Это был ребенок.

Его ребенок.

Мертвый.

Сюзанна прошептала:

– Бедный крошка. Он только-только начал расти, но уже ясно, что это был мальчик. Прошу вас, ваша милость, ступайте к Жаку, чтобы я могла все здесь закончить. Мне необходимо взглянуть, все ли вышло наружу, ведь там могут оказаться еще дети.

Еще дети!

Он отпустил ее руку. Его вихрем вынесло из повозки под сень растущих неподалеку деревьев. Толстый ковер сосновых иголок пружинил под его ногами, а затем и под ладонями, когда он упал на четвереньки. Волна за волной накатывала рвота. Может, это хоть как-то очистит его от того, что он только что видел.

Ребенок! Она носила ребенка – его ребенка, и ничего не сказала ему! Она должна была ему рассказать. Что бы ни произошло между ними, она была обязана это сделать.

Когда утихла рвота, Филипп обтер рот рукавом и прислонился к стволу ближайшего дерева. Его сын. Анна-Мария, чтобы спасти принцессу, подвергла опасности не только свою жизнь, но и жизнь его неродившегося сына.

Долгие годы горького разочарования, несбывшихся надежд и печального одиночества встали перед Филиппом, разрывая ему сердце. Он больше всего на свете хотел сына – своего собственного сына, которого он мог бы любить, как никогда не любили его.

Ему ведь нужно было так немного. Неужели только за это желание бог забрал к себе его ребенка раньше, чем он узнал о его существовании? Разве не достаточно того, что он потерял свою карьеру, свое доброе имя, свое положение при дворе, свою только что обретенную материальную независимость и свое герцогство?

Это было больше, чем Филипп мог вынести. Гортанный, ужасный вопль вырвался из глубины его души и гулким эхом пронесся в ночи. Не позволяя себе даже выплакаться, он кричал в тоске не только по неродившемуся сыну, но и по своей прежней жизни.

Какой-то настойчивый стук вернул Энни в мир живых. Вновь и вновь он гулко отдавался в ее сознании. Металлический. Упорный. Раздражающий.

Энни глубоко вздохнула и пошевелилась. Ей было жарко. Очень жарко. Почему она никак не может сбросить тяжелое покрывало? Оно так давит.

Стук прекратился.

Поморгав, она открыла глаза и увидела незнакомый белый потолок и какие-то странные бледно-зеленые стены, отражающие свет.

Она никогда здесь не была. Комната с ее спартанской обстановкой, странные растения – все выглядело чужим. Даже свет был другой, непривычно яркий.

Где она? Она еле-еле может двигаться. Укрыта всего лишь простыней, а не тяжелым одеялом, как ей казалось. Какая-то часть ее сознания как бы предупреждала, что не нужно задавать вопросы. Нужно спать. Сон – это безопасность. Убежище. Но зачем ей прятаться? Другая часть, более решительная, требовала собраться, говорила о том, что произошло нечто очень важное. Что-то ужасное. Ах да, битва.

И что-то еще…

Филипп. Должно быть, это связано с Филиппом. Мысль о нем вызвала ужас. Он убит? Что с ним?

Она попыталась сесть в постели, но попытка вызвала вспышку дикой боли в правой руке, от ладони до плеча. Энни поднесла руку поближе к глазам, чтобы взглянуть, в чем дело. Ее пронзила дрожь. Кисть была искромсана. Она смотрела на нее, словно на чужую. Пальцы скрючились внутрь, к глубокой почерневшей впадине в центре распухшей ладони. Перевернув ладонь, Энни обнаружила такую же темную рану и с обратной стороны. Она попыталась разогнуть пальцы, но это принесло ей лишь боль.

От жалости к себе ей захотелось свернуться клубочком, но, когда она попробовала пошевелиться, в груди что-то болезненно дрогнуло. Левой рукой она дергала ленты своей ночной сорочки до тех пор, пока не развязала.

Взглянув вниз, Энни задохнулась от ужаса. Покрытый коркой запекшейся крови, между грудями виднелся шрам, и тело было исковеркано уродливой вмятиной.

Боясь смотреть дальше, чтобы не обнаружить еще что-нибудь, она, скомкав ткань, прикрыла ею грудь.

