал ее от других горничных, но для Элвин чудесные мгновения запомнились навсегда.

Элвин заволновалась, что очарование Сен-Шапель может задержать трубадура. Она уже четыре дня искала возможности встретиться с Пьером де Понт-Экве, но вокруг трубадура постоянно крутились хихикающие придворные дамы и любопытные вельможи. Эврар настоятельно наказал взять «Книгу Грааля» обязательно до представления. А оно состоится сегодня.

Большой зал уже подготовлен. На столах кувшины с вином и кубки, стены украшают флаги, горят факелы. Настоящий праздник в честь Дня всех святых. Вечером придворные вместе с приехавшими баронами присоединятся к королевской семье на особой вечерней службе в Сен-Шапель, после которой состоится представление, а затем пиршество.

В городе к прибытию трубадура относились по-разному. Многих простых людей, жаждавших его увидеть, разочаровало намерение Пьера выступить только перед королем. Священники из местных коллегий, подстрекаемые доминиканцами, призывали к запрету выступления. Людовик, истративший на этот вечер кучу денег, не желал его испортить и обмануть ожидания гостей, но, как узнала от королевы Элвин, втайне сожалел о приглашении Пьера к своему двору. В любом случае король заверил священников в готовности немедленно остановить представление, если заметит малейшее нарушение кодекса поведения.

«Пойди к нему в комнату, пока его нет, и возьми книгу. Это так просто», — говорила себе Элвин. Но не могла двинуться.

Кроме опасения быть пойманной, у Элвин имелись и другие причины оставаться на месте. Эврар, разумеется, всего не рассказал, но ее заинтриговало очевидное отчаяние капеллана и сам факт прихода к ней старого наставника. Она согласилась только при условии, что, получив книгу, он немедленно представит Уилла к посвящению в рыцари. Да, конечно, Уилл будет ей признателен, осуществится его мечта, но, помимо всего прочего, Элвин представляла себя героиней одного из романов, читаемых ею во множестве.

«К тому же трубадур, наверное, никогда не расстается с книгой», — убеждала она себя, пытаясь унять дрожь.

Наконец дверь церкви распахнулась. Вышли двое. Элвин замерла, наблюдая за ними из-под опущенных ресниц. Мария оказалась права. Пьер де Понт-Экве действительно хорош собой. Невысокий, худощавый, но держится с большим достоинством, как настоящий аристократ. Молодой человек с роскошными каштановыми волосами и красивыми голубыми, очень умными, глазами глянул на нее, и Элвин отвернулась.

— Надеюсь развлечь вас сегодня вечером, мой господин, — донесся до нее голос трубадура. Напряженный, глубокий, звучный. — И нижайше прошу вас передать мою благодарность его величеству за позволение увидеть личную часовню. Недаром ее называют одним из чудес света.