Отец был так горд, что отщелкал две пленки по тридцать шесть кадров каждая. Он не стал задавать никаких вопросов, когда я сказала, что после службы пойду праздновать к Присцилле и останусь у нее на ночь. В свою очередь Присцилла сказала маме, что будет у меня. Я подобно ангелу плыла над медленно остывающим тротуаром, читая про себя «Богородице, Дево, радуйся…» Я снова и снова повторяла молитву, как будто пытаясь заставить себя опомниться.

Когда мы подошли к церкви, отец Дрэхер уже ожидал нас, стоя возле высокой мраморной статуи Пречистой Матери. Я взяла из рук Присциллы венок и шагнула вперед, чтобы возложить его на голову Марии. Я ждала чуда и не сводила глаз с лица статуи, ожидая, что ее черты преобразятся и я увижу свою собственную маму. Но вот уже венок возложен. Мои пальцы скользнули по мрамору, но голубовато-белые щеки Марии остались такими же ледяными и неприступными, как ненависть.

Кэлвин подобрал нас с Присциллой на углу Клинтон и Мэдисон. Он приехал за нами в красном кабриолете. На переднем сиденье рядом с ним сидел другой паренек. У него были густые прямые каштановые волосы и улыбчивые зеленые глаза. Он выпрыгнул из машины и поклонился, распахнув перед нами дверцу заднего сиденья.

— Ваша колесница, — произнес он.

Думаю, именно в этот момент я в него и влюбилась.

Мы приехали ужинать в «Бургер-кинг», где больше всего меня потрясло не то, что парни предложили расплатиться за нас с Присциллой, а количество заказанной ими еды. Я и представить себе не могла, что люди могут есть так много. Джейк, а именно так звали моего нового знакомого, выпил два шоколадных коктейля, проглотил два гамбургера, бутерброд с курицей и огромную порцию жареной картошки. Кэлвин слопал и того больше. Мы ели прямо в машине, в кинотеатре для автомобилистов, под луной, расположившейся, казалось, прямо над громадным экраном.

Мы с Присциллой вместе отправились в туалет.

— Что скажешь? — поинтересовалась она.

— Я не знаю, что тебе сказать, — совершенно искренне ответила я.

На первый взгляд Джейк показался мне неплохим парнем, но мы до сих пор не обменялись и парой слов, не считая приветствия.

— Во всяком случае ясно, что спиритическая доска кое-что знает.

— Но она сказала, что я буду встречаться с Сетом, — напомнила я ей.

— Подумаешь, Джейк, Сет… — пожала плечами Присцилла. — Главное, это то, что она знала, что ты будешь с кем-то встречаться.

К тому времени, как мы вернулись к машине, окончательно стемнело. Кэлвин дождался, пока мы с Присциллой усядемся, и ткнул пальцем в какую-то кнопку на приборной доске «шевроле». Над нами медленно поднялась крыша. Она захлопнулась с легким чмоканьем, напоминающим поцелуй, и Кэлвин обернулся к нам с Джейком. В темноте сверкнули его белоснежные зубы.

— Не вздумайте делать ничего такого, чего ни за что не сделал бы я, — ухмыльнулся он и как клещами сжал плечи Присциллы.

Я не смогу рассказать вам, что за фильм мы смотрели в тот вечер. Я стиснула ладони коленками и смотрела на свои трясущиеся ноги. Я слушала, как с переднего сиденья доносится шорох. Это кожа Кэлвина скользила по коже Присциллы. Один раз я не выдержала и покосилась в ее сторону. Она млела и хлопала ресницами, в точности так, как на наших репетициях.

Нас с Джейком по-прежнему разделяло не меньше трех дюймов сиденья.

— Расскажи мне, Пейдж, — прошептал он, — чем ты обычно занимаешься на таких свиданиях.

— Только не этим, — выпалила я, чем ужасно его насмешила. Я отодвинулась еще дальше и прижалась щекой к запотевшему стеклу. — Мне здесь не место, — прошептала я.

Рука Джейка медленно ползла по сиденью, а я как завороженная следила за ее путешествием. Я сжала ее и в этот момент поняла, как отчаянно мне нужна была его поддержка.

Мы начали беседовать, и звук наших голосов заглушал стоны и шепот, доносящиеся с переднего сиденья. Я рассказала Джейку, что мне всего четырнадцать лет, и что мы с Присциллой учимся в приходской школе, и что всего несколько часов назад я была королевой мая.

— Ну же, малышка, — произнес Кэлвин, и я услышала звук расстегивающейся молнии.

