От мыслей его отвлекло движение в проходе. В его сторону шел какой-то мужчина. Лет сорока с небольшим, чисто выбритый, в светлой спортивной куртке и брюках защитного цвета. В автобус он сел в самую последнюю секунду, когда машина уже отъезжала от римского автовокзала. Сначала отец Дэниел подумал, что пассажир пройдет мимо, в туалет, находившийся в самом хвосте автобуса. Но незнакомец остановился рядом с ним.

— Вы ведь американец, верно? — спросил он с английским акцентом.

Отец Дэниел взглянул вперед, мимо непрошеного собеседника. Остальные пассажиры не обращали на них никакого внимания — смотрели в окна, разговаривали, дремали. Ближайший человек находился через шесть рядов кресел.

— Да…

— Я так и думал. — Мужчина широко улыбнулся. Манеры его производили приятное впечатление, он казался весьма любезным. — Меня зовут Ливермор. Я англичанин; вы, наверное, это уже поняли. Позволите присесть рядом с вами?

И, не дожидаясь ответа, он плюхнулся на сиденье рядом с отцом Дэниелом.

— Я инженер-строитель. Решил провести отпуск в Италии. Уже две недели здесь. А на будущий год хочу съездить в Штаты. Никогда еще там не был. И сейчас пользуюсь каждой встречей с янки, чтобы расспросить, где стоит там побывать. — Его добродушная болтовня производила приятное впечатление. Этакий словоохотливый добряк. — Кстати, а вы сами из какой части страны?

— Из Мэна…

Что-то в происходящем было не так, но отец Дэниел не мог понять, что именно.

— Если по карте смотреть, это где-то рядом с Нью-Йорком, точно?

— Да, неподалеку.

Отец Дэниел снова окинул взглядом автобус. Пассажиры вели себя точно так же, как и несколько минут назад. Были заняты своими делами. Никому и в голову не приходило оглянуться. Он опять повернулся к Ливермору и успел перехватить его взгляд, устремленный на дверь аварийного выхода, находившуюся возле предыдущего сиденья.

— А живете в Риме? — с любезной улыбкой осведомился Ливермор.

Зачем он смотрел на аварийный выход? И к чему весь этот разговор?

— Вы же сами узнали во мне американца. Почему же вы думаете, что я живу в Риме?

— Элементарно, друг мой. Я, как сел в автобус, крутил головой, пока шея не устала. А вы ведете себя так, будто хорошо знаете эту дорогу.

Правая рука Ливермора спокойно лежала на колене, а вот левой не было видно.

— И чем же вы занимаетесь, если не секрет?

Да, его болтовня только казалась невинной, но на самом деле такой не была.

— Я писатель…

— И что же вы пишете?

— Да так, всякую всячину для американского телевидения…

— А вот и неправда. — Внезапно поведение Ливермора резко изменилось. Взгляд сделался жестким, а сам он подался всем телом вперед, почти прижавшись к отцу Дэниелу. — Вы священник.

— Что?

— Я сказал, что вы священник. И работаете в Ватикане. У кардинала Марчиано.

Отец Дэниел взглянул в лицо странному англичанину.

— Кто вы такой?

Левая рука Ливермора наконец-то появилась в поле зрения Дэниела. В ней был зажат маленький пистолет. С прикрученным глушителем.

— Ваш палач, святой отец.

В это мгновение на табло электронного таймера, спрятанного в багажном отделении под полом автобуса, высветились четыре нуля. И через неуловимо короткую долю секунды прогремел взрыв. Ливермор исчез. Из окон посыпались стекла. По воздуху полетели пассажиры и обломки кресел. Вырванный откуда-то взрывом острый, как бритва, кусок стали начисто срезал голову водителю. Потерявший управление автобус понесло направо, он прижал к ограждению белый «форд», отскочил от него и вновь оказался посреди трассы. Двадцатитонное огненное ядро, в котором пылали резина и железо, смяло под колесами оказавшегося на пути мотоциклиста, ударилось о задний борт громадной грузовой фуры и снова изменило траекторию. Зацепив серебристо-серую «ланчию», автобус вышвырнул ее через разделительный барьер прямо под колеса встречного бензовоза.

