– Если мы доживем до этого.

Медленно тянулись секунды. Суровая и бледная, Великая Мадемуазель шепотом спросила:

– Сколько времени, Роже? Пять минут прошло? – Ее глаза не отрывались от толпы.

Роже взглянул на башенные куранты.

– Прошло всего две минуты, ваше высочество. Совет даст согласие. Им некуда деваться.

Она словно в трансе обернулась к нему, ее лицо было пугающе напряженным.

– Я знаю, что говорю. Я брошу толпу на них, если они посмеют отказать. Паж! – Посыльный вскочил на подножку кареты. – Скажи, чтобы поторопились! – Он полетел стрелой.

Принцесса опустила голову и молитвенно сложила руки.

– Боже милостивый, сделай так, чтобы они поторопились. Я почти слышу крики моих умирающих воинов и ощущаю запах льющейся крови.

За минуту до отведенного срока из двери вышел старшина совета. Энни попыталась прочитать ответ на его лице, но увидела только страх. Он остановился, явно не рискуя идти дальше.

Принцесса встала, но и не подумала выйти из кареты. Старшина был вынужден спуститься во враждебную толпу и идти к ним. Глядя с мостовой на экипаж снизу вверх, он стоял перед принцессой как проситель.

Принцесса заговорила первой:

– И каково решение совета, сударь? Согласились ли они открыть ворота города, как я просила?

Старшина заколебался, его глаза беспокойно обегали тысячи лиц, повернутых к нему.

Его неуверенное поведение вызвало волну криков в толпе:

– Утопить его! Бросить в Сену!

Остальные голоса подхватили угрозу, пока она не выросла до злобного рева. Карета задрожала, когда толпа стала напирать сильнее. Испуганный старшина подвинулся ближе к одному из мушкетеров.

У Энни волосы встали дыбом. А что, если толпа убьет его прямо сейчас?

Принцесса подняла обнаженную шпагу.

– Тише, верные мои сограждане! Пусть он говорит. Народ должен услышать ответ. – По ее команде сердитые выкрики смолкли.

Старшина надтреснутым голосом еле выговорил:

– Ворота будут открыты. Войскам монсеньора принца будет обеспечен свободный проход через город.

Энни закрыла лицо руками, бормоча:

– Слава богу. Слава богу.

В поднявшемся реве голосов Великая Мадемуазель прокричала серому от ужаса человечку внизу у кареты:

– Давай поспеши назад, чтобы спрятаться в зале, пока я еще здесь и могу тебя защитить.

Запыхавшийся курьер проложил себе дорогу к карете. И махнул рукой, привлекая внимание Роже. Вполголоса перекинувшись с ним парой слов, Роже нагнулся к уху принцессы и передал ей сообщение.

Она коротко кивнула и встала.

– Мои верноподданные! Освободите дорогу. Надо спешить. Мы едем в Бастилию!

Никогда, даже в самых мрачных фантазиях, Энни не могла представить того, что ожидало их во время короткого пути в Бастилию.

Звук орудийной канонады теперь уже не был отдаленным. Случайные ядра то и дело падали вокруг них. Каждые несколько минут железные осколки с визгом проносились над их головами.

Кусочки камней, черепицы, штукатурки дождем падали на них, засыпая дорогу. Густые клубы дыма поднимались из горящих зданий, подожженных огнем орудий. И когда с юга дохнул порыв ветра, едкий запах горелого пороха заглушил все остальные.

Заслышав визгливое завывание прямо над головой, Энни согнулась вдвое, прикрывая голову руками. Докрасна раскаленный осколок ядра ударился в крышу ближайшего дома. Огромный кусок шифера рухнул на дорогу, чуть не попав в их карету.

Энни втихомолку молилась, чтобы не пострадал ее ребенок.

Несмотря на старание стражи, сопровождавшей их, карета все больше замедляла ход и теперь еле ползла. Энни больше не смотрела в небо, следя за каменным крошевом или раскаленными осколками железа. Все ее внимание сосредоточилось на улицах, где толпа испуганных домохозяек и лавочников сменилась беспорядочной вереницей раненых.