— Как же тебя угораздило связаться с такой девушкой, как Присцилла? — удивился Джейк.

— Не знаю, — ответила я.

Из-за Кэлвина и Присциллы я уже ничего не видела на экране.

— Двигайся ко мне, — предложил Джейк, поднимая руку, как крыло, и приглашая меня под его защиту. Он пристально смотрел мне в глаза, а я вжалась в угол сиденья, чувствуя себя жертвой на краю коварной ловушки. — Да не бойся ты, — успокоил он меня.

Я положила голову на мягкую подушку его плеча и вдохнула резкий запах бензина, машинного масла и шампуня. Присцилла и Кэлвин не обращали на нас никакого внимания. Их потные руки и ноги прилипали к виниловому сиденью, издавая неприличные звуки.

— О господи! — наконец не выдержал Джейк, перегибаясь через меня и пытаясь дотянуться до ручки двери.

В тот момент, когда дверца распахнулась, я увидела их в луче яркого лунного света. Белую плоть, изрезанную черными полосами. Присцилла и Кэлвин как будто завязались в один узел. Кэлвин приподнялся над ней на руках, мышцы на его плечах вздулись. Грудь Присциллы торчала вверх. В тех местах, где по ней прошелся жесткой щетиной Кэлвин, она покрылась красными пятнами. Присцилла в упор смотрела на меня, хотя, похоже, ничего не видела.

Джейк выдернул меня из машины, обнял одной рукой за талию и повел к выходу из кинотеатра. Ряды автомобилей остались позади. Мы сели на влажную от росы траву, и я расплакалась.

— Прости, — шептал Джейк, хотя в том, что произошло, не было его вины. — Лучше бы ты этого не видела.

— Да ладно, все нормально, — шмыгнула я носом, хотя это было совершенно не так.

— Тебе не стоит водиться с Присциллой, — повторил Джейк, большими пальцами вытирая слезы с моих щек.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — прошептала я, отстраняясь.

Джейк взял меня за руки.

— Это поправимо, — возразил он.

Сперва он поцеловал мои щеки, потом веки, потом виски. Когда он добрался до губ, я уже дрожала всем телом. У него были мягкие, как цветок, губы, и он целовал меня медленно и осторожно. Несмотря на мою обширную практику с Присциллой, ничего подобного я себе и представить не могла. Это даже не было поцелуями. Он просто водил губами по моему лицу, но моя грудь и бедра горели огнем. Я поняла, что мне еще очень многому предстоит научиться. Губы Джейка коснулись моих губ, и я произнесла то, что уже давно вертелось у меня на языке:

— Никакого принуждения?

Это был вопрос, и он даже не был обращен к нему, но Джейк воспринял это довольно неожиданным для меня образом. Он поднял голову и привлек меня к себе, больше не целуя меня, но продолжая согревать теплом своего тела. Над нашими головами двигались огромные и молчаливые, как динозавры, актеры.

— Никакого принуждения, — улыбнувшись, сказал Джейк.

Он меня так больше и не поцеловал, а ведь мне этого отчаянно хотелось.

Николаса послали за донорским сердцем. Прежде оно принадлежало тридцатидвухлетней женщине из Коннектикута, несколько часов назад погибшей в крупной автомобильной аварии на шоссе 95. Еще до ночи оно должно было оказаться в груди Пола Круза Аламонто, восемнадцатилетнего паренька, которому «посчастливилось» родиться с пороком сердца. Николас смотрел в окно вертолета, но перед его глазами стояло лицо Пола Круза: серые глаза с тяжелыми веками и иссиня-черные волосы, нервно пульсирующая жилка на виске. Этот парень никогда в жизни не бегал, не играл в бейсбол и даже не катался на американских горках. Этому парню предстояло обрести новую жизнь, которой он будет обязан Николасу и Фогерти, а также трейлеру, сегодня утром сложившемуся вдвое на шоссе 95.

Для Николаса это была вторая операция по пересадке сердца, хотя он по-прежнему всего лишь ассистировал Фогерти. Это была очень сложная операция, и Фогерти позволял ему делать в ее ходе гораздо больше, чем любому другому хирургу. Впрочем, он продолжал считать его слишком зеленым, чтобы доверить ему ведущую роль. Но на протяжении нескольких последних лет Николас и его стремительный взлет приковывали к себе внимание всего персонала Масс-Дженерал. Ему единственному из резидентов доверялась роль старшего хирурга во время более простых операций, таких как аортокоронарное шунтирование. Фогерти уже даже не считал нужным на них присутствовать.