— Достаточно, — Рейчел стала между Софи и Домиником. — Больше никаких разговоров. Пока не вернутся мама и папа.

Софи не обратила на нее внимания. — Ты лжешь, — сказала она Доминику. Но в ее дрожащем голосе не было уверенности. Она дрожала, так как липкий озноб охватил ее, пальцы онемели, сердце замерло. Она хотела верить, что ее кузен говорит так от злобы или под действием лекарства викария, но его обвинение напоминало ее страх, который она испытала в теплице.

Секреты… отказы…

Нет. Она вся восставала против мысли о том, что Чад мог быть замешан в преступной деятельности, в результате которой невинным людям был причине вред, или того хуже. Может, он что-то скрывал в себе, какую-то темноту, которая иногда проявлялась в его глазах, но определенно такие нежные руки не могли вдруг стать безжалостными; она точно не отдала свою добродетель злодею.

Рейчел что-то говорила, но Софи не могла ничего услышать из-за пульсирования крови в ушах. Желая найти Чада и узнать правду, — заставить его сказать ей, если возникнет необходимость, — она убежала из гостиной и поплелась, почти ничего не замечая от страха, недобрых предчувствий и упрямо отказываясь поддаться им, на улицу, в сгущающиеся сумерки.

— Выпейте это до того, как уйдете.

Викарий вложил в руки Чада чашку горячего чая и ожидающе смотрел, пока тот нехотя не глотнул. Чад очень хотел вернуться к Софи, но просьба викария задерживала его отправление.

— Выпейте всё, милорд. Нам не нужно, чтобы вы заболели. Постойте у огня, пока смешаю еще травы и настойку опия для Доминика. — Холл поворошил тлеющие угли в очаге, чтобы загорелся огонь. Потом подбросил еще дров.

— Я очень обязан вам потому, что вы согласились отнести ему лекарства. Я первым делом проведаю его завтра утром.

Мужчина суетливо побежал в крохотную кухню, оставив Чада в гостиной. Он проглотил еще горьковатого чая и поморщился.

— Холл, что входит в это зелье?

— Тысячелистник, пиретрум девичий… эта смесь предотвращает простуды и жар.

— Я лучше бы рискнул, — пробормотал себе под нос Чад. Растение в горшке, стоящее на этажерке возле письменного стола, представлялось великолепной возможностью. Мельком глянув через плечо, он вылил остатки из своей чашки. — Прости, старина. Это или убьет тебя, или сделает бессмертным.

— Вот, сейчас, — снова появился викарий, протягивая фляжку. — Когда Доминик очнется, его сестра должна проследить, чтобы он всё выпил. Это поможет ему поспать ночью. Я прикажу своему человеку отвезти вас обратно в экипаже.

— А завтра вы лично сопроводите мисс Сент-Клер и ее кузину в Маллион? — спросил Чад, напоминая этому человеку об обещании, данном при приезде в дом священника. — После того, что случилось за эти два дня, я хочу, чтобы эти девушки отбыли отсюда как можно скорее.

Холл согласился, но загадочно посмотрел на Чада, без сомнения размышляя о том, что Чад так заботится о женщине, с которой он, по идее, должен был быть едва знакомым.

К тому времени, как Чад вернулся на ферму Гордонов, небо потемнело до цвета тусклого серебра, и легкий дождик капал на его лицо, когда он выходил из экипажа. Через дорогу от дома нависающий туман укрыл пастбища.

Внутри он обнаружил, что в гостиной находился лишь спящий Доминик. Он прошел на кухню, где возле плиты стояла Келлин.

С деревянной ложкой в руке она отвернулась от котелка, содержимое которого она помешивала. — Мне показалось, что кто-то вошел.

— А где все?

— Я отправила Рейчел наверх отдыхать, пока Доминик спит. Йен в амбаре, занимается обычными делами, не сделанными ранее.

Когда она ничего больше не сказала, его охватило дурное предчувствие. — А Софи?

Келлин мгновение смотрела на него. На ее лице появилась озабоченность. — Вы выглядите ужасно.

Она постучала ложкой по краю котелка, положила на столешницу и прошла к столу. Подняла стакан и бутылку бренди, налила некоторое количество напитка и протянула ему. — Вот, похоже, вам это необходимо. Если бы я не знала, то подумала, что на вас тоже напали. Но ведь это не так, верно?