С болью в душе она видела, как мимо них проковылял пехотинец, баюкающий здоровой рукой искромсанный обрубок другой, оставляя на булыжниках мостовой ярко-красный кровавый след. Следом за ним двигался офицер гвардии, потупив голову, перевязанную пропитанной кровью рубашкой. Из-под повязки выбился локон иссиня-черных волос, и сердце Энни зашлось в ужасе.

Филипп? У нее вырвался непроизвольный крик. Она вскочила на ноги. Офицер посмотрел на нее и, пошатнувшись, освободил дорогу карете.

Нет, слава богу. Это не Филипп.

Энни опустилась на сиденье. Слезы текли по ее щекам, и она крепко сжала зубами свой кружевной платочек, чтобы не зарыдать в голос. А вокруг несли мертвых и умирающих – на досках, кусках приставных лестниц, на всем, что могло послужить носилками. Ее душа страстно рвалась помочь хоть чем-нибудь, но она знала, что спрыгнуть с кареты совершенно бессмысленно. Она принесет намного больше пользы, находясь рядом с принцессой.

Шаг за шагом карета увозила их все дальше в безумие, все ближе к опасности.

Фескье закрыла лицо руками, ее плечи вздрагивали, но звук рыданий тонул в окружающем шуме. Великая Мадемуазель оставалась бледной и собранной, задумчиво глядя вперед в какие-то неведомые дали.

Горло Энни перехватило, к глазам подступили слезы, застилая все вокруг. Если Филипп погиб, их дитя лишится не только отца, но также и частички души своей матери. Она не отрываясь смотрела, как Жютте поковылял дальше. Боже, пощади моего мужа!

Перед каретой брела лошадь, к ее шее приник всадник. Его руки бессильно висели вдоль боков лошади, отблескивающих алым на ослепительном солнце. Энни не могла понять, то ли это кровь всадника, то ли хрипящего, испуганного животного. Но когда лошадь бросилась в сторону, они с принцессой заметили застывшее удивление в пустых, широко открытых глазах мертвеца, изо рта которого все еще капала кровь.

Роже ударил лошадь в бок, направляя ее вместе с ее страшным грузом подальше от кареты. Только сейчас Великая Мадемуазель дрогнула. Энни показалось, будто множество крохотных трещинок побежали по гладкому мрамору статуи. Потрясение словно взорвало ее маску невозмутимости.

Один из мушкетеров разразился проклятиями, и все вслед за ним увидели совсем близко мрачную процессию. Верхом на лошади сидел герцог де Ларошфуко, поддерживаемый с одной стороны сыном, с другой – адъютантом. Пуля, пройдя навылет, вышибла его глазные яблоки из глазниц. Громко хрипя, чтобы не захлебнуться кровью, заливавшей нос и рот, он проехал мимо.

Это было больше, чем Энни могла вынести. Она уткнулась лицом в плечо принцессы и застонала. Она почувствовала, как Великая Мадемуазель вздрогнула, но ее поза осталась по-королевски величавой. Она резко оттолкнула Энни, храня подобающее принцессе суровое достоинство.

Не доезжая нескольких кварталов до Бастилии, принцесса приказала остановить карету возле двухэтажного дома с часовым, одетым в форму ее полка. К его пике был привязан вымпел цвета знамен Фронды.

Не успела карета остановиться, как Великая Мадемуазель выскочила из нее. Роже и Шавиньи спешились, и остальные тоже поспешно высыпали из кареты и последовали за принцессой. Энни успела заметить маленькую надпись у входа – «Счетная палата».

Роже провел женщин в затемненную гостиную с закрытыми ставнями и вышел. Принцесса села, сложив руки на коленях. Энни бросила вопросительный взгляд на Фронтеньяк, та пожала плечами и покачала головой.

Они недолго оставались в неведении. Солдат в галерее щелкнул каблуками, привлекая внимание, и объявил:

– Его высочество принц Конде.

Человек, ворвавшийся в комнату, резко отличался от высокомерного аристократа, которого Энни видела в покоях принцессы. Его расстегнутый камзол был вымазан кровью, дрожащая рука сжимала рукоять обнаженной шпаги.

Женщины в испуге уставились на него.

Его волосы были встрепанными и потными. Лицо и одежда покрыты пылью. Из изорванной одежды торчали травинки. Ногти на руках были с грязной каймой. Он протянул Энни шпагу рукояткой вперед.

– Вот. Возьмите.