— Устали? — И, не получив ответа, достал из кармана трофейный телефон и попробовал дозвониться до своих коллег.

А друзья отдыхали. Андрей уже некоторое время как-то странно посматривал на Илью.

— Слушай, Илья, — наконец не выдержал и обратился к другу, — ты ничего, не ранен?

— Нет, — удивленно ответил то. — С чего это ты взял?

— А что это у тебя за пятно такое у сердца?

Действительно, на левой стороне голубой тенниски Ильи расплывалось большое грязное пятно. Он долго с недоумением разглядывал его, пощупал, затем, с изменившемся выражением лица, полез в нагрудный карман. Пальцы его, коснувшись содержимого, замерли, лицо Ильи выразило глубочайшую степень отвращения, и он извлек оттуда почерневшие, разложившиеся остатки в свое время недоеденного банана.

Гомерический хохот сотряс всех троих друзей, никто из них не смог усидеть, все просто катались от смеха на земле, и только ошеломленный Винтер с недоумением разглядывал корчащиеся на каменистой почве тела.

— Что это вы так? — с недоумением спросил капитан, не знавший о героической борьбе Ильи с заморскими фруктами.

— Все-таки заначил… на зиму… — смог выдавить из себя Стриж, и друзья, только вроде бы начавшие приходить в себя, снова закатились уже болезненным смехом. Кто держался за живот, кто за больные щеки.

Наверху, на дороге, заревели сирены милицейских машин, ярко заполыхали пульсирующие огни мигалок. Винтер двинулся навстречу спускающимся людям.

— О, налетели, стервятники, — пробурчал Стриж. Не любил он ментов. Что делать, не любил — и все тут.

Возвращались домой уже поздно вечером, в машине Винтера. Тот еще оставался на месте последней схватки, а мотоцикл Стрижа пришлось отправить на грузовике в ГАИ, у него лопнул картер. Напряжение спало, всех тянуло в сон, Илья откровенно дремал на плече Андрея. Внезапно, уже в городе, Стриж попросил друга:

— Серега, останови здесь.

Тот съехал на обочину.

— Я сейчас приду, это недолго, — и Анатолий выскочил из машины.

— Куда, я с тобой, — рванул было за ним Андрей, но фигура Стрижа уже растворилась в ночном мраке.

Подойдя к знакомому дому, Анатолий глянул в окна и, взбежав на второй этаж, нажал на кнопку звонка. За дверью раздались быстрые дробные шаги, она распахнулась, на пороге стояла Вера.

Такой Стриж ее еще не видел. Она, как хамелеон, каждый раз меняла свою внешность, и каждый раз перед ним словно возникала совершенно другая женщина. Этим вечером она уложила волосы в необычайно высокую красивую прическу, обнажив лебединую красоту высокой шеи. Длинные накладные ресницы, ярким бутоном расписанный чувственный рот, как всегда безупречно наложенный макияж. Платье из золотистой парчи подобно змеиной коже плотно облегало ее тело до самых щиколоток. Оно оставляло открытым плечи, но сходилось трапецией под самое горлышко и застегивалось на шее своеобразным ожерельем из мелкого бисера. На груди был небольшой вырез в форме сердечка, демонстрировавший краешки округлых грудей. Из драгоценностей на ней были только небольшие сережки с бриллиантами, кольцо, что она демонстрировала Наде, да витой браслет в форме серебряной саламандры с рубиновыми глазками, так выгодно смотревшийся на ее безупречной руке.

Увидев Стрижа, Вера отшатнулась и прижалась к стене.

— Не ждала? — спросил ее Стриж. — Я знаю, ты ждала другого. Может, пропустишь?

Вера отступила назад, развернулась и, показав в высоком, до самых бедер разрезе фарфоровой белизны ногу на тонком каблуке-шпильке, медленно пошла в комнату. Стриж вошел вслед за ней, осмотрелся. Все говорило о предстоящем свидании. Столик на колесиках, прикрытый белоснежной салфеткой, мягкая музыка в стиле блюз и столь же мягкий, рассеянный свет. Стриж зачем-то приподнял салфетку, убедился, что там все, что должно быть в таких случаях: кофе, ликер, шоколад, фрукты. Затем он долго смотрел на черный бархат кровати. Шварца давно уже не было в живых, но Вера, всегда перенимавшая то, что ей было нужно, оставила эту его причуду, правильно оценив преимущество мраморной белизны своего тела на черном фоне бархата. Стриж покосился на хозяйку. Она стояла, прислонившись спиной к стене и откинув назад голову, ждала, что он ей скажет.

