Энни решительно продвигалась к лестничной площадке, где блестящая толпа придворных дожидалась, чтобы быть представленной.

Внезапно благоухающая атмосфера стала душной и тяжелой, гудение голосов сначала словно исчезло, а потом вдруг стало неестественно громким. Когда она добралась до верхней ступеньки, у нее в глазах потемнело. Она, задыхаясь, произнесла:

– Простите, сир, но мне необходимо присесть. У меня кружится голова.

Герцогиня де Бресси положила тщательно наманикюренную ладонь на руку Филиппа.

– Как прекрасно для вас обоих, что ваша жена нашла себе друга. И притом такого великолепного.

Лукавое замечание взбесило Филиппа. Ему припомнились байки де Вериньи о не совсем приличных приключениях с самой герцогиней. Он, повернувшись к ней, улыбнулся:

– В самом деле великолепного. Де Вериньи известен как неплохой рассказчик. Мне, например, вспоминаются истории о нем и некоей герцогине. – Герцогиня побледнела. – В казармах он немало ночей рассказывал о своих… подвигах.

Покраснев, она, чтобы успокоиться, обмахивалась веером, нервно глядя, как Анна-Мария и де Вериньи добираются до верхней площадки. Ее веер вдруг остановился.

– Филипп, ваша жена только что навзничь рухнула на руки своего великолепного спутника.

Он круто развернулся и увидел, что де Вериньи поднял на руки неподвижную Анну-Марию. Филипп коротко поклонился герцогине.

– Прошу прощения, мадам.

Она вздохнула.

– Конечно. Вам надо идти к ней. – Заметив неподалеку мужчину без спутницы, она отпустила Филиппа. – Уверена, что виконт Нанси будет счастлив сопровождать меня, пока вы отсутствуете.

Виконт был молод, беден и амбициозен. Он, без сомнения, с радостью примет ее предложение. Филипп быстро пересек площадку. Хотя придворные делали вид, что ничего не замечают, он-то знал, что они не спускают с него глаз. Его искреннее беспокойство о жене смешивалось с раздражением, которое вызвал ее обморок. Теперь на ближайшие недели они оба будут предметом пересудов.

Но прилив страха все-таки пересилил его досаду. А что, если она и в самом деле больна? Он, заторопившись, миновал любопытствующих придворных и наконец добрался до де Вериньи. Филипп весьма сухо поклонился:

– Благодарю вас, сир, что уделили внимание моей жене, но теперь я сам о ней позабочусь. – Когда де Вериньи передал жену ему на руки, Филипп с облегчением заметил, что цвет лица у нее здоровый и дышит она легко.

Де Вериньи шагнул назад и сказал игриво:

– Мне приходилось видеть достаточно притворных обмороков, чтобы отличить их от настоящих. Я буду молиться, чтобы мадам Корбей не заболела.

– Не стоит беспокоиться, сир. – Стремясь избежать взглядов присутствующих, он повернул назад и понес Энни в ближайший кабинет. Внутри стояла высокая ширма, надежно укрывшая их от любопытных глаз.

Филипп с удовольствием не спускал бы жену с рук, однако положил ее на обтянутый атласом диван и присел рядом, сжимая ее руку. Как хорошо быть возле нее, прикасаться к ней, упиваться ее ароматом! Он лишь об одном молился – чтобы обморок не был вызван болезнью.

– Анна-Мария? Вы меня слышите?

Ее ресницы дрогнули, и глаза открылись.

– Филипп? Откуда вы здесь? Каким образом…

Он мягко перебил ее:

– Вы упали в обморок. Вы не больны? Что-нибудь случилось?

Она вдруг покраснела и села, выдернув руку.

– О, простите. Как неудобно все вышло. – Она подняла на него огромные темные глаза. – Мне совсем не хотелось, чтобы вы узнали об этом таким странным способом. На той неделе я посылала за вами Поля, но вы были где-то за городом на вечеринке…

У Филиппа сжалось что-то внутри.

– Вы больны!

– Нет. – Казалось, она подыскивает слова, внимательно глядя на него. – Я не больна. Я жду ребенка.

Не больна! Филипп притянул ее к себе и крепко сжал.

– Господи, благодарю тебя. – И только тут до него дошел смысл ее слов.