Водитель бензовоза среагировал моментально. Он нажал на тормоз и вывернул руль вправо. Могучий тягач, с громким визгом скользя шинами наглухо заблокированных колес по асфальту, отбил «ланчию» в сторону, как бильярдный шар, и, ударившись в горящий автобус, наконец-то спихнул его с шоссе под откос. Автобус с секунду стоял, качаясь, на двух колесах, а потом рухнул на бок и перевернулся, разбрасывая тела пассажиров — многие были изувечены до неузнаваемости — и какие-то пылающие клочья. Ярдов через пятьдесят горящая громадина остановилась, и сразу же вокруг вспыхнула пожухлая от жары трава.

Еще через несколько секунд топливный бак взорвался, и разбитый автобус охватила огненная буря, бушевавшая до тех пор, пока не осталось ничего, кроме обгорелого остова, над которым курились слабые струйки смрадного дыма.

Дэнни был мертв, и Гарри летел в Рим, чтобы доставить останки брата на родину и похоронить там. Последний час, как, впрочем, и почти весь перелет, можно было бы назвать прекрасным сном. Гарри видел, как из-за Альп показалось восходящее солнце. А потом смотрел, как оно отражалось в водах Тирренского моря — после того, как самолет сделал плавный поворот и начал снижаться, приближаясь к римскому аэропорту Леонардо да Винчи, находящемуся во Фьюмичино.

Все последнее время он почти непрерывно слышал голос Дэнни, записанный на автоответчик. Слова вновь и вновь звучали в его памяти, будто записанные на закольцованную пленку. Голос, полный страха, отчаяния, а теперь умолкнувший навсегда.

Отмахнувшись от улыбчивой стюардессы, предложившей ему чашку кофе, Гарри откинулся на спинку мягкого кресла салона первого класса и вновь стал прокручивать в мыслях все события, происшедшие с того часа.

Он еще дважды пытался звонить Дэнни из самолета. И еще раз, когда приехал в отель. Но не получил никакого ответа. Владевшие им предчувствия становились все мрачнее и мрачнее. Не выдержав, он позвонил в Ватикан, его несколько раз переадресовывали из одного департамента в другой, и в конце концов некто, объяснявшийся сначала на ломаном английском, потом на итальянском, а потом на невообразимой смеси обоих языков, объяснил ему, что отца Дэниела не будет на службе до понедельника.

Для Гарри это означало, что у брата выходные. И, независимо от морального состояния Дэнни, служило вполне приемлемым объяснением того, что он не отвечал по телефону. Поэтому Гарри позвонил на собственный автоответчик и оставил на нем свой телефонный номер в нью-йоркском отеле на тот случай, если Дэнни все-таки перезвонит, как обещал.

После этого, ощутив некоторое облегчение, Гарри вернулся к своим обычным делам, ради которых и приехал в Нью-Йорк, — к «горящему» соглашению с руководителями отделов маркетинга и распространения «Уорнер бразерс» по поводу выпуска в прокат «Собаки на Луне», главного продукта студии за текущее лето. Премьеру наметили на ночь с пятницы, третьего июля, на субботу. Это был фильм о том, как собаку, доставленную на Луну в ходе эксперимента НАСА, случайно забывают там и как игроки одной из команд Малой лиги^[4] узнают об этом и умудряются найти способ привезти пса обратно. Написал сценарий фильма и поставил его Хесус Арройо, двадцатичетырехлетний режиссер, являвшийся, несмотря на свою молодость, давним клиентом Гарри.

Видный собой, похожий на кинозвезду (и пока что холостой) Гарри Аддисон не только считался в мире шоу-бизнеса весьма завидным женихом, но и входил в круг самых преуспевающих юристов, обслуживавших этот мир. Его фирма защищала интересы многих мультимиллионеров, принадлежавших к сливкам голливудского общества. Его личные клиенты либо блистали в чрезвычайно прибыльных кинофильмах и популярных телешоу последнего пятилетия, либо имели прямое отношение к их созданию. О его друзьях восторженно отзывались чуть ли не в каждом доме, их лица то и дело мелькали на обложках многотиражных журналов.