Он подумал, что погребение в туннеле оставило свой след на его внешности. — Вовсе нет, — прошептал он и выпил бренди залпом. — Теперь скажите, где же Софи?

— Я уверена, что с ней всё в порядке. Сядьте, и я расскажу вам, что произошло, пока вас не было, хотя признаюсь, что не уверена, что всё правильно поняла. Доминик кое в чем обвинил… вас.

Чад тихо выругался. — Расскажите мне, что именно он сказал.

Софи остановилась в нерешительности, когда туман сгустился вокруг нее. Она шла по дороге к деревне, считая, что найдет Чада в доме священника, на обратном пути на ферму. Но темнота быстро наступала, вдобавок к сгущающемуся туману.

Ее сухая одежда быстро промокла, словно она и не переодевалась. Ее ноги хлюпали в коротких по щиколотку ботинках. С неприятным чувством она посмотрела на темное беззвездное небо, туман, совершенное отсутствие знакомых ориентиров. Дом все-таки должен был быть виден, темное нагромождение, освещенное темным сиянием моря. Но не было видно ни дома, ни моря.

Она ушла из дома, отчаянно желая найти Чада и услышать от него самого, что Доминик говорил ерунду, что Чад не связался с контрабандистами, не совершил убийство и не имел никакого отношения к перемещению огней в бухте. Что он хороший и порядочный человек, а она не была дурой, отдав ему свое доверие и сердце.

Но каким-то образом, торопясь, испытывая ошеломление, Софи сошла с грязной дороги на торфяник. Она запаниковала еще сильнее, прислушиваясь к блеянию овец мычанию рогатого скота. Она старалась расслышать отдаленный звон колокольчиков буя.

Но ответом ей было зловещее отчаяние. Туман, тень и пространство неба и торфяников погрузились в гигантскую пустоту, а Софи оказалась в ее центре.

Страх пах мокрым от дождя торфом, соленым воздухом, и сильным запахом навоза накрыл болото. Она обняла себя руками. Развернувшись и пытаясь понять, откуда она пришла, она направилась по дороге. Несчастная и дрожащая, она продолжала идти, пока перед ней не появилась каменная стена, окруженная лесом надгробий.

Из-за мерцания тени Чад сорвался с холма, приземлившись на руки, когда корни и камни оторвались от дерна, приостановив его путь. Поднявшись, он поплелся по гальке, продирался сквозь ежевику и жгучую крапиву, но ни на мгновение не замедлил шаг.

Судорога охватила его бок. Он выкрикивал имя Софи, но не получил ответа, кроме эха своего голоса, вернувшееся с торфяников.

Почему она не отвечала? Определенно она не могла так быстро сбиться с дороги, верно? Может быть, он заметил не Софи, а лишь ветки, качающиеся на ветру. Может, она уже вернулась домой и сейчас сидела на кухне в ферме, наслаждаясь чашкой чая.

Нет. Он знал ее. Она не стала бы игнорировать обвинения Доминика. Они бы грызли ее, и она начала бы искать ответы, требовать их с той же цепкостью, которую она проявляла еще с той ночи в часовне.

Часовня. Он мог бы найти ее там, он чувствовал истинность этого понятия каждой косточкой. Но где именно она была? Это место возникало тогда, когда было им нужно больше всего.

Влажная земля хлюпала в сапогах, он остановился. Из-за подъема он тяжело дышал, чувствовал головокружение, нетвердо стоял на ногах, а вокруг него завертелись торфяники. Краем глаза он заметил оторванный кусок подола на рябине. Он побежал, но споткнулся и свалился на колени. Из-за острой боли от удара молнии заставили закрыть руками глаза. Когда он их открыл, перед ним появилось лицо, изуродованной смертью и разложением.

Он моргнул и лицо исчезло. Разве ему оно привиделось, — вновь? Медленно поднявшись, он попытался успокоить бешеное биение своего сердца. Что он увидел? Что привело его в часовню уже дважды и показало ему вход в туннель под подвалами Эджкомба?

— Ты существуешь? — прошептал он. Потом откинул голову назад и закричал. — Ты — настоящая? Ты всё время вела меня? Тогда направь меня сейчас. Помоги мне найти Софи.