– Надо надеть так, чтобы кружева как можно больше подчеркивали прекрасную кожу вашей милости.

Энни стянула кружева, лежащие вдоль плеч, к спине.

– Я не могу оставить вырез таким открытым. Если вдруг я чихну, все это просто свалится.

Служанка улыбнулась.

Энни взглянула на себя в зеркало. Ночная сорочка была еще тоньше, чем ей казалось. Она смотрелась в ней почти обнаженной.

– Положи халат на кровать, у ног, Мари, я не хочу погибнуть от холода.

На лице служанки промелькнула загадочно-лукавая улыбка.

– Ваша милость, я не люблю совать нос в чужие дела, но говорил ли кто-нибудь мадам о… – прямодушная Мари никак не могла найти подходящие слова, – о брачной ночи, о том, что будет, когда монсеньор герцог… появится здесь?

Скрывая неловкость, Энни занялась вытаскиванием заколок.

– Сначала матушка Бернар, потом сестра Николь, а теперь и ты. Почему все так беспокоятся о том, что произойдет этой ночью? Матушка Бернар обычно всегда все объясняла.

Мари ничуть не смутилась.

– Умоляю, ваша милость, простите меня. Это просто потому… – Она выжимала из себя каждое слово. – Нет, это невозможно. Я не должна вмешиваться в ваши дела. – Она стала помогать Энни вытаскивать заколки из волос, а потом занялась их расчесыванием. Когда последний завиток слился с сияющим водопадом волос за спиной, Мари положила серебряный гребень на столик.

Энни молчала, пока Мари ее причесывала, но теперь заметила:

– Ты забыла заплести косу на ночь.

Мари озабоченно сдвинула брови.

– Простите, мадам, но я должна выполнить просьбу молодожена-герцога, он просил оставить ваши волосы распущенными.

Энни безуспешно попыталась заглушить тревогу, вновь вспыхнувшую от слов служанки.

– Ладно. Но тебе придется завтра помучиться, разбираясь с путаницей.

Лукавая улыбка опять появилась на губах Мари.

– Постараюсь справиться, мадам. – Она прошла через комнату и откинула покрывало постели. – Простыни надушены. Занавеси выколочены, проветрены и повешены на новые шелковые шнуры, чтобы легко задергиваться. Я старалась, чтобы все было как следует.

Энни, собравшись с духом, забралась в высокую двуспальную кровать и оперлась о красиво уложенную гору подушек. Мари подошла разгладить складки на простыне возле колен хозяйки, и Энни схватила ее за руку.

– Извини, что я так резка. Я просто волнуюсь из-за этой ночи. Спасибо тебе за все заботы. – Она повеселела. – Завтра я буду в порядке. Надеюсь. Завтра мы отправимся в путешествие, и я увижу наконец море.

Мари игриво подмигнула:

– Насколько я знаю, сегодня ночью вам не придется ни секунды думать о завтрашнем дне.

С этими словами Мари вышла, оставив озадаченную Энни в одиночестве.

Приятели Филиппа, казалось, задались целью напоить его так, чтобы он к брачному ложу приполз на четвереньках. Генрих обнял младшего брата за плечи.

– Филипп, почему твой бокал пуст? Постой! Сейчас мы его наполним. – Он налил вина в бокал, а еще больше на стол.

Филипп пригубил только один глоток и, дождавшись, когда никто не видит, вылил остатки вина в графин. Он прекрасно знал, что спорить с обычаями бесполезно. Стараясь никого не обидеть, он не подавал вида, что находит грубые шутки тупыми, непристойные наставления вульгарными, самонадеянную фамильярность просто отталкивающей.

Филипп знал, что так и будет. Среди разгульной пьяной толпы, которая сопровождала его вниз по лестнице к дверям супружеской спальни, не было ни одного, кого он мог бы назвать настоящим другом.

Стоя среди них в коридоре, он делал вид, что качается и не может разгладить складки рубашки, заправленной в бархатные черные штаны. Кто-то сдернул с его плеч бархатную куртку, и, обернувшись, Филипп увидел ее в руках смеющегося Генриха.

– Давай я помогу тебе. – Генрих набросил тяжелый бархат на плечи Филиппа и непристойно подмигнул. – Может быть, нужна помощь и там, за дверью? Я буду рад услужить тебе, братец.