Его сердце радостно забилось, и он прошептал, зарывшись в ее волосы:

– Наше дитя. Разве вы не видите? Это еще один шанс для нас. Нам предначертано быть вместе.

Филипп взглянул на нее.

В ее глазах не было гнева, лишь скорбь.

Энни подняла взгляд на мужа.

– О Филипп, как мне хотелось бы, чтобы все было так просто, но, к сожалению, это не так. – После бесконечной лжи она не хотела ничего, кроме правды. – Я пока еще не разобралась для себя, чему я верю во всех последних событиях. Я ни в чем по-настоящему не уверена, вот в чем беда. – Ее голос слегка дрожал. – Я вас люблю, но я не могу быть вашей женой. Как бы вы ни хотели, сейчас не могу. Нет… пока.

Как она может объяснить ему свои чувства? У Энни не было ни желания, ни необходимости причинять ему боль, но она прекрасно видела, что ее слова задели его. Она коснулась лайковой перчатки, закрывавшей ее искалеченную руку.

– Когда после ранения я впервые пришла в себя, я подумала, что навсегда потеряла руку. Я ошибалась. Процесс излечения был долгим и болезненным, но сейчас я вновь могу пользоваться своей рукой. Она хоть и покрыта шрамами, но действует. – Она глубоко вздохнула, ее взгляд был прикован к нему. – Может быть, и с нашим браком получится то же самое. Я не знаю. Все, что я знаю, это то, что пока я не хочу быть ни с вами, ни с кем-либо другим. Мне еще нужно время, чтобы все встало на свои места. Вот о чем я сейчас вас прошу.

Филипп был беззащитен против ее тихой мольбы. Он понимал, почему она отталкивает его. Но сколько времени ей потребуется, чтобы осознать то, что уже понял он? Как бы любой из них ни противился, судьба их прочно связала. И ему нужно было лишь набраться терпения. Волна гнева и обиды вновь поднялась внутри его, но он сумел сохранить внешнее спокойствие.

– Время не изменит главное: я люблю вас, а вы – меня. – Филипп вздохнул. – Успокойтесь. Если вы хотите, чтобы у вас было время для раздумий, оно будет.

Он быстро погладил ее руку и встал.

– Но вы, надеюсь, не собираетесь отнять у меня моего ребенка? Разве он не заслуживает, чтобы его отец был с ним?

Энни была поражена его вопросом.

– Конечно же, наш ребенок заслуживает того, чтобы у него был отец. Равно как и вы заслуживаете знать его. – Непролитые слезы блеснули в ее глазах. – Невзирая на все наши неурядицы, я не собираюсь лишать вас обоих этого.

С ноющим сердцем Филипп посмотрел на нее, стараясь запечатлеть в памяти ее образ, отдаленный сейчас от него пропастью, которую им, похоже, никогда не преодолеть. Он протянул ей руку. Теперь очередь за ней.

Он поклонился.

– Тогда я покидаю вас, мадам, но не потому, что так хочу, а потому, что вы просите об этом. Но я не отступлюсь.

Он повернулся и вышел, не оглянувшись.

Часы в зале пробили два. Энни, зевнув, закрыла книгу. Она каждый раз считала после полуночи бой курантов, всякий раз надеясь, что, прежде чем прозвучит новый, она наконец заснет. Но сегодня даже чтение не смогло ее усыпить. Ребенок внутри безостановочно толкался и поворачивался, не давая ей уснуть. Последний, особенно резкий удар, вынудил ее потереть свой ставший громадным живот и шепотом выбраниться.

– Ну погоди же, мой маленький совенок. Как только ты родишься, Сюзанна займется тобой, и я наконец-то смогу ночью как следует выспаться.

Или уснуть вечным сном. При родах многие женщины умирают.

Энни выругала себя за то, что настраивает себя на грустное, и решила думать только о самом хорошем. Ей необходимо забыть обо всем и хоть немного поспать. Пытаясь найти положение поудобнее, Энни обложилась подушками. Через какие-то несколько часов уже рассветет. Если она не вздремнет, то завтра от нее проку не будет. А точнее, уже сегодня.

Может быть, попробовать потушить свет? Она неуклюже перевернулась и высунула руку из-за полога на постели, чтобы дотянуться до щипцов. Она хлопала ими по пламени до тех пор, пока оно не сдалось, и свеча не погасла, оставив ее в темноте.