Из-за раскрытой двери донесся голос Сюзанны:

– Хвала небесам! Ее милость очнулась! А я уж боялась, что мы опять вас потеряли. – Ее голос стал жестче. – Насчет руки не беспокойтесь, ваша милость. У хозяина есть особый бальзам, который сделает шрамы почти незаметными. А массаж вернет подвижность вашим пальцам.

Разговор о муже заставил Энни забыть о своих ранах.

– Мой муж… битва. С ним все в порядке?

Прежде чем Сюзанна успела ответить, звук поспешных шагов послышался в коридоре, и раздался встревоженный голос Жака:

– Сюзанна? Что случилось? Мы с Мари услышали из кухни, как ты вопишь, но не могли разобрать, что. – Внезапно он остановился в дверях и расплылся в широкой улыбке. – Хвала всевышнему! Госпожа наконец-то вернулась к нам. – Они с Сюзанной обменялись многозначительными взглядами, после чего он кивнул и поклонился. – Я немедленно доложу хозяину. – С этими словами он удалился.

Сюзанна успокаивающе улыбнулась.

– Его милость в битве был контужен и пришел в себя с сильнейшей головной болью, но сейчас уже все в порядке.

– А что случилось со мной?

Сюзанна нервно взглянула на запертую дверь в углу спальни.

– Хозяин сказал, что вы были серьезно ранены в Бастилии.

– Как? – Речь текла так же медленно, как возвращались воспоминания. – Я помню, как уезжала из Люксембургского дворца, и ничего больше. В голове у меня совершенная путаница.

– Может быть, оно и к лучшему. – Сюзанна занялась супом. – Вам лучше тратить силы на то, чтобы поесть, а не на то, чтобы задавать вопросы. – Она поднесла ложку с аппетитно пахнущей жидкостью к губам Энни. – Попробуйте немного бульона.

Энни, может быть, и подводила память, но не наблюдательность. Она была уверена, что Сюзанна что-то скрывает. Отвернувшись от ложки, Энни сказала:

– Я буду есть только тогда, когда ты расскажешь, что произошло. Всю правду.

Глаза Сюзанны переместились с ложки на закрытую дверь в углу и затем снова на свою госпожу.

– Вы сами не знаете, о чем просите, ваша милость. Правда может оказаться для вас болезненной, а вы и так уже достаточно настрадались.

Страх сжал желудок Энни.

– И все-таки я хочу все знать. Где мы находимся? Как я была ранена?

– Мы в домике хозяина около Савойи. На побережье.

– Савойя! Средиземноморье? Так далеко… Но как? Почему?

Домоправительница неловко заерзала.

– Мы приехали сюда в повозке, останавливаясь лишь по необходимости. Поездка заняла две недели, и за это время вы ни разу не пришли в себя.

Энни была в полном замешательстве. С чего бы Филипп отважился на такое путешествие, если она так больна? Что побудило его к такому решению?

– Начни с самого начала и расскажи мне все, что знаешь.

После долгой, тягостной паузы Сюзанна со вздохом смирилась.

– Ну хорошо, ваша милость. Раз уж вы так настаиваете. Я надеялась отложить этот разговор, пока вы не окрепнете. – Она отставила в сторону суп. – Фрейлина Великой Мадемуазель рассказала мне о том, что произошло. Слушайте…

В дверях появился Жак.

– Простите, ваша милость, нельзя ли мне перекинуться парой слов с Сюзанной?

Энни кивнула.

Голова Энни разрывалась от вопросов, на которые она еще не получила ответа, но она была чересчур утомлена, чтобы продолжать разговор. Кивнув, она закрыла глаза и слушала, как удаляются шаги Сюзанны и она шепчется в коридоре с мужем.

Однако этот дом явно не предназначался для того, чтобы в нем секретничать. Голоса слуг, отражаясь от мраморных стен, сквозь открытую дверь доходили до Энни, было слышно каждое слово.

Сюзанна шепотом спросила:

– Где же хозяин? Я была уверена, что он придет, как только она очнется.

Жак сердито ответил:

– Нет. Он даже не поднял глаза. Прервав чтение, поблагодарил меня за сообщение, а потом спросил, знает ли она… ты понимаешь, о чем речь.

– Тсс. Говори потише. Она может услышать.

Энни открыла глаза, когда Сюзанна вновь появилась в комнате.

– А где мой муж?