Филипп подавил гнев. Сейчас было не время ссориться. Он ограничился отнюдь не ласковым шлепком по спине Генриха.

– Надеюсь управиться один. Но спасибо за заботу, братец.

Генрих покачнулся, но был настолько пьян, что счел это милой шуткой.

Филипп поднял руку, призывая к молчанию.

– Друзья… – Шум голосов смолк. – Благодарю вас за почетное сопровождение. Теперь, после вашего ухода, я отправлюсь завоевывать свою добычу. – Его широкий жест, указывающий на дверь, был встречен таким дружным ржанием, будто рядом расположился целый кавалерийский полк. Филипп посмеялся вместе со всеми, потом жестом призвал к спокойствию и торжественно заявил: – Вы должны оставить меня здесь одного.

После минуты молчания Жак громко объявил из-за спин кавалеров:

– Коньяк и закуски ждут в библиотеке. Если господа пожелают следовать за мной…

Хитрость удалась. Буйные гуляки исчезли, оставив Филиппа у дверей в одиночестве. Он неожиданно для себя ощутил трезвый холодок.

В свои двадцать восемь лет – десять из них прослужив солдатом – он пережил достаточно любовных свиданий как на войне, так и на королевской службе. Странно, что сейчас его пульс бился так беспокойно не от желания, а от неуверенности.

Вряд ли на него так повлияла торжественная клятва верности, которую он дал перед богом и людьми у алтаря в кафедральном соборе. Нет, это было из-за новизны ситуации, к которой он не был готов. Он еще ни разу не имел дела с невинными девушками.

Он собрался с духом, шагнул в затемненную комнату и закрыл за собой дверь.

Его окутал сумрак, чуть подсвеченный потрескивающим огнем камина. В глубине спальни он увидел широкую кровать, великолепно украшенную мягко драпированным балдахином. Хрупкая фигура на кровати на фоне свисающих малиновых занавесей казалась изящной камеей. Его новобрачная сидела среди красиво вышитых подушек, как принцесса на троне, каскад распущенных рыжевато-коричневых волос, разбросанных по ослепительно белым подушкам, казался потоком крови на чистом снегу, широкий вырез тонкой ночной сорочки позволял любоваться атласной кожей, сияющей в мерцающем свете свечей. Ее поза была величавой, голова была горделиво поднята, как у королевы.

Филипп, сделав несколько шагов вперед, подошел к брачной постели и остановился. Теперь он мог как следует разглядеть выражение темно-карих глаз. Не раз, срубая саблей голову своих врагов с плеч долой, он встречал такой взгляд. Только тонкий, как сухой лист, оттенок вызова отличал этот взгляд от выражения смертельного ужаса.

Он не смог удержаться от прямолинейного вопроса:

– Мадам! Я надеялся встретить более теплый прием в брачной постели. Почему вы так боитесь меня?

Откровенность его вопроса застала Энни врасплох. Все ее царственное величие испарилось, и перед ним вновь была та самая юная и очень уязвимая девушка, которую он увидел в их первую встречу. В ее голосе была слышна легкая дрожь:

– Я жду указаний вашей милости о моих супружеских… обязанностях. Мое тело в вашем распоряжении. Прошу только не слишком сильно обижать меня. – Она вцепилась изо всех сил в покрывало, держа его вокруг талии.

Филипп сел, придвинув низкую скамейку, стоящую у кровати, к лакированным сапогам. Он положил на нее ноги и рукой оперся на них. Его нареченная лежала перед ним, как невинная жертва, отданная на растерзание языческим демонам, а не как женщина, готовая получить наслаждение от любовных утех. Он прищурился:

– Указания об обязанностях?.. Что вам о них говорили?

Она, не поднимая глаз, старательно изучала покрывало.

– Что я ваша жена и должна предоставить мое тело в ваше распоряжение.

– А вы достаточно ясно представляете себе, в чем это заключается? – Ему было интересно, чем вызвано такое мученическое выражение на ее лице.

Она отважилась посмотреть на него.

– Не очень. Матушка Бернар не объяснила мне подробно, но я слышала разговоры об этом среди женщин, и предполагаю, что вы захотите видеть меня обнаженной. Я должна снять рубашку или вы предпочитаете сделать это сами? – Это звучало так, будто она готовила себя к хирургической операции.