— Он не придет, — начал Стриж. — Он мертв.

Стриж помолчал немного.

— Я должен был бы убить и тебя, за Надю. Это ведь ты рассказала ему про нее.

Вера молчала. Лицо ее словно окаменело, как никогда она походила сейчас на прекрасную классическую скульптуру.

— Но я никогда не смогу убить женщину. Более того, я, наверное, действительно меняюсь. Второй раз за день прощаю своего врага.

Стриж снова замолчал, потом долго смотрел на нее.

— Уезжай отсюда. В Москву, в Париж, в Нью-Йорк. Наше захолустье не для тебя.

Уже на пороге он остановился, оглянулся на нее и сказал:

— Я надеюсь, что у тебя когда-нибудь будут красивые дети.

И Стриж ушел. Давно стих звук его шагов, растаял звук мотора за окном. Время замерло вокруг этой красивой женщины, потеряв свое значение и смысл. Наконец, тяжело ступая, она подошла к журнальному столику, где стоял высокий фужер с золотистым токайским, подняв его, сделала глоток, снова поставила на стол и, сняв с пальца дареное кольцо, бросила его на дно фужера, а затем, повернувшись, упала на свою кровать и в голос запричитала, уткнувшись лицом в бархат подушки.

(Спустя несколько дней)

В ночи равномерно шумело море. Только оно да потрескивание небольшого костра нарушали тишину прохладной, громадной в своей непостижимой необъятности ночи. Лена и Зоя мирно спали в небольшой палатке, друзья засиделись вчетвером у костра. Завтра все разъезжались в разные стороны: Андрей с Зоей к себе на Север, Илья в Петербург — учиться, Сергей на родину.

— Жалко, что вы совсем не отдохнули, — вздохнул Стриж. — Две недели со мной проваландались, даже не загорели толком.

— Да уж, не загорели, — Илья косо глянул на свои обожженные плечи и обнял Стрижа. — А это что, не отдых? Море, а воздух? Я и не думал, что у моря и воздух такой особенный.

— Толян, а ты домой, на родину, не хочешь вернуться? — осторожно спросил Андрей.

Стриж пожал плечами.

— И да и нет. Ночами иногда Волга снится, но слишком много там осталось… разного. Нет. Сына надо поднять, помочь избежать своих ошибок, да и дочь растет.

Он потер пальцами висок. Андрей сразу обеспокоенно спросил:

— Что, опять голова болит?

— Да нет, по привычке. Все нормально.

Если бы это было так. Чудовищное напряжение последних дней дало жестокую отдачу уже на следующий день. Участились случаи головной боли, а самое главное, снова начало отказывать зрение. На эту ночь друзья выкрали Стрижа из больницы.

— Ты попробуй все-таки источники, о которых бабулька говорила, вдруг помогут, — напомнил еще раз Андрей.

— Обязательно, — кивнул головой Стриж. Он нашарил на земле бутылку легкого грузинского вина, огненно-красной «Хванчкары», налил всем в кружки, немного плеснул и себе.

— Давайте выпьем за то, чтобы никогда больше не прикасаться к оружию.

Они выпили и снова замолкли. Слишком хороша была эта южная ночь с бриллиантовой россыпью звезд вокруг идущей на ущерб луны, и слишком много им надо было сказать напоследок, чтобы понять всю бесполезность и беспомощность слов. Оставалось одно: вглядываться в огонь костра, слушать голоса волн и ощущать каким-то шестым чувством хрупкую связь родства душ сидящих бок о бок с тобой людей.

Стриж вздохнул и хотел было уже предложить идти спать, но послышался звук мотора, он явно приближался, из-за кустов вырвался болезненно резанувший глаза свет фар, захрустела под колесами прибрежная галька. Автомобиль, не доехав до костра метров тридцать, остановился, умолк двигатель, а затем погасли и слепящие огни фар. В установившейся тишине громко щелкнул замок двери, и через несколько секунд к огню подошел Винтер, все такой же элегантный и улыбающийся.