Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Роскани взглянул на Доменико Восо; при этом выражение его лица и язык тела резко изменились: он вдруг превратился в отца, знающего, что он будет чувствовать, если узнает, что за кем-нибудь из его детей охотится Томас Добряк.

Роскани: «Мы не знаем, где находится ваша дочь, синьор Восо, но убийца вполне может это знать. Если вам известно, где она, очень прошу сказать это мне. Ради нее самой…»

Доменико Восо: «Я не знаю, где она. Хотя всем сердцем желаю, и вся наша семья желает знать это». При этом он бросил короткий умоляющий взгляд на мать Фенти.

Мать Фенти: «И я тоже этого не знаю, Доменико. И уже говорила об этом ispettore capo. — Она взглянула на Роскани. — Если мне станет это известно, если хоть кто-то из нас это узнает, мы сообщим вам первому. — С этими словами она поднялась. — Благодарю вас за то, что вы пришли ко мне».

* * *

Мать Фенти знала, где находится Елена Восо. А Доменико Восо действительно не знал. Так говорил себе Роскани, когда через двадцать минут сел за стол в комнатушке управления карабинеров в Сиене. А она знала. Но не собиралась раскрывать местонахождение монахини. Нисколько не думая, что разбивает тем самым отцовское сердце.

Несмотря на ласковое поведение и горящий любовью взгляд, настоятельница была в душе очень жесткой и опытной, стреляной птицей, настолько суровой, что могла бы согласиться на гибель Елены Восо ради того, кому она подчиняется. А она кому-то подчинялась, потому что, хотя она и впрямь была видной персоной, на то, чтобы составить и осуществлять столь сложную интригу, ее личного влияния не хватило бы. Мать-настоятельница из Сиены не обладала реальной властью — ни церковной, ни тем более светской.

И хотя у него не осталось ни малейшего сомнения в том, что безымянный пациент, пролежавший несколько дней в пескарской больнице, был не кем иным, как отцом Дэниелом, он так же твердо знал, что сестра Купини будет придерживаться своей изначальной версии, именно той, которую приготовила для нее мать Фенти. Поскольку в этой части всем заправляла мать Фенти. А уж она-то не отступит со своей позиции. Поэтому он должен был найти путь, как обойти ее, причем чем скорее, тем лучше.

Откинувшись на спинку стула, Роскани отхлебнул холодного кофе. И в этот момент ему открылся путь; может быть, и не совсем путь, но приемлемый, в общем-то, вариант.

111

Поезд «Евросити» № 55. 16 часов 20 минут

Джулия Луиза Фелпс чуть заметно улыбнулась мужчине, сидевшему напротив нее в вагоне первого класса, а затем повернулась к окну и погрузилась в созерцание сельских пейзажей, на смену которым вот-вот должны были прийти городские виды. Через несколько миль по сторонам от железнодорожных путей вырастут многоэтажные дома, склады и заводы. Через пятнадцать минут Джулия Фелпс, а если точнее, Томас Добряк окажется в Риме. Там он на такси доедет от вокзала до гостиницы «Мажестик» на виа Венето. И через несколько минут возьмет другое такси. Переправится через Тибр и доедет до «Амалии», пансиона на виа Джерманико, маленького и уютного, к тому же находящегося в весьма удобной близости к Ватикану.

За всю поездку от Белладжио до Рима он столкнулся лишь с одним затруднением — когда пришлось убить молодого модельера, с которым он познакомился на катере и который с легкостью согласился подвезти его на своей машине до Милана, куда направлялся сам. Но непродолжительная ночная автомобильная поездка неожиданно получилась весьма неприятной, поскольку молодой человек принялся шутить насчет бессилия полиции и ее неспособности изловить беглецов. При этом он слишком уж внимательно рассматривал Томаса Добряка, приглядывался к его широкополой шляпе, его одежде, к слишком толстому слою косметики, скрывавшему царапины на щеке, а потом заговорил о том, что кто-нибудь из беглецов вполне мог бы прикинуться женщиной. Скажем, убийца, который все время уходит из-под самого носа у полиции.

