Энни избегала смотреть ему в глаза. Итак, это ее новая семья. Намного хуже, чем она, наивный ребенок, надеялась, рисуя радужные картины во время долгого утомительного путешествия с далекого юга.

Воздух Мезон д'Харкурт не для нее.

Она внимательно посмотрела на своего будущего мужа. Она чувствовала, что у Филиппа есть свои собственные секреты.

Что ж, тогда они будут и у нее!

Энни, прихрамывая, вошла в спальню.

– Мари! Где ты? – Она плюхнулась на стул. – Эти проклятые туфли вцепились в меня, как демоны.

– Я здесь, мадемуазель. – Мари поспешно выскочила из гардеробной. – Что-нибудь случилось? Я не ожидала, что вы так рано вернетесь.

Энни сбросила туфли и блаженно пошевелила затекшими пальцами.

– Вечер мог бы продолжаться бесконечно, но ноги измучили меня настолько, что я уже ничего не соображала. – Она вдруг замолкла и укоризненно взглянула на служанку. – Почему ты не сказала мне, что герцог де Корбей так хорош собой?

– О, простите, мадемуазель, – рассыпалась в извинениях Мари, но ее лукавая усмешка говорила, что она не слишком раскаивается. – Откуда мне было знать, что мадемуазель тоже сочтет их милость красавчиком? Он ведь совсем не похож на всех остальных.

– Да, он действительно не похож на всех.

Вспомнились его глаза – синие и ослепительно сияющие, как драгоценные бриллианты, едкие замечания, столь же острые, как кинжал в золотых, изысканно украшенных ножнах.

Он был прекрасен… и опасен.

– Его милость отличается от всех, и я этому рада. Я тоже другая – не похожая на всех этих разряженных дам. – Она насмешливо улыбнулась Мари. – Я чувствовала себя там такой бестолковой и неуклюжей.

Энни радовалась, что вечер закончился. Ей никогда не приходилось ходить в таком затянутом платье, и теперь она была счастлива, что может сбросить его и отдышаться. Да и борьба с собственными ногами измучила ее.

– Ой! Этот лиф так сжимает грудь, что я едва дышу. Помоги мне скорей, пока я не упала в обморок.

Она встала, выпрямившись, чтобы Мари смогла быстро расстегнуть бесконечные крючки и развязать все шнурки. Но мысли Энни все время возвращались к Филиппу.

– Хорошо, что у герцога нет бороды. Он мне кажется таким, каким я представляла себе Марка Антония.

– Марка Антония?

Энни сообразила, что Мари этого не понять.

– Клянусь, больше никогда не надену это ужасное хитроумное изобретение. Носить такую одежду – безумие! Мода и разум несовместимы.

Энни мужественно сражалась с пуговицами верхней блузки.

– После обеда виконтессы принялись осыпать меня комплиментами по поводу моего туалета, но было совершенно ясно, что на самом деле все на мне не то. Потом герцогиня Харкурт сказала, что завтра приедет ее портниха, и она пришлет ее, чтобы подобрать для меня приличный гардероб.

Энни едва успела заметить, как промчались следующие две с половиной недели. Все семнадцать дней с утра начиналась суматоха – уроки хороших манер, чтения, танцев. Вторая половина дня проходила в бесконечных разговорах с Элен или Патрицией. И каждый вечер – допоздна, почти до рассвета, – посещение приемов, балов и ужинов.

Неудивительно, что Энни чувствовала себя измученной. Она еле находила время, чтобы заниматься примеркой туалетов для свадебной церемонии. И вот до венчания осталось всего два дня.

Вечерний бал должен быть последним, завтра заключительный праздник в Мезон д'Харкурт перед церемонией бракосочетания, и потом, после благословенного дня отдыха, – сама церемония.

Энни, держась за руку Филиппа, вслед за Элен осторожно спускалась вниз по лестнице к огромному залу «Отель де Булонь». Она смущенно бормотала:

– Мне очень жаль, Филипп. Я не ожидала, что так крепко усну после разговора с Элен, и я приношу свои извинения. Это моя вина, что мы опоздали. – Она вздохнула. – С тех пор, как я приехала сюда, я только и делаю, что говорю не к месту и не вовремя и совершаю бесконечные ошибки. Теперь я понимаю, почему меня не привезли в Париж раньше.