В прошлые времена Томас Добряк, скорее всего, постарался бы не обращать внимания на такие штуки. Но не при том состоянии психики, в каком пребывал сейчас. Опасным для него свидетелем модельер не мог стать ни при каких обстоятельствах; все произошло само собой, под действием непреодолимой тяги к убийству, которая возникала в нем при первом же ощущении опасности. И того острого эротического чувства, которое приходило вместе с действием.

Это чувство, прежде очень смутное, практически неощутимое, стало стремительно усиливаться в последние недели, с убийства кардинала-викария Рима, а потом проявлялось со все большими страстью и накалом во время его операций в Пескаре и Белладжио, а потом в пещере. Сколько их там было? Семь мертвяков за несколько часов… Один за другим, один за другим…

А теперь, когда он сидел в поезде, въезжавшем в Рим, ему отчаянно захотелось прибавить к этому числу хотя бы единичку. Его эмоции, все его «я» внезапно обернулись против мужчины, сидевшего в вагоне первого класса напротив него. Мужчина улыбался, пытался слегка заигрывать с соседкой, но не делал абсолютно ничего, в чем можно было бы усмотреть хоть малейшую опасность. Боже мой, с этим надо кончать!

Он резко отвернулся от соседа и опять уставился в вагонное окно. Он болен. У него ужасное нервное расстройство. Может быть, он даже сходит с ума. Но ведь он — Томас Хосе Альварес-Риос Добряк. Черт возьми, разве он может с кем-нибудь поговорить? Разве есть на божьем свете хоть одно место, куда он мог бы обратиться за помощью, не боясь, что его схватят и упрячут в тюрьму? Или, еще хуже, увидят его слабость и навсегда отвернутся от него и его услуг.

— Roma Termini, — сообщил из громкоговорителей металлический голос.

Поезд замедлял ход, подходя к станции, и пассажиры повставали с мест, чтобы забрать с полок над головами свои вещи. Джулии Луизе Фелпс не требовалось тянуться за своим чемоданом: мужчина, которого она одарила улыбкой, поспешил оказать любезность милой соседке.

— Большое вам спасибо, — сказал Томас Добряк совершенно женским голосом с сильным американским акцентом.

— Prego, — ответил сосед.

Почти сразу после этого поезд остановился, и они расстались. Еще раз улыбнулись друг другу. И пошли каждый своей дорогой.

112

Лугано, Швейцария. То же время

Постучав в дверь спальни, Гарри отворил ее, и они с Еленой вошли. Дэнни был в комнате один; он сидел на кровати и напряженно смотрел на экран маленького телевизора, стоявшего на антикварном столике.

— А где отец Бардони? — осведомился Гарри.

Священник поднялся наверх для встречи с Дэнни уже более двух часов назад. И Гарри в конце концов надоело ждать. Он решил, что должен поговорить с отцом Бардони сам.

— Он ушел, — ответил Дэнни, не отрываясь от телевизора.

— Куда же?

— Вернулся в Рим.

— Ты хочешь сказать, что он приехал сюда из Рима и сразу же отправился обратно? Вот так просто взял и уехал?

Дэнни промолчал. Он все так же не сводил взгляда с экрана. По телевизору вели прямую передачу из Китая. В ночном Хэфэе стояла зловещая тишина. Репортеры ничего не говорили, лишь наблюдали за происходившим. Молчали и солдаты в комбинезонах противохимической защиты, респираторах и защитных очках, не пропускавшие журналистов за оцепление. А в отдалении отчетливо виднелись на фоне черного неба два тусклых оранжево-красных зарева. Никаких слов и не требовалось. А снимать крупные планы было просто немыслимо. Спасательные команды давно уже не справлялись, и был отдан приказ сжигать трупы во избежание возникновения новых эпидемий. В нижнем правом углу экрана была видна крупная надпись:

«Официальные данные — 77 606 умерших».

— Боже мой… — выдохнул Дэнни.

Он только сейчас узнал о происходящей в Китае трагедии. После ухода отца Бардони он включил телевизор, чтобы выяснить, что предпринимает полиция для его и Гарри поимки, и сразу наткнулся на репортаж из Хэфэя.

86
{"b":"138615","o":1}