Как всегда, у Филиппа был готов формально вежливый ответ:

– Не осуждайте себя так строго, Анна-Мария. С тех пор как мы встретились, я, напротив, нахожу ваше общество все более интересным и привлекательным.

С уст ее будущего мужа так легко сходили эти, казалось бы, правильные слова, но Энни не сомневалась, что он не всегда говорит то, что думает. Ей хотелось бы знать, какие чувства в действительности скрываются за спокойной, вежливой манерой поведения Филиппа. Все семнадцать дней он был терпелив, внимателен, надежно охранял ее и старался всячески развлекать. Разве этого не достаточно? Почему ее так беспокоит, что он для нее по-прежнему загадочный незнакомец?

Наверное, глупо ждать большего. После свадьбы они будут жить вместе и лучше узнают друг друга. Сквозь шум вихря бала с трудом пробился голос Элен:

– Поторопитесь, дети. Слава богу, что королева и его величество король все еще в Сен-Жермене. И без того неприлично, что вы – почетные гости, а приехали так поздно.

Наконец-то они добрались до бального зала. Герольд стукнул жезлом об пол и провозгласил:

– Герцогиня Харкурт, герцог Корбей, мадемуазель Бурбон-Корбей.

Предложив руку с одной стороны Элен, а с другой Энни, Филипп повел женщин навстречу хозяевам. Огромная комната была заполнена каскадами музыки, смеха и разговоров.

Энни крепче сжала его руку, ее охватила волна возбуждения. Она забыла об усталости и испуге, вид огромного зала и многолюдного собрания ошеломил ее.

Под потолком на фоне золотистой штукатурки выделялись яркие фрески, тысячи хрустальных граней на люстрах отражали трепетный свет сотен свечей. На узорчатом паркете скользили пары, раскачиваясь, подобно необычным цветам, мягко ласкаемым весенним легким ветерком. Воздух был пропитан ароматом экзотических растений. Но за всем этим великолепием чувствовалось напряжение, борьба сил, сплетение хитрых замыслов.

Все было удивительно красиво, но только внешне.

Притворная непринужденность тщательно маскировала непомерные амбиции, блестящая видимость веселья прятала беспокойное биение сердец, мучительно ожидающих перемен. При всей своей пышности и торжественности двор на самом деле был огромной территорией, занятой постоянно грызущейся из-за денег, земель, сфер влияния сворой. Ставки – как личные, так и политические – были высокими, и действие разыгрывалось на глазах тех, кто был менее завистлив и мог спокойно наблюдать за игрой.

Когда Филипп подвел ее к хозяевам, Энни вежливо улыбнулась и поклонилась, продолжая прислушиваться к жужжанию доносящихся со всех сторон разговоров. Кто-то с кем-то спорил. Кто-то кого-то уязвлял. Слова, взгляды, казалось, безобидные, внешний лоск – Энни старалась ничего не упустить.

Улыбка Энни померкла, как только они оказались перед герцогиней де Булонь. Судя по холодному выражению лица, хозяйка дома была крайне недовольна их опозданием, но, соблюдая светский этикет, ничего об этом не сказала. Ее приветствие было ни теплым, ни холодным.

– А, Элен, вы благополучно прибыли. – Герцогиня протянула руку и чуть сжала ее пальцы. – Милый Филипп! Вы сегодня великолепно выглядите. – Она повернулась и одарила Энни легким и слегка снисходительным кивком головы. – А ваша невеста разрумянилась, как роза. Очень мила. – Она подтолкнула Филиппа поближе к Энни. – Я вижу, здесь многие хотят поскорее вас поприветствовать. Почему бы вам не пойти им навстречу, а мы с Элен пока поболтаем.

С пылающими от стыда ушами, получив вежливый выговор за опоздание, Энни взяла Филиппа под руку и была счастлива сбежать. После показавшегося бесконечным обмена приветствиями и короткими разговорами с разряженными дамами и кавалерами Филипп обернулся к ней с явным выражением облегчения на лице.

– Уф! Мы поздоровались со всеми, начиная с могущественного принца и кончая самыми незначительными виконтессами и маркизами. Наконец-то мы можем спокойно потанцевать. – Он протянул ей руку. – Вы позволите?